Первый Удар (Повесть о будущей войне)
Шрифт:
– Прежде я боялась, что… у Вадима мало средств. Я привыкла не отказывать себе ни в чем. Муж хорошо зарабатывал. Но теперь решила: жизнь без Вадима – полжизни. Если нужно будет, я вернусь на работу, – она кокетливо склонила голову, – ведь у меня есть специальность – я гравер-художник и, говорят, неплохой.
Но вот пришел конец халве и осторожным расспросам. Грачик знал все, что нужно: никого, кроме двух-трех поэтов, она не читала; ни в какой библиотеке не абонирована; о Конраде никогда не слыхала.
Первый пункт поручения был выполнен. Грачик перешел ко второму. Для этого нужно было посетить семью Гордеева. Грачик всего один-два раза бывал в этом доме и должен был себе признаться, что сейчас, посидев с Анной Саввишной и пришедшей к ней прямо со службы Ниной, пожалел о том, что так мало знал этот дом. Это была скромная, дружная семья со спокойным укладом жизни. Только теперь, ближе рассмотрев Нину и поговорив с ней, Грачик понял, что в этой девушке было все, что могло сделать ее подлинным другом и чудесной женой для Гордеева. Грачик с удовольствием глядел на эту девушку и от души жалел о расстроившейся женитьбе Вадима.
Незаметно пробежали два часа, проведенные у старушки Гордеевой. Грачик мог ехать прямо в институт, чтобы покончить с предположением Кручинина, будто злополучная книга могла принадлежать Вадиму. Откровенно говоря, Грачик неясно представлял себе, что это может дать следствию, даже если книга действительно принадлежала бы Гордееву. Ведь скоро две недели, как он сидит в предварительном заключении, и, конечно, никакого отношения к покушению на Кручинина иметь не может. А впрочем… Не будет ли это значить, что покушавшийся на Кручинина имел раньше связь с Гордеевым? Не будет ли это значить, что сообщник, имя которого так упорно скрывает Вадим, гуляет на свободе, наблюдает за следствием и даже старается отделаться от того, чья проницательность ему опасна? К сожалению, это могло быть именно так.
Как Грачик узнал от Нины, Вадим любил читать и пользовался двумя библиотеками: институтской, где он брал новые технические журналы и специальную литературу, и библиотекой Дома инженеров, где получал художественную литературу. Поэтому Грачик и начал прямо оттуда. Библиотекарша тотчас же сказала ему, что собрание сочинений Джозефа Конрада действительно было не так давно куплено библиотекой.
Но издание было другого формата, и содержание страниц 137–138 не сходилось. Другого издания Конрада в библиотеке нет и не было.
Грачик вздохнул с облегчением. Теперь он был почти уверен в том, что злосчастный пыж никакого отношения к Гордееву не имел. Грачик был заранее уверен и в том, что в институтской
С легким сердцем он помчался в институт и, само собой разумеется, никакого Конрада в каталогах не нашел. Он для вида изобразил на лице огорчение и вернул библиотекарше картотеку.
– Вы не нашли то, что вам нужно? – спросила она.
– Нет, не нашел.
– Чем же вам помочь? – сказала любезная старушка. – А, простите, что вы искали?
– Джозефа Конрада.
– Ах, беллетристика! – несколько разочарованно воскликнула она. – Так я посоветую вам обратиться в библиотеку нашего месткома. У них кое-что есть.
В этом «кое-что» звучала нотка не слишком обнадеживающего презрения.
Оставалось только поблагодарить и отправиться в другую комнату, хотя Грачик был убежден, что делает это напрасно.
– Конрад? – спросила его уже совершенно иным тоном юная библиотекарша месткома. – У Конрада много вещей. Говорите, что вам нужно?
– «Прыжок за борт».
Девица сделала глубокомысленное лицо, затем исчезла и через несколько минут заявила:
– Книга утрачена.
– Что значит – утрачена?
