Первый император. Сборник
Шрифт:
Однажды Петр, попробовал за обедом яблочного уксуса, который ему так понравился, что Петр всякий раз, оканчивал обед, выпивая стопку уксуса и запивая его оливковым маслом.
На этом обеденные странности царя не заканчивались. При царском дворе «послеполуденное время посвящалось отдыху. Спанье есть от Бога присужено полудне, – говорит Мономах, – от чина бо почивает и зверь и птица и человеки».
Петр же никогда не спал днем. Он вставал поздно утром, в отличие от всех прочих обитателей царского терема и прочих русских людей, а потому дневной сон был ему не нужен и, отобедав с матерью,
Солдат этих было уже больше сотни, одеты они были на иностранный манер, имели несколько офицеров-немцев, и лишь только появлялся царь, начинали построения и маршировку или, разделившись на два войска, начинали потешный бой между собой, иногда вызывая увечья и даже смерть по неосторожности движений с ружьями и пиками. Если случалась смерть солдату, Петр приходил в полный восторг и говорил, что сегодня маневры случились как настоящие и завтра он непременно их повторит, если не будет морозного дня – в холод царь потехи не устраивал по причине нетерпимости к стуже.
В холодные дни, когда вьюга воет за окном, дьяк Зотов пытался учить царя грамоте и ему иногда удавалось усадить Петра за чтение и письмо, которым он с большим трудом овладевал. Федор тоже старался угодить царю и читал ему книги вслух, не переставая удивлять дьяка Зотова своему умению и прилежанию к чтению.
– Вот, ваше величество, холоп, а чтение весьма разумеет и вашего возраста будет, а потому негоже царю в грамоте быть ниже холопа, – частенько говаривал дьяк, прихлебывая вино из бутылки, до которого был весьма пристрастен.
– Я царь, отвечал Петр, – прикажу и Федьке отрежут язык или глаза выколют и не сможет он тогда ни читать, ни говорить, а пока я милостив, пусть читает мне вслух – все равно холоп всегда будет ниже царя, каким бы учением он не владел. И так будет всегда, пока я царь.
А ну-ка дьяк, дай мне хлебнуть вина из твоей бутили: что в ней такого вкусного ты находишь, что дня провести без вина не можешь! – Нельзя ваше величество, вы еще молоды, чтобы пить вино, – возразил дьяк, убирая бутыль за пазуху.
– Не смей мне перечить, а то получишь батогов и не посмотрю, что ты дьяк, – взъярился Петр и, выхватив бутыль из дрожащих рук дьяка Зотова, торопливо сделал несколько глотков хлебного вина.
Вино оказалось горьким, но приятная теплота прошла по телу царя-отрока, в голове зашумело, и необычная веселость охватила Петра. Он вырвал из рук Феди книгу, что тот читал вслух, бросил книгу на пол и стал топтать ее приговаривая: -Так тебе и надо, что не даешься мне к чтению, а холопу Федьке далась. Вырасту и освою чтение, а не освою, прикажу сжечь все книги, что не от бога – так мне мать говорила, что все зло от книг.
Взрыв веселья и ярости быстро прошел и Петр, утомившись, задремал, присев на лежанку Зотова.
Дьяк встревожился: – Федя не говорите никому, что царь хлебнул вина – иначе быть нам обоим битыми по приказу царицы Натальи. Вино для младого возраста весьма опасно и может повредить голове царя.
– Конечно, никому не скажу, – заверил дьяка холоп Федя, только обидно мне, что царь книгу укоряет в своей неграмотности, а сам не хочет обучения и видно ждет, что грамотность сама к
– Мал ты еще, чтобы такие речи вести и искать справедливость, – замахал руками дьяк на Федю и, прихлебнув из своей бутылки вина, закончил: – Нельзя сомневаться в божьем промысле, а Петр стал царем по божьему промыслу, на то он и помазанник Божий. Если кто услышит твои речи о сомнении в царе Петре так и знай, что быть тебе тогда битым или и вовсе посаженным на кол, а потому я ничего не слышал и ты при мне ничего не говорил, – и дьяк снова хлебнул вина для успокоения.
С этого случая началось пристрастие Петра к вину: испытав раз удовольствие от выпивки, малолетний царь потом, не единожды, брал бутыль у дьяка Зотова и, прихлебнув глоток-другой, он, ощутив веселие, начинал с удвоенной энергией гонять своих потешных солдат, которых образовалось уже несколько сотен, заставляя их маршировать до изнеможения или устраивая потешные бои с настоящей стрельбой из ружей и пушек, что доставил ему дядя – Лев Кириллович, в надежде, что потешное войско когда-нибудь будет полезно Петру для обретения власти.
Так появилась странная, для русского человека того времени, любовь Петра к выпивке.
Прошло два года. Тринадцатилетний Петр еще вытянулся ростом, оставаясь по-прежнему несуразного вида юношей. Черные, с отблеском, курчавые волосы, темный цвет кожи лица и глаза навыкате делали его внешность явно близкой к туземным жителям древней Хазарии, нежели к русским обитателям Московии, царем которой Петр неожиданно стал стараниями матери и ее окружения, в возрасте десяти лет.
У его отца – царя Алексея Михайловича было двенадцать детей от первого брака, среди которых было пять сыновей, а потому у Петра – сына царя от второй жены не было никаких перспектив стать царем.
Однако, волею случая или злым умыслом людей, сыновья царя Алексея один за другим благополучно умирали в младенчестве, а два оставшихся сына: Федор и Иван были признаны болезненными до такой степени, что Федор, став царем, правил только семь лет, скончавшись от цинги: болезни свойственной бедным людям севера из-за недостатков в питании, но не царям, а Иван был объявлен слабоумным, который не в состоянии править страной самостоятельно, и потому ему в пару был назначен малолетний Петр, якобы весьма способный мальчик, не сумевший, однако, овладеть грамотой к одиннадцати годам и продолжавший играть в солдатики.
К тринадцати годам у Петра появилось влечение к плотской утехе с девкой – весьма раннее для русского юноши, но вполне обычное для потомка хазар-степняков.
Однажды Петру приснился сладостный сон, в котором он силой овладевает девкой, точно так, как боярин Голицын овладевал его матерью в царской опочивальне, что Петр видел много раз, подглядывая за ними и незаметно приоткрывая дверь, чтобы лучше видеть, когда плотские утехи матери и боярина заставляли их забыть об осторожности. В конце того сна Петр почувствовал, как сладко-мучительный спазм охватил его чресла извергнув семя и он проснулся в мокрых исподних.