Первый человек
Шрифт:
Де Пальма вернулся к своей машине — взятой напрокат «клио» — и отъехал. Больничный товарищ Тома Отрана провожал автомобиль взглядом. На правом сиденье полицейский обнаружил сверток, на котором было написано крупными буквами, с интервалами между ними: «ТОМА ОТРАН».
По пути в Париж, уже далеко от Виль-Эврара, де Пальма припарковал автомобиль на стоянке какого-то супермаркета и осторожно снял со свертка скреплявшие его кусочки клейкой ленты. Внутри полицейский обнаружил мини-аудиокассету и старую книгу — «Преступный человек» Ломброзо.
37
Дом номер 30 стоял
Де Пальма смотрел на клавиатуру замка. Чтобы попасть в нужный дом, надо было набрать на ней код. Такие приборы всегда вызывали в его уме ассоциацию с обществом, где каждый сидит взаперти наедине со своей тоской. Он подождал несколько минут, но никто не вошел в дверь и не вышел из нее. Де Пальма решил расспросить хозяев торговых заведений квартала и начать с булочной, которая, как ему казалось, была на этом месте уже целую вечность. Толстая женщина, стоявшая за кассой, сообщила ему, что торгует здесь уже больше сорока лет, но никогда не слышала о матери с сыном, про которых он спрашивает. Барон поблагодарил ее и пошел к соседнему бару, который назывался в честь музыкального инструмента — «Рожок».
— Расскажите мне о женщине, которая жила в доме номер 30 вместе с сыном! — потребовал он у хозяина.
Хозяин вырос в этом квартале и, должно быть, провел несколько лет в тюрьме до того, как нажил деньги на продаже лимонада.
— Ничего не могу припомнить. Это важно?
— Достаточно важно, — подтвердил де Пальма, который понял, что собеседник угадал его профессию.
— Что-то серьезное?
— Да. Этому сыну сейчас примерно пятьдесят лет. Он совершил убийство и теперь в бегах.
После нескольких фраз о том, что тюрьмы теперь стали дырявыми, как решето, что сумасшествие — опасная вещь, что надо бы снова ввести смертную казнь, которая решила бы все проблемы, хозяин бара подал кружку пива пенсионеру, который, сгорбившись, ждал у стойки. Потом задумался, и на его лбу появились три уродливые морщины.
— Вы из Марселя?
— От вас ничего не скроешь, — ответил де Пальма.
— Странно, — сказал хозяин, — но я не помню ни эту женщину, ни молодого человека, о котором вы говорите. Помню, что в доме номер 30 жил мужчина, который часто ездил в Марсель.
— Вы помните его фамилию?
— Ох, это было так давно! Я только помню, что он по утрам приходил сюда выпить кофе и я разговаривал с ним о футболе. Он вроде бы болел за «Олимпик Марсель», а клиенты за это над ним подсмеивались. Правда, без грубостей…
— Он был из Марселя? Я хочу сказать, у него был акцент, похожий на мой?
— Не совсем. Насколько я помню, акцент у него был, но слабее, чем у вас.
— Вам известно, чем он занимался в Париже?
— Да. Он был врачом. Я это знаю потому, что однажды он лечил мою дочь.
— Терапевт?
— Нет, психиатр или что-то в этом роде. Но он умел лечить и другие болезни. Мою дочь тошнило, нашего семейного врача не было на месте, и этот доктор выписал нам рецепт.
— Он жил один?
— Нет. Он был женат и, кажется, имел
Евы не было дома — куда-то ушла. Войдя, де Пальма поставил свои вещи у двери, бросился в ванную и долго стоял под душем, надеясь, что вода приведет его в форму. Примерно в двенадцать дня Ева вернулась с багетом под мышкой.
— Как себя чувствует сыщик-путешественник?
Де Пальма обнял ее и ответил:
— Как человек, который возвратился из психушки. Голова полна вопросов, а на сердце словно тяжелый камень.
— Надеюсь, тяжесть на сердце чуть меньше, чем при отъезде?
— Как раз наоборот. Мне кажется, я еду в маленькой повозке по призрачной дороге и не знаю, что меня ждет за следующим поворотом.
Он надел джинсы и чистую рубашку, провел щеткой по ботинкам и вышел на балкон выкурить первую задень «Житану». В последнее время он замечал, что курит все меньше, но не слишком старался найти этому объяснение.
— Я должна придумать, чем ты станешь заниматься на пенсии, — сказала Ева.
— Я хотел купить себе яхту, но я же перестал ходить на курсы по вождению судов, и мне не дадут судовой билет.
— Начни учиться снова!
— Это нелегко. Я уже старик и не хочу возвращаться в школу.
— Тогда давай купим дом в деревне, — предложила Ева, закрывая холодильник.
— Почему бы и нет? Где именно покупать, я пока не знаю, но об этом стоит подумать.
Разговор перешел на дочь Евы, но ум де Пальмы был слишком занят, и он плохо слушал свою спутницу жизни. Ева заметила его невнимание и рассердилась. Де Пальма извинился и ушел в маленькую комнату, которая служила ему кабинетом.
Книга «Преступный человек» ждала его в чемодане. Де Пальма предусмотрительно положил ее в пластмассовый пакет. Отнести ее в лабораторию научно-технического отдела? — подумал он, но анализы могут занять несколько дней и не дать ничего интересного. Барон вынул книгу из защитной оболочки и открыл ее концом бумажного обрезка. Под обложкой — ни надписи, ни посвящения. Издание 1902 года — несомненно, первый перевод на французский язык. Много лет назад де Пальма прочитал эту книгу — просто из любопытства.
Ломброзо был человеком другого века. В то время много говорили об антропологии преступности. Этим какое-то время занимался Дарвин. А также Морель [63] . Повсюду говорили об атавизме и френологии.
Ломброзо, итальянский врач, обследовал 5907 живых нарушителей закона и 383 черепа преступников. Он обнаружил, что у некоторых убийц особенно сильно развита затылочная ямка черепа. Позже он описал пять типов преступников — прирожденный преступник, душевнобольной, преступник по страсти, случайный преступник и привычный преступник. Ломброзо признал, что в трех последних случаях играют роль общественные условия, но о первых двух случаях, гораздо более опасных, он твердо заявил: это атавизм.
63
Морель Бенедикт (1809–1873) — французский психиатр XIX века, автор «Трактата о видах дегенерации у людей», которого некоторые считают родоначальником изучения наследственности в психиатрии.
Офицер Красной Армии
2. Командир Красной Армии
Фантастика:
попаданцы
рейтинг книги