– Это значит, что она не возвращена абонентом и вычеркнута из инвентаря. В общем, вам это все равно. Книги нет. Берите что-нибудь другое.
По мнению девицы, вопрос был исчерпан. Грачику пришлось, предъявив удостоверение, потребовать, чтобы ему сообщили имя абонента, не вернувшего книгу. Этим абонентом оказался… инженер Гордеев.
– Инвентарный номер «3561»? – спросил Грачик с последней искрой надежды.
Последовал беспощадный ответ:
– Да.
На следующий день друзья не виделись. Открытие того, что книга действительно принадлежала Гордееву, очень огорчило Кручинина. Он никого не принимал. Только через день Грачик попал к нему и застал его в самом мрачном настроении. На столах, на креслах, возле постели – всюду валялись развернутые книги самого различного жанра и содержания. Это значило, что Кручинин хватается за все в поисках успокоения и не находит его. Он встретил молодого друга не очень ласково.
– Где ты пропадал?
– Зачем пропадать? Нигде не пропадал. Дома сидел.
– Почему ты не пришел вчера?
– Вы же сами, джан, сказали по телефону: не приезжай, Сурен, пожалуйста, не приезжай.
– Я тебе это действительно сказал? – Кручинин пожал плечами, но Грачик знал, что это – игра. Кручинину попросту было совестно за вчерашнее поведение. – Хочешь халвы? – неожиданно спросил Кручинин.
– Никогда не отказываюсь.
– Так поедем к Фаншетте.
Через двадцать минут они стояли перед дверью Фаншетты и тщетно нажимали кнопку звонка. По-видимому, хозяйки не было дома. Им оставалось только уйти. И они были уже на середине марша, спускающегося к следующему этажу, когда дверь наконец приотворилась на длину цепочки и послышался знакомый голос Фаншетты:
– Кто там?
Через пять минут друзья сидели в той же комнате, которую Грачик уже дважды видел.
– Слышу звонок за звонком. Чувствую, кто-то свой, и ничего не могу сделать… сижу в ванне, – кокетливо щебетала Фаншетта своим неприятным фальцетом. – Теперь я должна вас покинуть, чтобы привести себя в порядок. Не могу же я оставаться в таком виде. – С этими словами она приподняла полу измятого халата не первой свежести.
Друзья остались одни. По-видимому, это как нельзя больше устраивало Кручинина. Не теряя времени, он принялся за новый детальный осмотр комнаты. Грачик знал: его друг отлично помнит все, что видел здесь в первый раз. Теперь его глаз тщательно регистрирует изменения, происшедшие с того времени. Тут же в его мозгу происходит аналитическая работа: исследование возможных причин происшедших изменений, отбрасывание неинтересного и фиксация каждой мелочи, могущей дать малейший повод для предположений.
Хозяйка, подобно каждой женщине, уделит туалету достаточно много времени, – Кручинин мог не спешить. Он действовал методически, дюйм за дюймом подвигаясь вдоль стен, оглядывая каждую безделушку, поднимая некоторые из них, как бы примеряя, так ли они стояли прежде. Около маленького столика, на котором стояла мухоловка старинного фасона, Кручинин на несколько мгновений задержался, поманил Грачика и молча указал на этот смешной старомодный прибор. Грачик видел, как мечутся под стеклянным колпаком мухи, как те из них, что не нашли выхода вниз к приманке, завлекшей их в западню, бьются в воде, уже поглотившей изрядное количество жертв.
Кручинин тихонько сказал:
– Забирай эту приманку. Это как раз то, что ты ищешь.
Вместо обычного сахара под мухоловкой действительно лежал кусочек халвы. Грачик быстро спрятал его: ведь халва – это ореховое масло; ореховое масло – след пальца на книге.
Кручинин между тем методически продолжал осмотр. В комнате и во всей квартире царила мертвая тишина. Просто трудно было представить, что женщина, одеваясь, может производить так мало шума.
