Первый узбек: Героям быть!

Трябина Наталия

Толпа загомонила громче!

– За десять таньга я бы их катыком сладким поил, и работать бы не заставлял.

– Ого, десять таньга! А за пять лет пятьдесят? Санджар, ты совсем слабоголовый, таких учеников по голове бить…

Судья строго приказал замолчать и обратился к толпе:

– Есть ли свидетели данного события и деяния, в котором ты обвиняешь уважаемого на весь Афарикент мастера? И как ты себе представляешь обучение шагирда? Неужели мастер не вправе наказать нерадивого ученика?—Хафиз Хараши очень хотел найти хоть какую-то лазейку в рассказе Халила, чтобы не валить всю вину на Санджара, а перекинуть часть её на непослушных шагирдов.

Он

обвёл толпу тяжёлым взглядом, надеясь на то, что все они струсят и разбегутся по домам. Но никто не собирался покидать облюбованное место, надеясь узнать что-то совсем уж интересное, чтобы можно было пересказать в чайхане, да не один раз!

Вперёд выступил ткач Джура. Он надеялся к лету перебраться в новый дом, но теперь все надежды рухнули. Наверное, самым сложным ремеслом из известных было ремесло ткача. Тот был вынужден сидеть возле станка дни напролёт, согнувшись в три погибели, чтобы соткать полтора-два кари ткани. Джура ткал бекасам. Ткань была полушёлковая, дорогая, на неё не всегда находились покупатели. Поэтому Джура старался дружить с купцами. Некоторые из них оптом покупали его материю и торговали на караванных путях, так прибыль была больше. В своё время он познакомился с Одылом и почти подружился с ним. Но большая разница в возрасте не давала им сойтись ближе, хотя Джура тоже любил посидеть после работы в чайхане и посмотреть на перепелиные бои.

Для Одыла чайхана* стала прибежищем в борьбе с надвигающейся старостью. Дома всем заправляла невестка, а мешать ей старик совсем не хотел. Его жена Хилола целыми днями пропадала то у одной замужней дочери в гостях, то у другой. Она не чувствовала себя полноправной хозяйкой в богатом доме. Старенький тесть давно пересёк пороги садов Всевышнего.

Больше всего Джура любил, когда Одыл начинал что-то рассказывать о своих многочисленных путешествиях и приключениях. Как-то так получалось, что свободными вечерами рассказы Одыла собирали множество мужчин. Этим рассказам находилось подтверждение в виде мелких вещичек, привезённых им из дальних странствий.

Семья у ткача Джуры была большая. Джура считался молодым мастером, хотя имел жену и пятерых детей. Двоих уже можно посадить за ткацкий станок для самостоятельной работы. Его отец после долгих споров, раздумий и разговоров решил отделить старшего сына, позволив ему построить дом и зажить самостоятельно. Рядом с родительским домом свободного места не было, пришлось искать новый участок. Он долго присматривал место, где построит дом. Хотел, чтобы строение было не так далеко от родителей, а площадку выбрал лишь после того, как Санджар авторитетно заявил:

– В этом месте дом простоит сто лет и с ним ничего не случится.

Были у Джуры сомнения: слишком покатым, неровным и бугристым показалось место, но он понадеялся на мастера. И даже когда толстенький мальчик несмело сказал, что в этом месте строить нельзя, он и тогда продолжал верить мастеру. Упитанный мальчуган с узкими кипчакскими глазами оказался почти внуком его приятеля Одыла-ака. Джура с недоумением наблюдал, как мастер Санджар, бывший, по мнению окружающих, прекрасным строителем, не даёт тому прохода. Сначала ткач думал, что Ульмас ленивый и поэтому мастер его так гоняет. Потом заметил, что в ответ на придирки и тычки двое учеников пытаются спорить с мастером. Они бесконечно переговариваются, иногда и на арабском языке. И частенько подсмеиваются над указаниями Санджара.

Это никуда не годилось. Джура был готов предупредить

мастера о непочтительности шагирдов, но однажды застал наказание строптивца. Мастер бил Ульмаса палкой. Не просто бил, он вкладывал в удары звериную ненависть, ярость и отвращение. Ткач решил понаблюдать дальше за устодом, что же будет, но не успел. Сегодня недостроенный дом покосился, того и гляди развалиться. Кто теперь ответит за это и возместит убытки, он не знал. Поэтому посоветовался со своим отцом и решил жаловаться на Санджара вместе с Халилом. Если Халил выиграет, что вполне возможно, то выиграет и Джура. Сейчас его отец, два младших брата и сыновья стоят рядом с ним.

– Уважаемый казий*! Мастер Санджар строил мне дом на берегу Акдарьи недалеко от сардобы. Я слышал, как сын Халила Ульмас предупреждал, что дом может развалиться, потому что место неровное. Но мастер его не послушал и за пререкания наказал ударами палкой. А нужно было всего-то выровнять площадку. Сегодня, после землетрясения мой новый дом покосился и вот-вот развалится. Санджар-ака обвинил Ульмаса в колдовстве и опять ударил его палкой, но уже не по спине, а по голове. Я сам это всё видел. Я хочу, чтобы мастер Санджар построил мне дом, и чтобы этот дом был крепкий и не развалился от дуновения ветерка. – Всё это Джура выговорил, смело глядя на казия и Санджара. Он чувствовал присутствие отца и то, что толпа явно находится на стороне Халила и его родственников. Плотник встрепенулся:

– Уважаемый казий, только сегодня я увидел на теле моего сына множество синяков и ссадин! Пусть мастер скажет, за что он так избивал моего сына? Пусть расскажет, чему он научил моих детей за пять лет! Баранов пасти? На базар за лепёшками ходить? Или двор подметать? Может быть, он научил их математике или арабскому языку? – голос Халила стал твёрже дубовой доски, пролежавшей в воде лет двести. Толпа в ответ на эти слова разразилась смехом. Хохотали все: те, кто знал Санджара и те, кто знал мальчиков.

– Ой-бой*! Да Санджар на тюркском говорить не может!

– Математике, да скажите ещё, что он научил их алгебре!

– Санджар, сколько инжира получится, если к двум яблоками прибавить три груши?

– Шербет*, правоверные, получится сладкий шербет!

Смех, раскатившийся по бурлящей толпе, был не добродушный, а злой и недоброжелательный.

Тут казий заметил, что к Халилу сквозь массу плотно стоящих мужчин пробрался сын его писца. Потянув Халила за рукав, стал что-то говорить ему на ухо. Лицо Халила сначала выразило недоумение, но по мере того, как мальчишка, захлёбываясь словами и слезами продолжает упорно что-то твердить, наливалось синюшной бледностью. Мальчишка отпустил рукав халиловского халата и спрятался за спины мужчин.

– Господин казий, только что ученик моего сына сказал, что тот почти ослеп и может различать только белое и чёрное. Если вы не накажете Санджара за его преступление, я сам накажу его. Вот он, зверь в человеческом обличье. Я доверил ему самое дорогое, что у меня есть. Все в городе знают, откуда у меня этот сын. Все знают, что он учит желающих счёту и письму, учит бесплатно, и учит хорошо. За что мастер с ним так поступил? У нас в городе нет рисаля строителей. Кроме Санджара есть ещё несколько человек, имеющих санад* мастера. Я думаю, что хакиму города надо подумать, нужен ли нам такой мастер? Человек, уродующий наших детей, недостоин чести жить в нашем благословенном городе! – толпа позади Халила недовольно заворчала, заколыхалась. Раздались гневные выкрики.