Первый Удар (Повесть о будущей войне)
Шрифт:
Стоит ли говорить, что результатом этого дела было освобождение Гордеева. Он вернулся к Нине и стал снова спокойным, трудолюбивым работником, каким был до знакомства с Фаншеттой. А Кручинин с Грачиком, собрав чемоданы, отправились в Воронежскую область, на берег небольшой тихой речушки, ловить раков и писать этюды.
Однажды, когда они сидели на тенистом берегу тихой речки, заросшей густым ивняком, Грачик, случайно глянув на Кручинина, заметил у него в глазах выражение грусти, какого никогда раньше не видел.
– Что с вами? – воскликнул Грачик с беспокойством.
Кручинин смотрел на своего молодого друга несколько мгновений так, словно только что очнулся от забытья и не мог сообразить, где находится. Впрочем, это быстро прошло. Через минуту он, как всегда, владел собой и говорил уже обычным снисходительно-ироническим тоном.
Но вечером Грачик снова поймал его на такой же рассеянности. Это было необычно и странно.
Грачику понадобилось несколько дней тщательного наблюдения за Кручининым, чтобы узнать причину его дурного настроения. Грачик понял, что и самая-то поездка в эту глушь понадобилась его другу для того, чтобы кое-что забыть: Грачик видел, как Кручинин разорвал и выкинул в камин фотографию Нины. Грачик знал, что на обороте фотографии
На другой день Кручинин спросил Грачика за обедом:
– Что ты глядишь на меня, как на привидение?
Грачик смутился: Кручинин поймал его в тот момент, когда он размышлял об обороте, какой могла бы принять жизнь Нила Платоновича, если бы на его жизненном пути не встал Гордеев. Между тем Кручинин, заметив смущение друга, рассмеялся.
– Я знаю, – сказал он, – ты воображаешь, будто для меня «все в прошлом».
– С чего вы взяли, джан… – растерянно запротестовал Грачик.
– Я же не слепой и вижу: то ли ты сокрушаешься о моем «разбитом счастье», то ли удивляешься тому, что такой старый сыч, как я, мечтал о том, что запоздало лет на двадцать. Так?
Грачик не знал, что отвечать. Он продолжал глядеть на Кручинина, а тот с усмешкой, делавшей его похожим на обиженного и не желавшего показать другим свою обиду ребенка, продолжал:
– Ты, небось, уже вообразил, будто какие-то высшие моральные соображения относительно моих личных отношений или, точнее говоря, относительно моего соперничества с Гордеевым, заставили меня заняться его делом. Ты думаешь, что я с каким-то особенным старанием добивался доказательств его непричастности к преступлению в институте? Ведь вообразил?
Кручинин насмешливо подмигнул Грачику. Но тот твердо ответил:
– Это не воображение, Нил. Это так и есть. Разве я вас не знаю!
– Ничего-то ты не знаешь… Решительно ничего! – поспешно возразил Кручинин и, отвернувшись, отошел к окну.
Взявшись рукою за переплет рамы, он некоторое время молча смотрел в сад, потом, не оборачиваясь, словно говорил с кем-то, кто был там, за окном, негромко произнес:
– Личные мотивы?.. Собственное счастье?.. Нет, друзья мои. Как бы важно ни было все это для человека, как бы существо его ни тянулось к счастью, есть цели еще более притягательные, еще более важные для счастья человека, чем его собственное счастье… – Он негромко рассмеялся. – Кажется, я заговорил какими-то довольно путаными парадоксами?.. Ну, ничего. Не все в жизни можно распутать. Но в том-то и заключается наше назначение в этом мире, чтобы нераспутанного осталось как можно меньше. Придет, вероятно, время, когда люди распутают все, что вне их собственного «я». Не останется тайн в прикладных науках, точные науки достигнут таких высот, что самым отвлеченно мыслящим умам уже нечего будет решать. Медики поймут назначение каждого нерва, каждой железки, изучат функции организма так, что смогут не только бороться с их нарушениями, но научатся и сами направлять их деятельность, если ошибется природа. Ботаники станут хозяевами флоры, зоологи смогут скрещивать виды, как им заблагорассудится, заранее зная результаты. Все будет во власти человека. Останется для человека только одна не до конца решенная задача – он сам…
Кручинин отпустил раму, в которую все крепче и крепче впивались его пальцы, и резко повернулся к Грачику:
– Ты смеешься надо мной, Сурен?