Кручинин закончил осмотр и остановился над роялем, вглядываясь в черное зеркало его полированной крышки. Его лицо отразило мучительное напряжение мысли. Происходило то, что редко случается с Кручининым, – так редко, что Грачик наперечет мог бы вспомнить подобные случаи, – он торопился найти какое-то решение и не находил его. Его взгляд, еще раз обежав комнату, задержался на… пудренице Фаншетты. Кручинин взял ее и, слегка тряхнув пушок над крышкой рояля, подул на образовавшийся тонкий слой белой пыли. На черном фоне рояля остался характерный рисунок папиллярных линий. Сквозь лупу Кручинин различил резкий шрам в виде полумесяца, пересекающий линии узора, оставленного прикосновением чьего-то пальца…
Кручинин выпрямился и, потирая руки, подошел к раскрытой клавиатуре. Он, видимо, собирался что-то сыграть, но рука его повисла в воздухе и два пальца, приготовившиеся что-то схватить, протянулись к клавишам. Его лицо, вся фигура, каждый палец поднятой руки – все отражало торжество. Указательный и большой пальцы были крепко сжаты, хотя, казалось, в них решительно ничего не было. Лишь подойдя вплотную к Кручинину и приглядевшись, Грачик различил то, что тот держал с таким торжеством, будто это был славный трофей трудной битвы: короткий волос.
Грачик пригляделся в лупу.
– Седеющий шатен? – сказал он.
– Верно, – подтвердил Кручинин.
Где-то в отдалении хлопнула дверь, и по комнате пронесся порыв сквозняка.
– Не удержали, – насмешливо пробормотал Кручинин.
– Чего, дорогой?
– Дверь черного хода вырвалась у них из рук и затворилась громче, чем они хотели.
– Кто?
– Не знаю.
Кручинин приложил палец к губам и прислушался. В доме царила все такая же тишина. У Грачика мелькнуло подозрение: Кручинин пришел сюда, чтобы поймать Фаншетту на месте преступления, но она разгадала это и… ловко ускользнула. И… в следующее мгновение в комнату вошла Фаншетта, благоухая ароматом крепких духов.
Хозяйка набросилась на Кручинина с расспросами о деле Гордеева. Она повторила ему то, что Грачик слышал от нее прошлый раз, о ее намерениях в отношении Вадима. Глядя на Кручинина, можно было подумать, что это ему давно известно и совсем не так уж интересно. Воспользовавшись первой же паузой, он сказал:
– Нечаянно я стер всю пыль с перил вашей лестницы. Нельзя ли вымыть руки?
– Конечно, – услужливо ответила Фаншетта. – Идемте.
Грачик понял, что Кручинин отправился на обследование квартиры. Раз он выбрал именно такой предлог, как мытье рук, значит, его интересовала ванная комната. Очевидно, нужно было проверить, действительно ли Фаншетта брала ванну, когда друзья звонили, и постараться найти следы обладателя седеющих волос, неосторожно хлопнувшего дверью.
Грачик терпеливо ждал их возвращения.
Первым вернулся Кручинин.
– Сейчас мы получим по чашке чая с клубникой, – сказал он и, помолчав, как бы невзначай, добавил: – Трудно предположить, чтобы за десять минут ванна могла высохнуть так, что не осталось никаких следов купанья, да и температура в ванной комнате совершенно такая же, как везде… Кстати, когда ты был тут прошлый раз, перчаток на рояле уже не было?
Грачик подумал, стараясь припомнить, видел ли их тут в прошлый раз. Но эта деталь прошла мимо его сознания. Похвастаться ему было нечем.
Стоит ли говорить, что в таких обстоятельствах, когда Грачик знал, что Кручинин больше не верит Фаншетте и поймал ее на лжи, предложенный ею чай с клубникой доставил ему сомнительное удовольствие. Кручинин тоже отнесся к чаепитию без особого энтузиазма. При первом удобном случае он сказал:
– Кстати, о перчатках! Они могут сыграть существенную роль в судьбе Вадима, а следовательно, и в вашей собственной.
