Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

Успенский Владимир Дмитриевич

– Но-но!
– забеспокоился пожилой.

– Я не шучу. Я - большевик, все декреты Советской власти своими считаю, а вот вы, получается, сами против себя голосовали вместе с эсерами.

– Как же так, дядя Гриш?
– в глазах молодого появилась растерянность.

– Погоди, дай скумекаю, - нахмурился тот. Глубоко затянулся несколько раз самосадом.
– А ить верно, против ветра мы с тобою плевали-то... Декларация да хренация - путают мужиков басурманским речением! Нет того, чтобы прямо сказать!

– Как же теперь! Неужто назад землю-то?

–

Не знаю, - пожал плечами Калинин.
– Вы решали, не мы. Эсеры сейчас свой закон о земле обсуждать хотят.

– - Пускай, - твердо сказал пожилой мужик.
– Пускай обсуждают, рассуждают, а землю мы не отдадим, земля наша.

– Ишь ты!
– удивился Сила Семенович.
– Не отдашь?

– А ты не ахай, не ахай!
– набросился на него культяпистый.
– Мы так порешили: создать у себя свою республику со своими законами. Народ у нас работящий, грамотные тоже есть, без посторонних нахлебников управимся.

– Ну, а насчет одежды, насчет обуви или там платочков для баб - у вас тоже своя фабрика?

– Зачем фабрика? Будем пшеницу продавать, арбузы, мясо. А на деньги все купишь.

– За границей, значит, покупать будете?
– не удержался от улыбки Михаил Иванович.
– В Полтаве? Или в Царицыне? А если каждый уезд или каждая губерния себя независимой республикой объявит, это через сколько же границ товар-то везти придется, сколько пошлин платить?

– Уж как-нибудь договоримся промеж собой, - надменно поджал губы крестьянин.
– Когда товара много - обменять, продать можно. Бывал на ярмарках, знаю.

– А с машинами как же?
– очень заинтересовался Сила Семенович.
– С молотилками, сеялками, плугами? Или вы сохой пахать будете да цепом молотить?

– С цепом далеко не уйдешь, - сказал молодой. А старший оценивающе глянул на Штырева, спросил:

– Ты, вижу, мастеровой?

– Верно.

– Поедем с нами из твоего голодного города. Забирай семью и едем. Хату тебе миром построим, сало, хлеб и весь прочий харч - во - по горло! А ты у нас большую кузню открой!

– В кузне, мил человек, много не наработаешь. Лемех наварить можно, подков наготовить, а трактор, к примеру, в кузне не сделаешь, для трактора завод требуется.

– А вообще-то можешь?
– уважительно спросил крестьянин.

– Что?

– Да трактор. Видел я у помещика такую машину. Как в сказке, за двадцать лошадей прет. Но машина-то не нашенская, за золото ее где-то купили...

– На паровозе ты ездил?
– спросил Сила Семенович.

– Или я сюда пехом тащился?

– А ты не обижайся, может, это мне за твое недоверие обидеться надо. Думаешь, паровоз проще трактора?

– Наверно, не проще.

– А мы его уже сорок лет на Брянском и на Путиловском делаем. И было бы тебе известно - самые хорошие паровозы выпускаем. У нас их разные страны покупают. Вся Америка на наших паровозах до войны ездила. И самую длинную дорогу у нас проложили нашими же рельсами. От Питера до Владивостока, на десять тысяч верст, во как махнули! Нигде и похожего ничего нет.

А ты говоришь - трактор! Наши рабочие что хочешь сделают, только делать не из чего, да и от голода брюхо сводит.

– Пошел бы у нас трактор, ох как пошел бы!
– одобрительно качнул головой мужик.
– А дорогу твою длинную знаю. Туда и обратно по ней проехал. Пальцы свои, видишь, в Маньчжурии посеял...

– А прибыль от того посева другие в свой карман загребли?
– сочувственно спросил Михаил Иванович.

– Да уж не я с той войны богател. Карман набить всегда охотников много.

– Это верно. Вот и вы пшеницу в своей уездной республике вырастите, а кто защищать вас будет? Если все по уездам, по губерниям разбредемся, нас любой враг, хоть немец, хоть японец, голой рукой возьмет, пшеничку выгребет и спасибо не скажет.

– Договоримся с ними, - неуверенно ответил крестьянин.

– Вряд ли. А про помещика своего забыл? Он, думаешь, смирился, что землю его поделили? Не надейся на это. Соберет он армию и к вам! Даже и армия ему не потребуется. Одним казачьим полком покорит ваш уезд, сядет, как царь на трон, и все на старый лад повернет.

– Может, верно, дядя Гриш, а?

– Покумекать надо.

– Вот именно, - сказал Михаил Иванович.
– Сейчас эсеры свой закон о земле обсуждать начнут так вы крепко подумайте, что к чему.

4

После того как большевики покинули зал, правые: эсеры дорвались наконец до трибуны. Быстро заняли места в президиуме. Их лидер Чернов начал свое выступление перечислением обид и оскорблений, которые претерпела от большевиков демократия. Но матросы не слушали эту речь. Гремя винтовками и громко переговариваясь, направились к выходу.

– Быстрей!
– торопил Железняков.
– Каждый взвод занимает свой сектор. Живей, братишки!

Примыкающие ко дворцу улицы были заполнены людьми. На перекрестке какой-то оратор размахивал зажатой в руке шапкой.

Особенно густая толпа двигалась по Литейному. Здесь много было студенческих и чиновничьих шинелей, деловито сновали какие-то типы в полувоенной одежде, с офицерской выправкой, Ветер трепал белые и зелено-розовые знамена, лозунги, призывы. И, пожалуй, каждый второй лозунг или призыв требовал: «Вся власть Учредительному собранию!»

Медленно накатывалась толпа на дворец, грозя затопить все подступы, смять караул, стереть тех, кто попытается остановить ее. Эсеровские делегаты в зале ожидали этой поддержки.

Матросов было человек сто. Они цепочкой стояли за решеткой, окружавшей дворец. Стояли молча, держа винтовки «к ноге».

На высокую тумбу вскочил Железняков:

– Внимание! Прошу освободить улицу! Из толпы раздались крики:

– Не имеете права!

– Да здравствует Чернов!

– Даешь новое правительство!

Выбежал вперед кто-то высокий, в расстегнутом полушубке, обратился к матросам:

– Братья, мы мирная демонстрация! Весь город с нами. Вся страна с Учредительным собранием. Бросьте оружие, братья!