Первый генералиссимус России
Шрифт:
— Скорее бы погоня возвратилась, — все чаще и чаще стал поглядывать с вершины земляного вала в бескрайние пределы Дикого Поля Шеин. — В степи запросто из охотника в дичь можно превратиться…
Он уже знает, что сотник Заруба тяжело ранен в грудь выстрелом из пистолета и что в сече пали оба полусотника. Потому своей властью назначил старшим над стрельцами Фрола. Фрол тоже ранен в левую руку и в голову. Но раны поверхностные — лишь кожицу сорвало. И теперь он, перевязанный чистыми тряпицами, часто находится возле Шеина. Получает распоряжения, а
Последние слова Шеина предназначены как раз Фролу, только что вернувшемуся с ратного поля, где он с другими служивыми вел подсчет потерям врага да подбирал и доставлял к острожку убитых и тяжело раненых курчан.
— Надо полагать, что жильцы и стрельцы люди разумные и вовремя остановятся, — отозвался Фрол. — Голова Щеглов хоть и горяч, но не новичок в ратном деле. Да и Никита Анненков — муж обстоятельный и разумный… Не позволит вовлечь себя в долгое преследование. Лишнее беспокойство, батюшка-воевода, ни к чему. Все самое страшное да тяжелое уже позади.
— Дай-то Бог, дай-то Бог! — пытается согнать тень беспокойства Алексей Семенович. — А теперь ответь: потери наши сочли? Каковы они?
— Скажу только про те, какие на ратном поле…
— Да понятно, — нетерпеливо машет дланью воевода. — О потерях при преследовании, если такие будут, расскажут Щеглов и Анненков. Ты ведай о здешних.
— Среди стрельцов семнадцать человек насмерть убито, десять — тяжело ранено, — обстоятельно докладывает Фрол. — Выживут или не выживут, неизвестно. Легко ранено около двух дюжин. Да куда-то пропал казак моего десятка Никишка. Ни среди живых, ни среди убитых нет. Мыслю, может, с жильцами да казачками в погоню подался…
— Понятно, понятно… — вновь поглядывает в простор Дикого Поля Шеин, никак не реагируя на упоминание имени знакомого ему стрельца. — Как с казаками? Много ли пало?.. Что с ранеными?..
— У казаков потери меньшие. Убитых найдено девять да с тяжелыми ранами еще семь. А сколько их пало в других местах, сказать не могу, — имея в виду весь долгий путь, проделанный казаками по степи, когда заманивали ногайцев на засаду, ответил Фрол.
— С этим позже, — вновь махнул рукой воевода. — Теперь о детях боярских да дворянах с челядью. Сколько?
— Этих поболее будет. Особенно простого люда… — замялся Фрол.
— Да говори уж, не тяни.
— Три десятка убитых да двадцать два тяжело раненых. Все! — выдохнул облегченно стрелецкий десятник. — Остальное — по прибытию служивых.
— Из шести сот воев девяносто или даже пусть сто, — тут же счел Шеин, — потери значительные, но не страшные. Иногда и хуже бывает. А даст Господь, так и из раненых многие выкарабкаются…
— Дай-то Бог! — осенил себя крестным знаменем Фрол. — Кстати, о раненых дьячок наш, Пахомий, заботу проявляет. Кого перевязывает, кого лекарственными снадобьями пользует, а кому и молитовкой помощь оказывает.
— Да, добрый дьячок, — согласился Шеин. — И смелый. Слышал, как меня спас?..
— Слышал.
— Я его призвал и хотел перстнем золотым отблагодарить, — продолжил воевода с каким-то внутренним удивлением и недопониманием. — А он: «Спасибо, боярин, за доброту, но не надо мне перстня», — и отказался принять перстень. Удивительное дело — от злата отказался… Другой бы сам с пальца сорвал, а этот отказался! Непостижимо… Скажи кому — не поверят.
— Случается, — развел руками Фрол. — Порыв души… А душа, даже своя — дремучий бор. Что же тогда о чужой говорить…
— Ладно, оставим сие. Лучше скажи, какие потери у ворога? — вернулся к более насущному воевода.
— Стрельцы сочли пять сотен и четыре десятка с пятком трупов басурман. Да около двух десятков в полон взято. Среди них три мурзы.
— Неплохо, неплохо, — потер ладонь о ладонь Шеин.
И снова с беспокойством устремил взгляд в просторы Поля, где стали мелькать темные точки людей.
— Кажется, наши вои возвращаются… — оживляясь, кивком головы предложил Фролу взглянуть в степь.
И пока Фрол, напрягая зрение и подставив ладонь ко лбу, высматривал у окоема всадников, он достал подзорную трубу и уже с ее помощью стал осматривать чужой степной простор.
— Точно — наши! — сделал окончательный вывод, снимая внутреннее напряжение.
— Вот и славно.
— Конечно, славно, — позволил себе улыбку Шеин, но тут же вновь возвращаясь к делам, интересуется:
— А добычу стрельцы сочли?
Воевода не стал пояснять, что он подразумевал под словом «добыча». И так было понятно, что речь идет об изловленных татарских конях, об оружии, собранном на поле боя, о золотых и серебряных изделиях, обнаруженных на трупах татар и у пленных, о верхней одежде, снятой с убитых врагов, о сапогах, добытых тем же способом.
— Коней удалось изловить пока что пять десятков… с небольшим. Остальные или не даются пойматься, или уже в Поле ускакали, — поспешил с ответом Фрол, поражаясь такой дотошности воеводы. — А еще несколько десятков седел с павших коней сняли.
— И это уже что-то… — вновь потер ладошки Шеин.
— А оружие, седла, одежонку и обувку пока только в кучи сбрасывают, но еще не сочли, — повинился Фрол. — Довольно много рухляди, потому и не успели. К тому же с павших коней шкуры снимают — не пропадать же добру…
— Ладно, не журись, — похлопал его по плечу Алексей Семенович, — еще успеем счесть. Если не ныне, — взглянул он на небо, возможно, прикидывая о затрате времени, — то уж завтра точно. Мыслю, здесь придется заночевать…
— Видимо, придется, — согласился Фрол. — Всего ныне точно не успеть…
— Вот-вот…
Уже вечерняя заря окрасила небосвод, когда, наконец, у острожка собрались все казаки и жильцы, участвовавшие в погоне.
— Разобраться по десяткам и сотням, — повелел воевода начальным людям. — Проверить наличие воев в строю и раненых. Доложить. О потерях тоже.