Выщипанные брови Фаншетты взлетели на лоб.
– Перчатки?.. Какие перчатки? – с искренним удивлением спросила она.
– Желтые перчатки свиной кожи.
Она недоуменно пожала плечами. Если это удивление не было искренним, то было разыграно с большим искусством.
– Те, что лежали у вас там, – Кручинин показал на рояль.
– Ах, эти! Да, да, помню… но… он взял их.
Сидящий в тюрьме Вадим взял перчатки?!
На Кручинина это заявление произвело, по-видимому, не меньшее впечатление, чем на Грачика.
– Вадим взял их? – переспросил он.
– Нет, нет, конечно, не Вадим. Это оказались вовсе не его перчатки.
– Не его?.. А чьи же?
– Это были перчатки моего брата.
– Ах, вот как!.. Он был у вас? – спросил Кручинин с таким видом, словно наличие этого брата вовсе не было для него неожиданностью.
– Мы с ним редко видимся, – сказала Фаншетта. – У него работа, из-за которой он очень много ездит.
– А где он служит?
– Не знаю, как называется его учреждение. Как-то чудно. Эти сокращенные названия, знаете ли, не для меня. Я никогда не могу их запомнить.
– Я, кажется, знаю вашего брата, – сказал вдруг Кручинин, пристально глядя ей в глаза. – Даже знаю, что он шатен, что он носит бороду и что борода эта уже седеет…
На этот раз она не могла скрыть удивления:
– Откуда вы… знаете?
– Я вот только не знаю: в Москве ли он сейчас?
– Неделю тому назад он был тут. А теперь, не знаю… Я давно его не видела.
– А, простите за любопытство, когда вы последний раз играли на рояле?
– Я играю почти каждый день.
– И сегодня?
– Да… Но… – она запнулась и сдвинула брови, – мне не нравится этот допрос.
– Допросы вообще мало кому нравятся, – усмехнулся Кручинин.
– Можно подумать, что вы… мне в чем-то не доверяете.
– Что бы вы сказали, если бы я предложил вам проехаться?
Не нужно было быть очень наблюдательным, чтобы заметить, как напряглось все существо Фаншетты, какого труда ей стоило не выдать своего волнения в ту минуту, которую длилась рассчитанная пауза Кручинина.
– Куда? – спросила она едва слышно.
– К брату. Я хочу, чтобы вы нас познакомили.
– Зачем?
– Мне кажется, он может сказать кое-что очень ценное по делу Вадима.
– Они даже не были знакомы, – поспешно сказала она.
– И тем не менее…
– Если вы так хотите, – сказала она, все еще колеблясь… – Я сейчас узнаю, дома ли он. – Она потянулась к телефону, но ее рука встретилась с лежащей на трубке рукой Кручинина.
– Сделаем ему сюрприз неожиданным появлением, – с улыбкой сказал он.
– У нас с ним… не такие дружеские отношения, чтобы…
– Ничего.
– Я все-таки позвоню.
– Право, не стоит.
– Я не очень твердо помню его адрес. Давайте спросим его хотя бы о номере квартиры, чтобы не плутать по подъездам, – настаивала Фаншетта. – Там огромный дом. Такой большой, масса подъездов… Хотите еще чаю?
– Лучше одевайтесь, чтобы не терять времени.
– Почему вы не позволяете мне позвонить?
– Я – вам? – Кручинин рассмеялся. В искусстве притворяться он мог поспорить со своей противницей. – Звоните, если вам так хочется.
Произнося это, Кручинин замер на диване, где сидел. Перед тем он проявлял совершенно несвойственную ему суетливость. Его руки двигались за спиной, где он, по-видимому, пытался скрыть их от внимания Фаншетты. А тут вдруг совершенно успокоился.