При этих словах Грачик протестующе поднял руку:
– Зачем так говорите?! Сурен над хорошим человеком не может смеяться, если этому человеку самому не весело. А для Сурена на свете нет человека лучше вас, друг дорогой, учитель мой хороший. Только вместе с вами я могу смеяться. А если будет плохо, вместе с вами плакать буду. Только вместе, джан!
– Ну что же, – с улыбкой ответил Кручинин, – может, и пришло время поплакать. Есть от чего заплакать. Нил Кручинин спятил на старости лет. Рванулся невесть куда. Старый материалист заговорил языком какого-то допотопного идеалиста. Нет, мой друг. Так оно и есть: такую дьявольски сложную машину, как человек, долго еще нужно изучать, чтобы постигнуть до конца… Настанет ли при нашей жизни день, когда человек забудет о пороках, не будет знать преступлений, когда он, утопая в счастье, какое только может предоставить самое совершенное общественное устройство, не испытывая нужды ни в чем, перестанет понимать, что разумелось когда-то под словом «правонарушение»? Не знаю. Почему? Да потому, что не знаю своих сил. А ведь в большой степени от них, от сил наших поколений, от их умения и способностей в области борьбы с пороком будет зависеть чистота общества… От наших с тобою сил, Сурен, от твоего скорее, чем от моего, умения и решимости будет зависеть ответ на вопрос, который я поставил. Вычищая из общественного организма носителей преступности, мы оздоровляем самый этот организм, уничтожаем почву для инфекции преступности.
– Тем самым, – подхватил Грачик, – мы помогаем обществу справиться с одним из пережитков прошлого, каким является уголовное преступление! Скажите мне, разве самая мысль о возможности прожить преступлением вместо честного труда – не пережиток?
– Вот верная мысль, – оживился Кручинин. – Самое предположение о возможности преступления рождается эгоистическим стремлением прожить только для себя за счет другого. Таким образом, вместо стремления отдать свой труд обществу и получить от общества за этот труд кто-то хочет взять от общества или от отдельного его члена то, что ему не причитается, и самому не дать обществу ничего. Ты правильно мыслишь, мальчик мой, – ласково проговорил Кручинин, и в его взгляде Грачик прочел одобрение.
– Но вы же сами знаете, – продолжал Грачик, – существование преступника – это вечное хождение по гнилому канату, над пропастью ожидающей
– В девяноста девяти случаях из ста, – вставил Кручинин.
– Достаточно для того, чтобы это стало типическим явлением, совершенно типическим! А впрочем, – спохватился Грачик, прерывая свою мысль, – вы тут не сбалансировали личного с общественным…
– Да, я действительно не договорил, что, как ясно всякому, язва преступности в наших условиях мешает великому делу самого великого строительства. Отсюда вытекает: поддержание преступности и даже искусственное ее насаждение именно в нашем обществе, в нашей стране является выгодным для наших врагов. Я думаю, что, ежели, не боясь труда и потери времени, разматывать до конца многие из уголовных дел, – мы натолкнемся на их политическую сущность. Конец уголовного клубка, как и в гордеевском деле, нередко уходит за границы нашей страны – из чистой атмосферы социалистического общества в прогнившее болото капитализма. Таков естественный ход вещей. Наша задача, по сравнению с работниками прежнего времени, усложнилась. Нам теперь нужна первопричина преступления. Нам нужна истина в деле, а не только его исполнитель. Мы ищем не только объект кары, а и направление, с которого пришел враг. Да, мы ищем истину!..
– Верно, замечательно верно, Нил! – горячо перебил его Грачик. Он подошел сзади к Кручинину и, взяв его за плечи, повернул к себе лицом. Он смотрел в глаза друга, и они казались ему погрустневшими за эти несколько минут настолько, что Грачику хотелось плакать. – Нил Платонович, вы думали мне сказать что-то о личном, о вашем собственном.
– Я, тебе? – Кручинин пожал плечами. Его губы тронула усмешка: – Это ты хотел вломиться туда, где не всегда хочется видеть третьего.
– Вот что… Прости…
Грачик снял руки с плеч Кручинина. Кручинин распахнул дверь на веранду.
– Сурен, джан Сурен! Поди сюда! Смотри!.. Это же чудно, просто удивительно хорошо! Хорошо жить! И надо, чтобы было еще лучше.
