Первый узбек: Героям быть!
Шрифт:
Они давно мечтали о том, как сделать так, чтобы в Бухаре был второй дом. Как устроить Закира более удобным образом, не отдаляя его от семьи, а пытаясь приблизить. И тут такой случай! Неприятный, но именно используя переезд братьев в Бухару, не насовсем, на время, можно восстановить с нелюдимым племянником родственные отношения и покрепче привязать его к себе.
– Муж мой! Вы всегда всё делаете правильно, вы думаете на несколько ходов вперёд. Как это делается в игре «Четыре рода войск». Её бобо Одыл привёз из Хиндустана. Все наши мужчины прекрасно научились играть. Я ни словом, ни делом, ни мыслями ничего не имею против Бухары. Я понимаю выгоду того, что у нас в Бухаре будет свой дом. – Хорошо, что мечтания осуществляются!
– Сердце
– Но я так буду тосковать без вас, я так буду горевать каждый день, проведённый без вас! Волосы на моей голове давно все седые, и ночи, которые мы проводим вместе, безгрешны. Но я не могу даже подумать о том, что вас полгода не будет дома. Я за это время могу умереть. Мне уже почти пятьдесят лет. Многие мои подруги уже давно гуляют в садах Аллаха. Но я, несмотря на болезни, ещё надоедаю людям в этом мире. Умоляю вас, берегите себя, помните каждое мгновение, что мы с Лайло молимся за вас, мы вас любим больше своей жизни. – Зумрад изо всех сил старалась не проронить ни единой слезинки: она сможет вдоволь поплакать потом, а сейчас она должна быть сильной и мужественной.
Халил понимал, как тяжело даётся старшей жене это напускное спокойствие, это показное равнодушие. Он решил не бередить раны преждевременно, а заниматься повседневными делами.
– Душа моя, как вы считаете, справится ли Карим со всеми делами? Не будет ли урона нашей мастерской и заказам, что поступают на различные вышивки и другие безделушки? – Халил хорошо понимал, что работа вышивальщицы оплачивается намного дешевле, чем работа плотника, но является хорошим подспорьем для блага семьи.
Ни один мужчина никогда не скажет, что он ценит работу женщины наравне с мужской. Поэтому отношение к вышивке было несколько пренебрежительным. Вот если бы вышивкой занимался мужчина, тогда другое дело. О его работе говорили бы уважительно, и стоила она в два-три раза дороже, чем работа Нафисы. Зумрад ласково взглянула на мужа.
– Думаю, что справится. А если не справится, то рядом всегда стоит Лайло. Уж она не только ни одного медного фельса не упустит, она ни одной пылинки зря не потратит. Всё сметёт в кучку и сложит в сундук! Вы же знаете свою младшую жену.
Халил усмехнулся. Во всём Афарикенте не было более скупой женщины, чем Лайло. Она могла подать милостыню, могла раздать подарки во время курбан-хаита. Но попробуй попросить у неё взаймы до лучших времён несколько монет, или какой-либо инструмент денька на два: кетмень, лопату, урак. Лайло мгновенно становилась глухой. Хорошо, если просто глохла. Она могла так высмеять человека, пришедшего с нелепой просьбой, что любой был готов провалиться не просто сквозь землю, а в самую преисподнюю.
Она наперечёт знала, у кого в махалле какие заработки. Кто проиграл дневную выручку в чайхане, поставив на незнакомую перепёлку большой заклад. Кто купил в долг украшение для жены, не подумав о том, что в хозяйстве нужнее новый кетмень. Кто побоялся потребовать причитающиеся ему деньги за выполненную работу. Для всех находилось острое словцо. По всем обычаям в доме деньгами распоряжались мужчины, но так повелось в семье Халила, что Лайло знала о каждом таньга, отложенном и спрятанном в надёжное место. Она видела своими кипчакским глазами каждый фельс, что лежал и дожидался того мига, когда его на базаре обменяют на нужную вещь. Или на все те вкусные приправы, без которых в семье не готовили ни одно блюдо.