– Что же, звоните, – повторил он с видом полного равнодушия. – Только не думайте, что я вам в чем-то не доверяю.
Фаншетта сняла трубку и набрала номер.
Через ее плечо Грачик следил за ее пальцем, бегавшим по диску, и запомнил набранный номер.
– Макс?.. Это ты, Макс?.. – спросила она в трубку. – Я сейчас приеду. Со мною товарищ Кручинин. Макс… Ты слушаешь?.. Алло, Макс… Не то нас разъединили, не то он бросил трубку, – с досадой произнесла она, вопросительно глядя на Кручинина.
– Наверно, ему не понравилось то, что я увязался за вами, – с улыбкой сказал Кручинин.
– Ну… почему же, – проговорила она, видимо, успокоившись.
– Как вы думаете, он меня знает?
– Нет, не стоит, – сказала она. – Я ведь сказала ему, что мы сейчас приедем… Шляпа мне не нужна. Вы ведь в машине?
– Да.
Волнение, с которым она не могла справиться несколько минут тому назад, сменилось полным спокойствием.
– Так поехали?
Человек со стеклянными глазами
Дом на Прорезной занимал задворки чуть ли не целого квартала. Виднелось не менее десятка подъездов.
Хотя пятнадцать минут тому назад Фаншетта заявила, что нетвердо помнит адрес брата, но теперь она уверенно шла к подъезду и поднималась по лестнице.
По перехваченному выразительному взгляду Кручинина Грачик понял: уверена, что «братец» улизнул.
«Тем хуже для нас», – подумал Грачик.
Едва Фаншетта дотронулась до кнопки звонка, как дверь распахнулась. За нею был мрачный зев совершенно темной прихожей.
Фаншетта отшатнулась, словно никак не ожидала, что дверь может так быстро отвориться. Кручинин шагнул в темноту. По выработанной у друзей системе, Грачик остановился так, чтобы загородить выход, но дверь и без того уже захлопнулась за его спиной. Одновременно в передней вспыхнул свет, и они очутились лицом к лицу с сухощавым мужчиной среднего роста. Его бледное лицо с резкими чертами было обрамлено нерасчесанной короткой бородкой. Лишенные выражения серые глаза неподвижно уставились в лицо Кручинина.
– Вы удивлены? – спокойно спросил Кручинин.
Хозяин ничего не ответил.
– Мы ворвались к вам так неожиданно и непрошенно, – продолжал Кручинин.
Хозяин посмотрел на прижавшуюся спиной к притолоке Фаншетту. В его холодном взгляде по-прежнему не было ясно выраженного настроения или мысли, но, право, Грачик не хотел бы быть сейчас на месте этой дамы.
Кручинин повесил шляпу на крючок и непринужденно обратился к незнакомцу:
– Где мы сядем, чтобы поговорить?
Фаншетта все стояла у притолоки с судорожно сцепленными пальцами рук, с опущенным взглядом. Кручинин взял ее под руку и остановился в ожидании, пока пройдет хозяин. Тот, продолжая хранить молчание, толкнул дверь и, не оборачиваясь, вошел в первую комнату. Это было что-то вроде рабочего кабинета, выполнявшего в то же время функции столовой, или, наоборот, столовая, одновременно служившая рабочей комнатой.
Пройдя несколько шагов, хозяин приостановился и через плечо вопросительно глянул на Кручинина.
– Если вы не возражаете… – сказал Кручинин, оглядывая комнату, – мы посидим здесь…
Он придвинул себе стул и жестом пригласил остальных занять места. Фаншетта в бессилии упала на свой стул и закрыла лицо руками. Хозяин продолжал стоять. Он ни на кого не глядел. Его глаза были устремлены куда-то в центр обеденного стола.
