Первый особого назначения
Шрифт:
— Вот! — произнес Женька с такой гордостью, словно собственными руками сделал эту полянку, посадил кусты и провел среди них ручеек.
— Давайте сучьев натаскаем, — предложил Мишка, которому не терпелось поскорее развести костер.
Степка огляделся.
— Если костер зажигать, то вот здесь надо, — показал он на небольшое углубление возле ручейка. — Кустов тут нету и деревьев тоже. Ничего не загорится.
Быстро натаскали хворосту и березовой коры. Олег сказал, что в прошлом году в лагере у них было соревнование, кто быстрее сумеет зажечь костер. Там он научился зажигать костры с одной
— Интересно, как ты сейчас обойдешься, — проговорил Женька. — У нас даже одной спички нет.
Но Олег не хотел до поры до времени открывать своей тайны. Он старательно укладывал в кучку хворост, снизу подложил тонких прутиков и березовой коры. Все молча следили за ним. Мишка, соня, разгружал карманы, которые были набиты картофелинами.
— Ну-ка, Степка, дай бинокль, — сказал Олег.
Степка в недоумении снял с шеи футляр. Треневич вытащил бинокль, повертел его и вдруг стал отвинчивать одно из стекол.
— Ты что делаешь?! — в испуге закричал Степка.
Но Женька уже понял, в чем дело.
— Робур-изобретатель! — в восторге воскликнул он. — Сайрус Смит!.. Смит и Вессон!.. Не бойся, Степка, стекло вывинчивается.
Вынув стекло, Олег присел на корточки у кучи веток и направил его на кусок бересты. Солнце крошечной голубой точкой вонзилось в кору. Показался легкий дымок. И вдруг почти невидимое на солнце пламя охватило съежившийся лоскут березовой коры. Затрещали ветки, и через минуту возле ручейка уже пылал, весело потрескивая, настоящий костер.
Мишка даже фыркнул от удовольствия. А Олег преспокойно ввинтил линзу в окуляр бинокля и возвратил его Степке.
— Вот здорово! — только и смог выговорить Степка.
Несколько минут все как завороженные стояли и смотрели на огонь. Есть что-то волшебное в игре пламени, в пляске искр, в треске горящих веток. Можно часами, не отрываясь, следить, как гаснут, вспыхивают и снова гаснут золотые угольки, как рассыпаются серой золой толстые сучья. Наконец, вздохнув, словно сбрасывая с себя оцепенение, Женька переступил с ноги на ногу.
— Ну вот, — сказал он, — можно и картошку печь.
Мишка, обжигаясь и дуя на пальцы, стал совать картофелины в жаркие угли. Степка взялся ему помогать. Он отломил прутик и, ловко насаживая на него круглые крепкие клубни, засовывал их далеко, в самую глубину костра. Женька снял рубашку — просушить.
Хорошо сидеть у костра и глядеть на огонь. Хорошо слушать, как скрипят высокие молчаливые сосны, и вдыхать аромат пекущейся на углях картошки. Может быть, не очень хорошо убегать со сборов и, несмотря на запрещение, тайком разводить в лесу костры?.. Но об этом в те минуты не думали ни Степка, ни Женька, ни рассудительный Олег, ни простоватый добродушный Мишка. Степка в эту минуту думал о том, что было бы еще лучше, если бы вдруг наступила ночь и чтобы у этого костра сидели все ребята, все те, кто остался на поляне. Может быть, здесь, у громадного костра, и танцоры плясали бы веселее, и певцы пели бы громче, и голоса чтецов звучали задорнее и звонче. А в черное небо, к веселым звездам
Брюки и рубашки быстро высохли. Тихо звенел напоенный солнцем воздух. И вода в ручейке журчала, журчала, словно хотела рассказать какую-то веселую историю, но не могла, потому что надо было ей мчаться дальше, по ложбинкам и впадинкам, огибая кусты и пеньки, крутя и унося с собою прутики, сухие травинки…
Картошка испеклась прямо мгновенно. Она уже начала обугливаться, когда Степка тем же прутиком стал вытаскивать ее из костра. До чего же вкусна была эта картошка! Пусть у ребят не было ни соли, ни хлеба! Они с жадностью накинулись на еду, уписывая картофелины за обе щеки.
Наевшись и отдохнув, они стали играть в разведчиков. Потом по очереди лазили на высокую сосну и смотрели в бинокль на поляну. Там уже кончился концерт. Ребята, сбившись в тесный круг, слушали Валентину Алексеевну, которая о чем-то рассказывала. Степка прекрасно различал лица ребят. Ребята хохотали. Должно быть, вожатая рассказывала что-то очень смешное. Конечно, смеха не было слышно. Зато было видно, какие веселые лица у ребят.
И вдруг Степке захотелось туда, к ребятам, на поляну… Как ни хорошо было здесь, у костра на берегу ручья, а там все же веселее.
— Пойдемте, что ли? — неуверенно произнес он, взглянув на товарищей и заранее готовясь к отпору.
Но Олег вдруг решительно кивнул:
— Ага, пойдемте.
Мишка тоже сказал, что надо возвращаться. Только Женька всю дорогу, пока шли к поляне, назад, ворчал и говорил, что никогда в жизни больше не свяжется с такими путешественниками. Впрочем, самым краешком сердца Степка почувствовал, что Женька и сам возвращается с охотой.
Глава тринадцатая
С самого праздника Степка время от времени задумывался, что бы такое подарить Тане в день ее рождения. Вот если бы Таня была мальчишкой! Мальчишке можно подарить марки в альбом, электрический фонарик, перочинный ножик, лобзик, колесо-шарикоподшипник для самоката, рыболовные крючки или даже старые наушники от радиоприемника. Мальчишке все пригодится. Хоть рогатка, хоть заржавленная коробка… А что дарят девочкам? Может быть, подарить Тане куклу? Шестикласснице! Почти семикласснице!.. Да и попробуй приди в магазин и спроси, сколько стоит кукла. Небось продавец и тот начнет смеяться. Скажет: «Зачем тебе кукла, мальчик? Возьми лучше набор столярных инструментов».
Отец дарил маме в дни рождения одеколон или цветы… Может, и Тане тоже подарить одеколон? Тройной. И бутылка большая, и стоит недорого. Правильно, лучше всего подарить одеколон.
Узнав, что Степка собирается на день рождения к девочке, отец вынул из кармана новенький хрустящий рубль, и Степка побежал на Ленинскую в парфюмерный магазин.
В магазине стоял крепкий запах удушливых ароматов. Пахло так, словно Степка вдруг очутился в громадной коробке из-под пудры. На полках и под стеклами прилавков стояли флаконы, бутыли, пузырьки всех размеров и фасонов, лежали футляры и коробочки, тюбики с кремами, вазелином и зубной пастой. Вдоль полок, будто солдатики, выстроились патроны с губной помадой.