Первый Удар (Повесть о будущей войне)
Шрифт:
– В связи с некоторыми событиями этот праздник считаю неуместным… – Он обвел гостей тяжелым взглядом. – Всех попрошу покинуть дом. – И, покачивая пальцем, с особенной подчеркнутостью повторил: – Считайте, что праздник не состоялся.
Толкая друг друга, словно их подгоняли, гости с поспешностью устремились к выходу. Но там их ждал Грачик, внимательно следивший за всей этой сценой. Преградив путь гостям, он обратился к шефу:
– Дорогой коллега! Не кажется ли вам, что предложение лейтенанта несколько поспешно. Было бы любезней предложить этим господам остаться здесь. Зачем нарушать старый обычай, хороший обычай? Пускай продолжают новогодний ужин,
Шеф вопросительно взглянул на стоящего в другом конце комнаты Кручинина. Тот молчаливым кивком головы подтвердил свое согласие с предложением Грачика и быстро вышел. Грачик повернул ключ в дверях, ведущих к вестибюлю, и сунул ключ в карман. Жестом пригласив Круши и шефа идти за Кручининым, он последним покинул комнату. Напоследок он искоса оглядел замерших от удивления и испуга гостей. Подбородок того толстяка, что первым обратился с вопросом к Круши, отвис, словно мышцы утратили силу, необходимую для поддержания этой массивной части его лица.
Несколькими широкими шагами Грачик догнал Кручинина. На мгновение тот остановился у затворенной двери, прислушался и быстро отворил ее. Грачик увидел пустой будуар. Маленькая, затененная абажуром лампа горела на столике, и ее свет ярко отражался белым лаком телефонного аппарата; в комнате никого не было.
Круши и шеф успели уже добежать до конца коридора и, убедившись, что в остальных комнатах никого нет, вернулись к той, в которой сидели неподвижные гости. Однако Кручинин тоном, не терпящим возражений, приказал:
– Во второй этаж!
Грачик понял, что его друга интересует девушка в спортивном костюме, о которой он ему давеча говорил. Ее нигде не было видно.
Все прибывшие быстро взбежали по широкой деревянной лестнице, скудно освещенной матовым бра над площадкой между первым и вторым маршами, и очутились в коротком коридоре. Сюда выходили двери нескольких комнат. По всей вероятности, это были спальни членов семьи. Виднелись еще маленькие двери ванных комнат.
Тут все остановились, чтобы прислушаться.
Из-за двери одной из спален раздался звук, похожий на рыдание. Предшествуемый бесстрашным лейтенантом, шеф вошел в эту комнату. Из-за его широкой спины Грачик увидел девушку, которую сразу признал по давешнему описанию Кручинина. Ее длинное лицо с выдающейся нижней челюстью и казавшееся, вероятно, еще длиннее, чем было, из-за непривычного для женщины способа стричь густые рыжие волосы, выражало негодование. Во всей ее крепкой костистой фигуре, в выпяченной тяжелой челюсти и в обращенных на гостей холодных серых глазах было столько воли, что Грачик невольно задержал на ей взгляд. По-видимому, она произвела впечатление и на его спутников.
Кроме рыжей девицы в комнате находилась еще одна женщина – полная, то, что называется «сырая», средних лет, облаченная в вечерний туалет. Лицо этой женщины носило следы увядшей красоты. Но в данный момент оно было красно и опухло от слез. Когда прибывшие вошли, женщина эта сидела в позе отчаяния, подняв над головой руки, словно защищаясь от стоящей напротив нее рыжей девицы. Поодаль, прислонившись спиной к стене, с поразительно равнодушным видом, нимало не соответствующим тому, что представилось взорам вошедших в следующий момент, стоял молодой, атлетического сложения человек. Он был велик ростом, широк в плечах и на первый взгляд производил впечатление циркового гиревика, нарядившегося в мало идущий ему смокинг. Вид у этого атлета был такой,
Все эти детали были схвачены Кручининым с первого взгляда. Когда шеф, только еще окончив первый беглый осмотр, обернулся к Кручинину, он увидел его сидящим в кресле рядом с плачущей женщиной и пытающимся заставить ее отпить из стакана с водой, который он успел где-то раздобыть.
– Кто может рассказать, что тут произошло? – строго спросил шеф, обводя взглядом присутствующих.
Атлет не произнес ни слова и только недоуменно повел широченными плечами. Пожилая женщина при этих словах шефа еще крепче прижала платок к глазам, у нее вырвалось конвульсивное рыдание. По лицу рыжей было видно, что она колеблется. Но вот она разомкнула сплетенные пальцы рук и решительно сказала:
– Если позволите.
– Да, да, поскорее, – с нетерпением произнес шеф, но тут же остановил жестом открывшую было рот девушку. – Ему нужна помощь, – и он взглядом указал на все еще неподвижного мужчину на кровати.
Девица пошатнулась, как бы от удара, и глухо произнесла:
– …К сожалению… он уже не нуждается ни в чьей помощи… – При этом глаза ее с ненавистью остановились на рыдающей женщине.
Шеф безмолвно указал Круши на постель. Тот подошел к трупу, приподнял ему голову и лаконически отрапортовал:
– Директор Вельман.
Возглас изумления вырвался у шефа. По тому, как Кручинин мгновенным, едва уловимым движением оглянулся на лейтенанта, Грачик понял, что открытие крайне заинтересовало его друга.
Грачик не посмел бы применить к своему другу слово «поразило» или хотя бы «удивило», как должен был сказать о самом себе. Он не знал обстоятельств, которые могли быть для Кручинина поистине неожиданными. Когда Грачик посмотрел на него вторично, тот имел уже такой вид, словно ничего не произошло и будто он именно такого сообщения и ждал. Грачик был убежден в том, что это не было рисовкой. По его мнению, «интуиция» Кручинина такова, что он способен по мельчайшим, для других вовсе не уловимым признакам моментально анализировать случившееся, а иногда и предвидеть ближайшие события с поразительной точностью.
Именно это, по мнению Грачика, и давала Кручинину возможность почти ничему не удивляться. По каким-нибудь деталям, не схваченным ни Грачиком, ни шефом полиции, а может быть, не замеченным даже и профессионалом полицейского дела лейтенантом Круши, Кручинин уже знал то, что стало другим ясно значительно позже, – что произошло в этой комнате.
Из объяснений рыжей девицы присутствующие узнали, что сама она – личный секретарь доктора Вельмана, Эла Крон; пожилая дама, продолжающая олицетворять безысходное отчаяние, – жена Вельмана и молодой атлет – их племянник, инженер-электрик Уго Вельман, приехавший сюда погостить на рождественские праздники.