Хотя обстоятельства, казалось, были мало подходящими для экскурсов в область психологии, Грачик не мог отделаться от преследовавшего его желания разгадать выражение глаз хозяина. И он почувствовал подлинное облегчение, когда вдруг нужное определение пришло: опустошенность. Если верить старому убеждению, что глаза – зеркало души, то душа стоящего перед ним человека была пуста, как скорлупа гнилого ореха. В ее «зеркале» не отражалось ни любви, ни ненависти, ни страха, ни каких бы то ни было иных чувств – оно было мертво. Перед Грачиком было живое двуногое с мозгом, но без души, с мыслями, но без чувств.
– Ну что же, – произнес Кручинин, – может быть, кто-нибудь из вас заговорит первым? – Он обратился к Фаншетте: – Хотя бы вы.
Не отнимая ладоней от лица, Фаншетта в смятении замотала головой.
– Прежде всего мне нужны… перчатки из свиной кожи, – спокойно сказал Кручинин.
Фаншетта взглянула было на обладателя встрепанной бороды, продолжавшего молча, неподвижно стоять, но тотчас, словно спохватившись, отвела взгляд. Однако этого было достаточно – Кручинин уверенно обратился к хозяину:
– Давайте перчатки!..
Тот продолжал стоять все в той же равнодушной позе. Если бы до этого Грачик не убедился в способности бородача слышать, он готов был бы теперь поручиться, что перед ним глухонемой.
И тут хозяин заговорил:
– Обыск? Вы, очевидно, забыли, что находитесь в Советской стране, где права граждан охраняет закон.
– Это лекция? – иронически спросил Кручинин.
– Может быть, и лекция, хотя, по моим данным, вы юрист.
– Вот как? – Кручинин явно развеселился. – Значит, я для вас не незнакомец и, вероятно, не такой уж неожиданный гость, как думал?
С прежней монотонностью, словно он не слышал слов Кручинина, хозяин продолжал:
– Не только обыск, но и ваше появление здесь должно быть оправдано предъявлением законного ордера. Мне достаточно позвонить в прокуратуру, чтобы…
Кручинин рассмеялся.
– Мы избавим вас от этого труда, – весело проговорил он. – А что касается закона, то я готов нести перед ним ответственность за это вторжение и даже самое суровое наказание за нарушение формальностей, предусмотренных нашим Кодексом. Знакомство с вами стоит такого наказания. Вы не думаете?.. В прихожей я видел телефон, – обернулся Кручинин к Грачику. – Свяжись с прокуратурой и пригласи людей для обыска.
Грачик пошел было к аппарату, но тут же убедился, что провод оборван и телефон не работает.
– Ничего не поделаешь, – сказал Кручинин, – придется совершить еще некоторые процессуальные нарушения. Готов за них ответить. Игра стоит свеч. Можете не бояться вашего «брата», – обратился он к Фаншетте, – покажите моему другу, где лежат перчатки.
Она недоуменно покачала головой:
– Не знаю… я здесь ничего не знаю.
Кручинин быстро подошел к ней и, взяв ее правую руку, поднес ее к самым глазам Фаншетты.
– Это вы видите? И это? – Он по очереди показывал ей пальцы ее собственной руки. – Гравировкой вы занимались не дома? Правда? Здесь, да?.. А теперь понюхайте. – И он бесцеремонно поднес ее руку к ее же носу. – Даже духи не убили запаха каучука, с которым вы работали.
Она сидела как пораженная громом. Ее глаза, полные слез, были устремлены на Кручинина; губы еще пытались лепетать:
– Я ничего не знаю…
Но Кручинин твердо спросил:
– Где перчатки, в которых он работал? Где принадлежности вашей собственной работы? В ваших интересах сказать это теперь же. Если я найду их сам…
Ее полный ужаса взор обратился к хозяину, но тот оставался все таким же безучастным, холодным, со взглядом, устремленным на скатерть. Только сильные пальцы его больших рук сплелись еще крепче.