Трудно было узнать в этой упитанной круглолицей женщине худую замарашку, много лет тому назад появившуюся в доме. Даже спустя столько времени старшая жена ни на одно мгновение не пожалела о своём решении. Не жалела она и о том, что её любимый Халил, её муж женился на тощенькой девчушке. Теперь никто не мог попрекнуть вторую жену тем, что она сиротой пришла в дом. Да если не Лайло, то половина заработанных мужчинами денег уходила бы
Для Зумрад было великой тайной, как с одного танаба земли можно собрать столько необходимых овощей и фруктов? Как можно с того же танаба земли кормить двух коров, два десятка баранов, пятьдесят кур и несколько десятков уток, не считая перепёлок. И совсем уже непонятным было то, как весь навоз превращается в удобрение. А у соседей из него кроме кизяка ничего не делают. Лайло приказывала собирать навоз, мешать с рублеными сорняками, а осенью раскидывать по вспаханной земле.
Все овощи у Лайло были в полтора раза крупнее, сочнее и вкуснее, чем у остальных соседей, а фрукты слаще мёда или сахара. Злые кумушки утверждали, что навоз, раскиданный по пашне, противен Аллаху и это только вредит посадкам. Но все эти разговоры затихали, как только злоязыкая соседка усаживалась за дастархан и пробовала шурпу из этих овощей. Многие хотели перенять приёмы, используемые в доме у Халила, но не у всех получалось. Вот и злословили от неумения, незнания и зависти… Лайло же объясняла всё это простым заимствованием у китайцев. Они в земледелии не делали никаких секретов. Но многие дехкане, не желая лишний раз подняться с курпачи, получали со своих участков довольно скудные урожаи.
К сожалению, была ещё одна причина нежелания работать. Это были заоблачные налоги. Такие, что чем больше человек работал, тем больше он должен был платить. Зачем надрываться? Получишь десять мешков риса – из них четыре надо отдать. Соберёшь двадцать мешков риса – отдашь девять мешков. Получается, что лучше меньше работать и меньше отдавать. Многие привыкли жить впроголодь, как привыкли к жалобам на тяжёлую жизнь, на высокие налоги, на неурожаи и бескормицу…
Но страшнее всего были войны и набеги. Вот тут уже никто не спрашивал, сколько ты должен отдать – захватчики загребали всё подчистую. Лучше было не сопротивляться, а то можно распроститься с жизнью. Некоторые, те, что поумнее, делали схроны, куда ссыпали семенное зерно, прятали крупы, а в открытых кладовках стояли полупустые хумы, на дне тонкой плёнкой плескалось масло или лежали горстки круп. Этого было не жаль. Труднее было со скотиной, прятать её негде. Можно отогнать за реку, но и там она не была в безопасности. Каждый хозяин приспосабливался, как мог.
Вот уже семь лет в Мавераннахре никто ни с кем не воевал. Незначительные стычки беков в счёт не шли. Абдулазиз-хан и правитель Самарканда, не поделив Бухарский престол и помахав саблями, вскоре помирились и больше не воевали. В Бухаре был свой правитель, в Самарканде свой. Но та маленькая война обошла Афарикент стороной. Не зря про Искандер-султана говорили, что он как дервиш – лучше омон-пули* заплатит, чем станет воевать. Поэтому и налоги были большие. В семье Халила работы никто не боялся, от того не голодали. Но богатством никогда не хвастались. Опасно было это делать и все понимали: «У длинного языка жизнь коротка».
Утро принесло Халилу новые волнения. На пути в мастерскую его ждала Лайло и упросила зайти поговорить. Потупив глаза, она заявила, что разговаривать при всех за чаем или на айване ей неловко. Халил был крайне удивлён: Лайло никогда не стеснялась говорить обо всём как при своих, так и при чужих. Усадив мужа на курпачу и подоткнув ему под спину самую мягкую подушку, она налила свежего чая и опустила голову, собираясь с мыслями.
Такой растерянной Халил видел свою жену лишь на свадьбе, когда она узнала, что выходит замуж именно за него. Помявшись немного и покрутив пальцами кончики платка, она выложила странные новости своим гортанным голосом, стараясь умерить его силу. Небывалая и непредсказуемая новость о сестре Нафисе и её просьбе о поездке в Бухару сначала развеселила Халила. Вскоре он понял, что это не шутка. Мысли плотника разбежались испуганными тараканами в разные стороны.