Первый узбек: Героям быть!
Шрифт:
Уже две недели я на свободе. Если кому сказать, что хан вырвался на волю, то любой человек тут же подумает, что враги государства захватили правителя в плен. Заточили в самое глубокое и сырое подземелье. Но он, ковыряя ногтями глину и вгрызаясь в монолитную стену жуткой темницы зубами, сумел вырваться из каменного мешка и сбежать от своих мучителей. Это почти похоже на правду. В Арке*меня окружает множество людей. Всем от меня что-то нужно. Некоторые чиновники действительно приходят по делу. С такими людьми приятно поговорить и ещё приятнее помочь!
Но чаще всего сардар* хочет в очередной раз напомнить о себе. О
Что самое красноречивое у просителя? Глаза. Глаза умоляющие, ждущие, просящие, взывающие к сочувствию! Они следят за малейшим изменением моего лица, готовые тут же подать необходимый сигнал языку: работай, настаивай, умоляй, хнычь и плачь! И язык начинает свою ноющую, требовательную песню. Он такой же неутомимый, как и зеркало души, так же заклинает, но уже не подспудно, а явно. Голос просителя вибрирует, возвышается до трели соловья или опускается до бурливого потока горного водопада.
Всё это делается для того, чтобы я отыскал для его бездельника-сына подходящее имение. Этот лежебока даже одеться сам не может, а я должен отыскать богатое безнадзорное, никому не принадлежащее имение поближе к Бухаре. Если отбросить суть дела любого просителя, а обращать внимание на одни глаза и голос, то я давным-давно остался бы не только без ханства и Бухары, но без халата, и даже без исподнего! Про Арк и драгоценности я молчу, они первые ушли бы просителям в их бездонные сундуки.
Не пойму до сих пор, хотя часто об этом говорю, и ещё чаще думаю – почему многие мои братья и племянники с неистребимой страстью и верой в свои скудные силы и возможности рвутся занять ханский престол? На трон, на тяжелейшую долю в мире? Воюют, губят жизни своих приближённых, детей и внуков, жён, наложниц и просто хороших людей, окружающих их в этом мире. Неужели только возможность жрать в три горла и упиваться запрещенным вином, день-деньской валяться на мягком, так привлекает желающих занять ханский трон? Почему они не думают о том, что трон, или то место, которое мы называем троном это череда неприятных обязанностей. Их никто, кроме хана выполнить не может?
Но самая неприятная из всех обязанностей, это бремя отказывать просителям. Любой из моего окружения чрезвычайно удивится тому, что у меня есть множество неприятных дел! Все уверены, что у хана есть приятные и необременительные права. Но самое привлекательное в жизни хана, по мнению окружающих, это право ничего не делать, ни о чём не думать! Если какой-то дерзкий эмир* добился желаемого, то он не спешит выполнять свои обязанности. Он даже не догадывается об их существовании. В этом случае его ждёт досадная неприятность. Его зад недолго будет греть подушки на троне. Быстро найдётся не один сообразительный родственник, желающий поменяться местами с более удачливым братом или дядей.
Исчезнуть из Бухары без обычного сопровождения, состоящего из кучи сардаров и чиновников, мне удалось после долгой
Это не брат-близнец. Такое чудо природы встречается достаточно часто, но в нашей семье их не было. Двойника нашли совсем недалеко, в кишлаке Каныш. Мухаммад-кули-бий кушчи всё таки решился поехать к своим кудолари*. Конечно, он постарался обставить своё посещение как можно скромнее. Оделся попроще, на конюшне взял не скакунов, а рабочих лошадок, чтобы не было заметно, что тех кормят лучше, чем едят жители кишлака. В один из дней месяца раби аль-авваль приехал в селение. В это время отмечался наиболее почитаемый праздник всех мусульман – день рождения Пророка. Кушчи пригнал небольшую отару. Двух овец с соблюдением всех обычаев принесли в жертву. Мясо раздали беднякам и нуждающимся. Лучшие куски приберегли для угощения близких родственников и друзей.
Жители кишлака догадывались, что пропавшая больше года тому назад дочка Юсуфа-праведника Гульнар приглянулась какому-то уж очень важному богачу. Догадывались, но о своих догадках помалкивали: «Мало знаешь, тихо говоришь, долго живёшь». Молодой богатый джигит по странному стечению обстоятельств не просто побаловался с дочкой дехканина и выгнал взашей, а женился и даже калым заплатил. Жители кишлака, нещадно битые жизнью, обиженные судьбой, разуверившиеся не только в справедливости, но потерявшие веру в шариат*, были поражены случившимся. Но не тем, что Юсуф женил своих сыновей на соседских девушках, таких же обездоленных, каким был сам когда-то. Юсуф поразил соседей тем, что не стал задирать нос, а стал помогать жителям кишлака.
Не деньгами, деньги у него закончились через две луны. Юсуф-праведник выручал в работе, одалживал беспроцентно семена, кетмени, лопаты, грабли. Покуда были деньги, он заказал у местного кузнеца три омача. У него было два взрослых сына и когда омачи в доме были не нужны, их тоже одалживал соседям, не заставляя отрабатывать. А ещё собирал мужчин кишлака на хашар*– поправить арыки и каналы, питающие водой Заравшана их неухоженные земли. Сказать, что после этого в кишлаке Каныш сразу же исчезли бедные и нищие конечно нельзя, но у народа появилась какая-то крохотная надежда на полуголодную жизнь.
На этом празднике Мухаммад-кули-бий углядел босоногого старика, скоромно сидевшего среди гостей. Тот был одет в выцветший потёртый халат как все остальные. Но не это удивило кушчи*. Как он потом рассказал, этот старик был похож на пресветлого хана «Как две капли воды». Старик сидел не на почётном месте среди родственников, а среди тех, кому раздавали куски жертвенного барана. Поначалу мой кушчи заподозрил, что это я так над ним шучу, переоделся в дехканина* и наблюдаю со стороны, как он себя ведёт. Но потом заметил, что со стариком запросто разговаривают жители кишлака и сам хозяин дома. Оказалось, что этот очень пожилой человек – дядя Юсуфа-счастливчика и живёт в его доме всю жизнь. Удивлённый Мухаммад-кули-бий исподволь, не показывая своего особого интереса, вызнал всю подноготную жизни неприметного деда.