Фаншетта нерешительно поднялась и, шатаясь, как пьяная, подошла к стоящему у стены рефрижератору. Но прежде чем она успела дотронуться до его ручки, Грачик был рядом с ней. Кто знает, что скрывалось в этом холодильнике?!
Раньше, чем открыть шкаф, Грачик внимательно осмотрел его. Это был аппарат предвоенного производства Харьковского тракторного завода. Очевидно, перед ним был самый безобидный холодильник. Грачик потянул ручку дверцы.
Фаншетта испуганно вскрикнула и отскочила в сторону, но дверца уже распахнулась, и Грачик остолбенел: из ледника повалил густой, удушливый дым. Из нижнего отделения било пламя. Комната сразу наполнилась запахом паленой резины и характерной вонью горящего целлулоида. Но Грачику некогда было анализировать запахи. Он схватил первое, что попалось под руку, и выгреб из шкафа все его содержимое. В ярком пламени он увидел догорающую кинопленку. На пол со звоном падали мелкие металлические предметы, тлеющие деревянные чурбачки, кусочки линолеума, несколько листов расплавившейся по краям резины – целое оборудование штемпельной мастерской. Из верхнего отделения Грачик извлек набор отмычек и портативный аппарат для резки металла.
Но вот, чадя, догорел последний кусок пленки, и Грачик обнаружил, что находится в полной темноте. В первый момент у него мелькнула было мысль, что это ему только кажется, что он ослеплен ярким пламенем, полыхавшим внутри окрашенного белой эмалью холодильника. Сейчас эта слепота пройдет… Но через мгновение он понял, что дело не в его слепоте: вокруг действительно царила полная тьма. Откуда-то из других комнат послышался голос Кручинина:
– Сурен, поскорее ко мне!
Грачик с досадой обнаружил, что карманного фонаря, который он обычно брал на операцию, на этот раз нет. Пришлось ощупью, натыкаясь на стены и больно стукаясь об углы мебели, пробираться на голос Кручинина. С той стороны слышался некоторое время шум борьбы. Потом этот шум стих, и после небольшого промежутка времени, в который до слуха Грачика долетало только тяжелое дыхание, он снова услышал голос Кручинина:
– Где же ты, Сурен?..
Еще несколько шагов, и Грачик понял, что стоит над лежащим на полу Кручининым. Он в испуге нагнулся, но Кручинин спокойно проговорил:
– В правом кармане пиджака у меня фонарь.
Грачик ощупью нашел фонарь и в его свете увидел Кручинина, растянувшегося на полу, а под ним хозяина квартиры со скрученными за спину руками.
– Пустим в ход наручники, – сказал Кручинин. – Через несколько минут он придет в себя, и нужно будет снова возиться. Он чертовски силен. И, главное, кусается.
С этими словами Кручинин поднял руку, с кисти которой капала кровь.
Бородач очнулся. Его первым движением было вскочить с пола. Но скованные за спиной руки мешали его движениям. Он неловко поднялся сначала на колени, потом встал, исподлобья оглядывая Кручинина и Грачика.
– Мы побудем здесь, а ты, Сурен, найди Фаншетту, если она не воспользовалась суматохой и не дала тягу. Думаю, что это так, – сказал Кручинин.
Оставив друга в темноте, где огненной точкой тлела только закуренная Кручининым папироса, Грачик отправился на поиски Фаншетты. К своему удивлению, он нашел ее сидящей на полу перед входной дверью прихожей. Содрогаясь от рыданий, Фаншетта не слышала, как подошел Грачик, даже не видела луча света, которым Грачик ощупал дверь.
Присутствие этой женщины, не воспользовавшейся возможностью скрыться, было так неожиданно для Грачика, что у него вырвался возглас удивления:
– Вы здесь?
Она подняла голову, и Грачик увидел мокрое от слез лицо с размазанными по щекам потоками туши, которой, очевидно, были подведены ее ресницы.
