Первый Инженер Император. Новые рубежи – ІІІ
Шрифт:
Именно сквозь эту первобытную чащу пробиралась троица, чьи силуэты едва угадывались в вечном сумраке. Их одеяния, когда-то, возможно, бывшие строгими мантиями, теперь превратились в живописные лохмотья, держащиеся на честном слове и застарелой грязи. Двигались они неспешно, но упорно, всем своим видом демонстрируя, что к подобным условиям и враждебности леса они давно привыкли, как к чему-то само собой разумеющемуся на их пути.
Они продиралась сквозь сумрак: древний старик К’тул, сгорбленный над своим кривым посохом; нелепо высокий и тощий целитель Идрис, чья мантия болталась на нем, как на
Что еще бросалось в глаза, так это слабое, болезненное зеленоватое свечение, исходившее от их многочисленных ран и ссадин. Оно пульсировало в такт их шагам, словно болотные огоньки, и было особенно заметно на долговязом Идрисе — целителе группы, чья магия и поддерживала их на ногах, пусть и не избавляя от боли полностью.
— Ты как, Идрис? — проскрипел старик, не останавливаясь и не поворачивая головы. Голос его напоминал шорох сухих листьев по могильной плите.
— Бывало и лучше, К’тул, — отозвался высокий и тощий, который, очевидно, и был Идрисом. Он поморщился, когда его нога погрузилась в особенно глубокую лужу с чем-то подозрительно булькающим. — Значительно лучше. Эта последняя стычка… удивительно, что мы вообще выбрались живыми. Честно сказать, я даже не ожидал, что Реликт останется живим, т-с-с-с, ай-й-й… — зашипел мужчина, оступившись на больной ноге.
— Могу понести, — пророкотал громила, его голос был подобен обвалу камней в горах. Он с легкостью подхватил бы Идриса, как пушинку, или как небольшое дерево, если бы возникла такая необходимость.
Звали его Фтанг, и сложность мира для него обычно сводилась к двум состояниям: «можно ударить» и «нельзя ударить». Иногда, правда, добавлялось третье: «надо подумать, прежде чем ударить», но случалось это крайне редко.
— Обойдусь, здоровяк, — отмахнулся Идрис, поморщившись не то от боли, не то от предложения. — Все равно скоро сделаем привал. Нога ноет, конечно, но идти могу. Твоя магия, К’тул, как всегда, на высоте… в смысле, на высоте уровня «лишь бы не отвалилось». Ты бы у меня взял пару уроков целительства классом повыше, чем сам владеешь. Проведу недорого.
К’тул издал звук, похожий на сухой кашель или на то, как сова пытается откашлять комок мышиной шерсти, вставший у нее поперек горла после ужина.
— Моя магия направлена на несколько иные… аспекты бытия, Идрис. Благодари, что вообще латаем друг друга, а не растаскиваем по кустам на запчасти. В наше время сложно найти надежных коллег.
Они шли еще некоторое время в тишине, если не считать чавканья грязи, хруста веток и недовольного бормотания Идриса каждый раз, когда зеленое свечение на его ранах особенно ярко пульсировало.
И вдруг лес кончился. Просто взял и кончился. Резко, без предупреждения, словно кто-то провел невидимую черту. Мгновение назад они брели в вечном сумраке под гниющим навесом ветвей, и вот — перед ними раскинулось поле.
Ярко-красное. Не просто красное, а вызывающе красное поле маков. Цветы стояли плотной стеной, их головки качались на ветру, словно тысячи маленьких бархатных чаш, наполненных полуденным
Поле уходило вдаль, сливаясь с горизонтом, подернутым легкой дымкой. Воздух здесь был другим — теплым, сухим, наполненным густым, дурманящим ароматом маков. Тишина здесь тоже была иной — не напряженной, как в лесу, а звенящей, почти оглушающей. Словно само время замедлило свой бег, любуясь этим алым великолепием.
Но что-то в этой идиллической картине было… неправильным. Кроме маков, здесь не росло ничего. Ни травинки, ни кустика. Только плотный ковер цветов. А еще… присмотревшись, можно было заметить, что кое-где из-под алых лепестков выглядывают кости.
Белые, обглоданные временем и ветрами, они лежали тут и там, словно небрежно разбросанные детали какого-то жуткого конструктора. Чьи-то ребра образовывали причудливую арку, череп скалился из центра особенно пышного куста маков, а фаланги пальцев белели среди стеблей, будто странные, бледные грибы.
Поле было не просто красивым. Оно было кладбищем, замаскированным под цветник.
— Слыхали, что про это поле говорят? — спросил К’тул, его голос прозвучал неожиданно громко в звенящей тишине. Он легко переступил через облезлый белесый скелет, который лежал прямо на их пути, наполовину скрытый маками. Похоже, это был скелет довольно крупного животного, возможно, лося или… или очень неудачливого туриста.
— Что же? — поинтересовался Фтанг с детской наивностью во взгляде. Он с любопытством рассматривал череп, торчащий из-под цветов, словно прикидывая, удобно ли будет использовать его в качестве шлема или, скажем, ночного горшка.
— Да не слушай ты его, Фтанг, — буркнул Идрис, брезгливо отводя взгляд от останков. — Он же сказки травит тебе детские. Вечно найдет какую-нибудь байку про проклятые места.
— Я люблю сказки, — обиженно протянул Фтанг, его необъятное лицо выразило вселенскую скорбь. — Особенно страшные.
— Так вот, — вмешался К’тул, игнорируя пять копеек, которые вставил Идрис. Он обвел поле своим посохом, который, казалось, недовольно зашипел от такого количества красного цвета. — Говорят, что это поле никогда не вянет. Что маки здесь цветут вечно, питаясь… ну, скажем так, органическими удобрениями. И что те, кто находятся в нем слишком долго, кто поддается его дурманящему аромату и засыпает среди цветов… навсегда остаются его частью.
Он выразительно посмотрел на очередной скелет, чьи кости были густо оплетены ярко-алыми стеблями.
— Как те пираты, — вдруг вспомнил Идрис, — про которых мы видели старую киноленту еще времен до войны? Ну, те, что плавали на корабле-призраке и не могли сойти на берег, потому что стали частью команды? Как же оно называлось… «Пираты какого-то там моря»… Капральского?
— То ли Корешского, то ли Каминского, — попытался вспомнить К’тул, морща лоб так, что морщины на нем сложились в неприличный рунический символ. — А может, и Капейского. Черт его знает, уже не помню. Давно это было. Но вот такая легенда. Поле забирает себе тех, кто ослаб духом. Или просто решил вздремнуть не вовремя.