Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Шрифт:
– Про быка, про быка расскажи...
– Не торопи ты меня! Дай чаю хлебнуть... С этим быком тоже история. Уже и войны никакой не было, приехали мы на Украину насчет помощи голодающим. Со станции отправились в большое село. Дорога долгая, день теплый, солнечный, как сегодня. Подремываю в автомобиле. Вдруг слышно - гудит. Я уж грешным делом подумал: не из-за границы ли на нас специально послали, но до границы-то далеко.
– Это он приветствовать нас прилетал. На бреющем несся.
– Да уж на таком бреющем - чуть в дорогу перед нами не врезался. А тут как раз стадо шло, коровы с перепугу врассыпную.
– Аховые ребята эти пилоты. Летать начал, от силы года два крылышками помахал - и каюк, земля ему пухом! В среднем, конечно, считается два года;
– Ну, это кому как повезет...
– И дело в общем-то бесполезное. На войне самолеты еще так-сяк: разведку произвести, народ попугать. А в мирное время какой от них прок?
– Не скажи! Срочный пакет доставить. Или заболел кто, лекарство потребуется, а пути нет, как у нас на севере...
Калинин согнутым пальцем постучал в дверь купе произнес весело:
– Здравствуйте, товарищи. Кто это здесь байки баит?
– Здравствуйте, Михаил Иванович, - представитель ГПУ привычным движением одернул гимнастерку, проверил, застегнуты ли пуговицы.
– Не байки, чистую правду. Новичков просвещаем. Может, посидите с нами? Чайку?..
– Не откажусь.
– Вы бы сами чего рассказали...
– Да ведь не вспомнишь сразу, столько всего было, - Калинин задумался, хитровато прищурил глаза.
– Знакомый у меня есть, примерно вашего возраста. В Октябре, когда Зимний брали, ему еще двадцати не стукнуло. Но парень с головой, уже тогда трактор в тяжелом дивизионе водил. Пахал на тракторе. Потом за автомобиль взялся, скорость прельстила. А теперь учится, летчиком хочет стать. Узнал, что я на Дальний Восток еду, поинтересовался: сколько же времени туда поезд идет?
– Полмесяца, - сказал представитель ГПУ.
– Наш-то еще больше, - возразил кто-то.
– Да, полмесяца вычеркивай, пока доедешь, - согласился Калинин.
– Вот мой знакомый и говорит: погоди, дядя Миша, через несколько лет мы туда за неделю летать будем. Шесть-семь суток - и во Владивостоке.
– Так уж и неделя?
– усомнился представитель ГПУ.
– Неделя, говорит, максимально. Еще быстрей можно.
В купе заспорили:
– Мечтательный товарищ!
– Какая там мечта, он свою технику знает, по ней скорость рассчитывает.
– Скорость, конечно, хорошая штука, но я еще и другому радуюсь, - продолжал Михаил Иванович.
– Наш молодой пролетарий крылья расправил, вот что главное. Свои самолеты у нас теперь, свои летчики...
Колеса снова гулко простучали по мосту, и все головы разом повернулись к окну. Долгий летний день кончился, солнце скрылось. Однообразно темной стала тайга, монолитной массой, словно неисчислимое войско, подступившая к самой дороге.
2
Полуостров Муравьев-Амурский разделяет два залива, глубоко
Оконечность полуострова изрезана бухтами: самая красивая и самая большая среди них - Золотой Рог. Вход в нее охраняют высокие крутолобые мысы. Тот, который длиннее и гористее, носит имя одного из первооткрывателей этих мест - капитан-лейтенанта Эгершельда. Здесь, высоко над водой прилепилась среди каменных глыб избушка, в которой жил теперь Мстислав Захарович Яропольцев.
Приютил его бывший вахмистр Остапчук, вместе с Голоперовьтм вывозивший когда-то полковника из Омска. В бою под Читой вахмистр был ранен. Яропольцев устроил его в санитарный поезд. И вот через два года, в самое трудное для себя время, когда скрывался без документов, на случайных квартирах, встретил Остапчука во Владивостоке.
Бывший вахмистр очень изменился: щеки ввалились, резко выделялись скулы. Только рыжие усы оставались по-прежнему пышными.
– Жизнь у меня тоскливая, - пояснил он Яропольцеву.
– Без всякой надежды. Сижу в норе, в город только за провиантом командируюсь.
– А нора надежная?
– Можете не сумлеваться. Яропольцев и Голоперов пошли с ним. Остапчук сторожил заброшенный портовый склад, в котором хранилось корабельное оборудование, никому не понадобившееся даже в трудное военное время. Что можно было приспособить к делу, давно уже вывезли, остались в деревянном бараке и в подземном каземате громоздкие якоря, ржавые тяжелые цепи, броневые листы с круглыми отверстиями для иллюминаторов, какие-то баки с кранами, трубы.
Никто в этот склад не заглядывал, неизвестно даже, кому Он принадлежит. Остапчук имел на руках удостоверение городского Совета о том, что является смотрителем склада и отвечает за сохранность имущества. С этим удостоверением он ходил раз в месяц то в порт, то к городским властям, выколачивал себе жалованье. А бывало, и не ходил: на те деньги, которые ему платили, только пачку махорки можно купить. И выгоднее и спокойнее было промышлять рыбой, благо волны Босфора Восточного плескались у самого подножия обрыва.
Избушка и барак обнесены колючей проволокой в три кола. Сам Остапчук соорудил это фронтовое заграждение. Если нагрянут опасные гости, через проволоку одним махом не перескочат. Дверь избушки обита изнутри железом, на окнах решетка. Пока ворвутся в дом, можно уйти через другую дверь в скалу, в каземат. А там попробуй поищи в темном подземелье, в длинных коридорах недостроенного форта. Яропольцев научился без труда ориентироваться в этом лабиринте, знал прямой путь к лазу, находившемуся поодаль от берега на забурьяненной свалке.
– Крепко укрылись!
– радовался Голоперов.
– Отсюда нас тяжелым снарядом не выковырнешь!
Яропольцев постепенно привык к новому своему положению, начал помогать Остапчуку на рыбалке, ходил за провиантом. Во Владивостоке жизнь при большевиках быстро наладилась, работали предприятия, нэпманы пооткрывали магазины, рестораны, кафе. Ешь, пей, веселись - были бы деньги! Серебро или золото. А если бумажки, то лучше американские. Впрочем, оборотистые дельцы брали и франки, и английские «стервинги», и даже иены.