Фаншетта указала на дверь и, всхлипывая, пояснила:
– Я не могла отворить… у Макса всегда такие секретные запоры…
И новый приступ рыданий потряс ее плечи.
Грачик взглядом нашел на стене доску с предохранителями и, обнаружив сгоревшую пробку, вставил в нее канцелярскую скрепку. На мгновение вспыхнул свет, но тут же вся квартира снова погрузилась во мрак. Однако Грачик заметил яркую вспышку короткого замыкания в той комнате, где оставил Кручинина. Подгоняя перед собою слабо сопротивлявшуюся Фаншетту, он вернулся в спальню. Отыскать место короткого замыкания было нетрудно: концы провода, по-видимому, разорванного бородачом, обуглились, стена под ними потемнела. Грачик соединил концы и, снова ведя перед собою Фаншетту, прошел в прихожую.
– У вас есть булавка? – обратился Грачик к Фаншетте.
Она долго копалась, пока ей удалось трясущимися от страха пальцами освободить булавку от пояса блузки. Грачик вставил эту булавку в предохранитель. На этот раз свет, озарив квартиру не погас. Но прежде чем Грачик успел соскочить с табурета, он услышал вдали звон разбитого стекла и, бросившись в спальню, увидел, как Кручинин стаскивает с подоконника отчаянно отбивающегося бородача.
– По-видимому, он предпочел падение с четвертого этажа перспективе разговора с нами, – весело проговорил Кручинин.
Грачик, схватив в охапку брыкающегося преступника, бросил его на постель.
– Но, но! – сказал Кручинин повернувшемуся лицом к стене бородачу. – Нам некогда ждать, пока вы отдохнете в мягкой постели. Вернемся в столовую.
Бородач не шевельнулся.
– Я к вам обращаюсь, – повторил Кручинин. – Вставайте!
Тот продолжал молча лежать.
– Придется ему помочь. – С этими словами Кручинин подошел к пленнику, но прежде чем он успел что-либо сделать, тот одним движением был на ногах и ударом ноги в живот отбросил Кручинина к стене. Если бы Грачик не схватил преступника сзади за скованные руки и снова не бросил на кровать, тот успел бы, вероятно, нанести упавшему Кручинину второй удар.
Кручинин с искривленным гримасой боли лицом поднялся с пола и несколько мгновений стоял с закрытыми глазами. Потом провел рукой по лицу и совершенно спокойно, но таким голосом, что на этот раз у бородача не появилось желания сопротивляться, приказал ему идти в столовую. Там Кручинин молча указал ему на стул напротив себя.
– Теперь дело за перчатками, – сказал он таким тоном, словно в происходящем не было для него ничего неожиданного, и приказал Фаншетте: – Ищите их, да поскорей!
Та подошла к письменному столу и под контролем Грачика один за другим выдвинула ящики. Перчаток там не было. Грачик и Фаншетта прошли в соседнюю комнату, служившую спальней. Грачик осмотрел платяной шкаф, ночной столик – перчатки исчезли. Он ощупал одежду, висящую в шкафу, и в кармане темно-серого пальто из плотной гладкой ткани обнаружил, наконец, то, что так настойчиво искал Кручинин, – желтые перчатки из свиной кожи. На них виднелось несколько капель приставшего стеарина. Грачик положил эти перчатки на стол между Кручининым и сидящим напротив него хозяином квартиры. Тот не пошевелился и тут.– Кажется, все, – произнес Кручинин поднимаясь.
По приказанию Кручинина Грачик тщательно собрал с пола все, что выгреб из холодильника: принадлежности взлома, все приспособления для гравировки и изготовления каучуковых клише. Для очистки совести он еще раз осмотрел внутренность рефрижератора. И не напрасно: в его верхнем отделении, там, где находится испаритель и царит наиболее низкая и постоянная температура, он увидел… два человеческих пальца. Да, это были самые настоящие пальцы – указательный и средний. Они были отсечены на середине третьей фаланги.