Первый узбек
Шрифт:
Никто не ожидал, что Лайло облюбует коров и неухоженный танаб земли. С коровами никто в семье не любил возиться. Молока они давали всего ничего, были худые, неповоротливые. И, несмотря на вроде бы усердную работу подёнщиков, коровы давали столько молока, что его хватало только самым маленьким детям в семье. Каждый хозяин пас коров где мог, ребятишки, что помладше, присматривали за ними. Но где накормить здоровую животину, если вся земля в округе на целый фарсаг распахана и засеяна необходимым? Поэтому коров держали в стойле, а кормили, чем придётся. К дехканской работе все без исключения относились как к чему-то недостойному – они-де ремесленники, и нечего им в земле ковыряться…
Как-то
Расул был уверен, что никто о его грешке не догадывается.
Часть скошенной травы самозванка приказала кинуть перед коровьими мордами. Тут же заставила почистить скотину от напластований опилок и навоза. Кривой безымянный помощник попытался отвертеться, но получил по спине увесистый удар. Этого бездельники не ожидали и гуськом отправились к старшей хозяйке – жаловаться. Зумрад долго смеялась, потом отправила обоих на задний двор, работать. И пригрозила:
– Хоть один человек нашёлся, который вывел вас на чистую воду. Не нравится – дорога из дома широкая. – Глядя на соседские сады, Зумрад давно поняла, что Расул немыслимый бездельник.
Но что делать – не понимала. А тут такое подспорье.
Взяв в руки скребки, два лодыря принялись чистить коров, совершенно не понимая, для чего это нужно. И делали это из рук вон плохо! Лайло, недолго думая, подняла увесистую суковатую ветку и помахала ею:
– Не будете работать, буду бить. И не смотрите, что я девчонка, я знаю, как это нужно делать. У нас в Оше было вот столько коров. – Она взмахнула двумя ладошками. – И я их всех с утренней молитвы до полуденной вычищала. А вы так мало коров не можете почистить. Так, ты за водой, отстоять надо, чтобы тёплая была, напоишь потом коров. А ты чисть коров, и один справишься. – Она так вертела палку в руках, что было ясно – будет драться. Совсем не больно, но обидно, что девчонка лупит. И никуда не денешься. Хозяйская дочка, хоть и самозванка приёмная.
Спустя неделю – новая затея Лайло, ещё более странная: ей зачем-то понадобились отруби. Хозяин мельницы, расположенной выше по течению Акдарьи отдавал отруби тем, кто молол зерно, так было заведено исстари. Отруби в бедных семьях чаще всего добавляли в хлеб, если нужда подпирала. В семье Халила так никогда не делали. Отруби он оставлял на мельнице, зато за помол платил поменьше. Совсем уж нищие свои горстки зерна на мельницу не носили, а мололи его в своих старых, допотопных зернотёрках. В их муке часто попадались пыль и мельчайшие камушки от зернотёрок. От этого мука получалась грубой и жёсткой. Но не помирать же с голоду. А тут Лайло говорит об отрубях. Она что, есть их собирается? Но нет, придумка у неё была совсем другая – в отстоявшейся воде она заводила болтушку из отрубей. Четыре мута на двухведёрное корыто, и приказывала поить коров. Те звучно тянули болтушку, судя по всему, для несчастных рогатых это было в новинку, но пришлось явно по вкусу. Расул выходил из себя от злости, работать-то ему, но перечить Лайло не смел. У приёмной дочки Халила оказались на редкость острый язык и тяжёлая рука.
Через некоторое время Расул, возмущённо бормоча под нос не очень хорошие слова, ковырял землю вместе со своим кривым помощником на необработанном участке, до которого у него в очередной раз не дошли руки. Лайло стояла рядом и, размахивая руками, что-то втолковывала
– Что это ты опять придумала? – Зумрад не хотела напугать девочку, просто никогда не задумывалась, что и от дехканской работы может быть какая-то прибыль.
– Я? Я не придумала. Я знаю, что зимой коровам еды мало. Надо морковь. Надо репу. Надо ботву. Надо много сушёной зелени. А Расул лентяй. Он плохо работает. Он часто днём долго спит. Я видела это, я будила его, а он ногами брыкал, пинался… И плохо молится.
Совсем лентяй. Даже палка не помогает. – Её топорный, грубый го вор усиливал впечатление от недовольства Лайло лентяем Расулом, лоботрясом и пожирателем печёных яиц.
В голосе Лайло было такое возмущение, такая обида, что Зумрад удивилась – девочка-то прижилась, прикипела к дому, болеет за дело, которое ей никто не поручал, за которое сама взялась.
– Хорошо, я скажу отцу. Пусть он решает. Но где найти хорошего работника? Хороший работник своё хозяйство имеет, он сам на себя работает. – Не женское дело, работниками заниматься.
– Да. Это так. Надо такого, который без дома, как я. Тогда будет хорошо работать, – уверенно пророкотала Лайло.
– Ну что ты, девочка! – Зумрад хотела возмутиться, но потом передумала. – Ты не без дома, ты же стала нашей дочкой. Зачем меня такими словами обижаешь?
– Я вас обижаю? Да как я могу? Я просто не очень умная. Я говорить не умею. Но знаю, что работать надо хорошо. Плохо работать и баран умеет. – Она смешно топорщила крашенные усьмой бровки, надувала губы и медленно шевелила пальцами, измазанными в навозе, стараясь показать, как баран работает, отчего Зумрад прыснула со смеху. Она представила Расула в виде барана и поняла, что Лайло совершенно права. «И как это я не досмотрела?»
Но недосмотрела она по простой причине – Зумрад полжизни прожила не просто в городе, а при дворе султана, там о дехканской работе никто никогда не говорил. Вторая половина её жизни пришлась на довольно обеспеченный дом плотника Мурада, хозяином в котором стал её муж Халил. А если и говорили изредка при ней о дехканах, то когда отец с нукерами ходил налоги собирать. И всё время рассказывал, что дехкане ленивы и вечно жалуются на то, что или засуха, или дожди не вовремя пошли, или саранча налетела! Откуда саранча? Никто её в глаза никогда не видел! Но дехкане держались за каждый мут зерна, за каждую вязанку клевера, за каждую курицу и никогда вовремя не могли заплатить харадж. Одно слово – бездельники. И в доме Халила участок был скорее необязательным подспорьем в хозяйстве, чем основным занятием. Теперь Зумрад поняла, что Лайло будет хорошей помощницей на их большом, но таком неухоженном участке земли.
Некоторое время спустя, немного помявшись и тщательно подбирая незнакомые слова, Лайло попросила Зумрад, чтобы на базаре купили соль. Не ту, которую в еду кладут, а каменную, что продают большими кусками. Зумрад не поверила своим глазам, когда увидела, как коровы, мыча, начали лизать эту соль, – они лизали её своими шершавыми языками, будто самое вкусное лакомство в мире! Через полгода коров было не узнать. Они стали гладкие, кости уже не выпирали по бокам подобно кривым хворостинам, а спрятались за слоем мяса. И молока после отёла они стали давать в два раза больше.