– Это зависит от нас самих, – без особого подъема ответил Грачик.
– Старая истина, дружище. Но тем удивительнее, что у тебя такой похоронный вид.
– А чему радоваться? – не сдаваясь, пробормотал Грачик.
– Прежде всего тому, что вокруг столько счастья.
– Счастья, говорите?
– Да, да, настоящего счастья. – И тут Кручинин протяжно присвистнул. – А ты все о том же: о «личном счастье» старого, неразумного Нила? Так разве тебе не понятно, где оно, мое личное счастье? – Он за плечи повернул Грачика лицом к саду. – Вон там, в гуще жизни, среди людей, там, где они счастливы… Идем туда!Примечания
1
Штурмовые отряды нацистской партии.
2
Особый корпус охраны.
3
Генерал-майор фон Рорбах – начальник штаба Люфтваффе.
4
Догадка фельдмайора Бунк неверна. Налет немцев был отражен благодаря тому, что советские пограничные посты ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь) были снабжены усовершенствованными слуховыми приборами высокой чувствительности. Еще до того, как противник перелетел советскую границу, дежурные части ВВС узнали о приближении большого числа самолетов и немедленно поднялись со своих аэродромов. Имперцы обманулись во внезапности своего удара потому, что установление факта нападения и передачу тревоги к аэродромам наши погранчасти и радиослужба выполнили очень быстро. Таким образом, лишь благодаря высокой технике охранения и бдительности использовавших ее людей намерения врага были предупреждены.
5
Командующий германским воздушным флотом генерал-от-авиации Герман Бурхард.
6
Для питания кислородных дыхательных приборов на высоте.
7
Скоростной бомбардировщик дальнего действия.
8
Лоб самолета измеряется площадью его наибольшего поперечного сечения. Чем больше лоб, тем больше сопротивление воздуха (лобовое сопротивление).
9
Движителем называется приспособление, преобразующее энергию двигателя в движение. У паровоза движителем является ведущее колесо, у трактора – гусеница, у самолета – пропеллер.
10
ВРД – обозначение высотного разведчика дальнего рейда (тип, состоявший на вооружении в части, которой командовал Старун).
11
Перистые облака.
12
Барраж – заграждение.
13
Автопилот – приспособление, позволяющее самолету сохранять заданное направление полета и устойчивость без участия летчика.
14
Картушка – диск компаса с нанесенными на него делениями.
15
«За заслуги» (фр.) – орден в кайзеровской Германии.
16
«U» – обозначение подземных аэродромов в имперских ВВС.
17
Центроплан – средняя часть корпуса самолета с коренными образованиями несущих поверхностей, к которым крепятся крылья.
18
Великий Фриц – прозвище прусского короля Фридриха II.
19
Дать депешу клером – дать ее в открытую, без шифра.
20
Шупо – сокр. от Schutzpolizei – так называют в Германии наружную полицию.
21
Округ, район.
22
Hа Александерштрассе расположен полицейпрезидиум Берлина.
23
Военное министерство.
24
Allgemeine Elektricitats-Gesellschaft – Всеобщая компания электричества.
25
Так именуют профсоюзных национал-социалистских функционеров.
26
Совет доверенных – ставленники наци, подменяющие профсоюзные органы на предприятиях Третьего рейха.
27
Латинским «U» в Берлине обозначаются входы в метрополитен (Untergrundbahn).
28
Патерностер (буквально: отче наш) – так называют подъемник, состоящий из непрерывной ленты с кабинками.
29
НСКК – национал-социалистский автомобильный корпус.
30
Доктор honoris causa – почетная ученая степень.
31
Трассирующие снаряды и пули оставляют за собой яркий след, дающий стрелку возможность проверить наводку.
32
Для сохранения в гондоле давления, обеспечивающего дыхание, люки стратосферных кораблей снабжались двойными и тройными крышками, позволяющими сообщаться с внешней атмосферой, не слишком понижая давление, поддерживаемое бутылями со сжатым воздухом.
33
Не нужно.
34
Той.
35
С утра.
36
Красный.
37
На зонтиках.
38
На заре.
39
Обозначение самолета – тяжелый, десантный.
40
Автомобильные баллоны, не боящиеся проколов и пулевых пробоин.
41
Лицо немного.