Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

Успенский Владимир Дмитриевич

– Головной отряд подойдет часа через три.В лучшем случае - через два, - сказал Иван Евсеевич.
– Я послал нарочного, поторопил. Больше ничего не могу сделать.

– Спасибо. Патроны у нас еще есть, не все бы только люди сгорели...

Вздохнув, начальник школы вытащил из кармана мятый платок, хотел обтереть лысину, но сконфузился оттого, что платок грязный, и сунул его обратно.

Пояснил:

– Два раза землей меня засыпало. И в уши набилось, и на зубах скрипит.

– Океан близко, скоро отмоемся!

–

Возможно, - согласился начальник, - вполне возможно. Только, пожалуй, вода теперь холодная. Осень. А вы, простите, пеший или на лошади?

– У перевязочного пункта лошадь оставил.

– Вы все-таки поторопите наших еще раз. Людей жалко. Выпускники у меня, без пяти минут командиры.

– Пошлю бойца.

Пока Евсеев писал донесение, начальник школы смотрел в бинокль. Сказал не оборачиваясь:

– До чего молодцы, сукины дети! У них же там клад, а не кадры. Как на учениях действуют. Взгляните: перебежал, откатился, замер - и нет его.

– Наши не хуже.

– При чем тут наши?
– удивился начальник.
– Я о противнике говорю. Бьем мы не дураков, не новобранцев, а превосходных вояк. Тем больше чести. Вам это доступно?
– В голосе начальника звучало раздражение, и весь он стал каким-то напряженно-колючим.

– Непривычно это - врага хвалить.

– Если он достоин - почему не воздать должное? Во всяком случае, это и полезнее и приличнее, чем хвалить самого себя. Враг умен, а ты будь умнее, тогда и слава.

– Почти по Суворову.

– Суворов врага не принижал, - начальник школы поднялся.
– Ну, скоро встать должны. Я пойду по цепи.

Начальник скрылся за поворотом траншеи, и почти тотчас со стороны белых грянул винтовочный залп. Пули пронеслись роем, взметнув землю бруствера, несколько штук цокнули в щиток «максима». Белогвардейцы дружно, по команде, расходовали обойму. После четвертого залпа Евсеев почувствовал острое жжение под левой лопаткой. Тронул рукой - одежда на спине будто рассечена финкой, лезвие которой полоснуло и по телу.

Рана неглубокая, почти царапина, но кровь из нее сочилась, жжение усиливалось, а перевязать некому. И некогда: по полю уже бежали вражеские солдаты.

Берясь за рукоятки «максима», Иван Евсеевич успел подумать, что противник действительно воюет мастерски. В ложбине, где и укрыться-то трудно, скопилось сотни три беляков. Да еще столько же, наверно, шло во второй цепи. Если их подпустить близко, они захлестнут рубеж курсантов.

Застучали два пулемета. К ним присоединился третий, потом где-то слева поспешно забарабанил четвертый. Белые солдаты падали, переползали, делали короткие перебежки. Только перед Евсеевым они торопливо шагали в полный рост.

Медлить больше нельзя. Иван Евсеевич нажал гашетку и вскрикнул от радости: первый ряд беляков лег под свинцовым ливнем, как ложится под острой косой луговая трава.

3

–

Ваше высокоблагородие, к вам какой-то японец.

– Военный?

– Вроде бы штатский.

– Впусти.

Моложавый невысокий мужчина вошел, заученно улыбаясь, будто специально показывал свои крепкие белые зубы. Именно по этим ровным красивым зубам, редкостным для японцев, Яропольцев с первого взгляда узнал незваного гостя: лейтенанта флота Минодзуму.

Их познакомили месяца два назад на приеме, который устроил для офицеров японский главнокомандующий генерал Тачибана. Лейтенант Минодзума держался тогда очень скромно, помалкивал, наблюдал, улыбался. Яропольцев отметил его аристократические манеры и быструю реакцию в разговоре.

Лицо у Минодзумы смугло-желтое, холеное. Глаза узкие, почти невозможно заглянуть в них, понять, что они выражают. И все-таки Яропольцев присмотрелся: взгляд у самурая цепкий, ничего не пропускающий. Холодные глаза его оставались напряженно-внимательными, оценивающими даже тогда, когда Минодзума улыбался особенно приветливо.

Лейтенант числился помощником командира броненосного крейсера «Ниссин», который серым утюгом застыл на рейде бухты Золотой Рог.

– Прошу извинить такой неожиданный визит, но я искренне рад вас видеть, - японец говорил по-русски почти без акцента.
– Мне надо беседовать с вами по важному делу.

– Садитесь, пожалуйста, - указал Яропольцев на кресло.

– По очень важному делу, - повторил японец, оглянувшись на Голоперова, стоявшего возле двери.

– У меня нет секретов от подпоручика.

– Тем лучше, - Минодзума улыбнулся так ослепительно, будто слова Яропольцева осчастливили его.
– Я приехал к вам с поручением генерала Тачибана, господин полковник. Генерал просит уведомить вас, что красные войска подошли к станции Океанская, где остановлены нашими постами. Океанская, как вы знаете, совсем близко.

Японец, смотрел на Яропольцева, желая понять, какое впечатление произвели его слова. Яропольцев молчал.

– Между нашими войсками и войсками красных, - продолжал японец, - больше нет никаких сил. Красные предлагают нам уйти из Владивостока. Чтобы избежать кровопролития, как они утверждают. Мы начали переговоры.

– Переговоры можно затянуть надолго, - заметил Яропольцев.

– К сожалению, нет, - улыбка японца стала печальной.
– Мы получили протест министра иностранных дел Дальневосточной республики. И такой же протест правительства РСФСР. Как видите, красного командира Уборевича поддерживают внушительные силы. А нас, японцев, здесь слишком мало. Мы сделали все, чтобы помочь русским друзьям, но эта помощь оказалась напрасной. Теперь мы уходим. Завтра начнется погрузка на корабли.

– Уносите ноги, - в голосе Яропольцева звучала ирония.