Первый выстрел
Шрифт:
Сена запасти тоже не удалось. В прошлые годы немецкие колонисты из Аджибея меняли его на вино, а в этом году вина у всех было много, так как из княжеских и графских подвалов вывезли не один десяток сорокаведерных бочек. За перевалы, оседланные бандитами, вино не повезешь!
Поэтому по утрам Юра отпирал дверь конюшни и выпускал Серого кормиться на волю. Юра знал — Серый в руки никому не дастся, убежит, и лишь снимал с него недоуздок, чтобы не за что было ухватить. Серый пасся вдоль арыка, уходил в сад, потом к реке,
Юра с пустым ведром шел в конюшню, а Серый бежал за ним. Там Юра, закрыв дверь, надевал уздечку, хомут, а Серый, сунув морду в ведро и не найдя там овса, обиженно прижимал уши и силился за обман схватить Юру зубами. Но Юра знал — не схватит.
Ночью Юра размышлял о делах в Таракташе, о смерти Юсуфа, и Биляле, и странном бегстве арестованного.
Утром Юра пошел к Сергею Ивановичу. У того как раз был Гаврилов.
— Мы, комсомольцы, решили выследить Биляля и арестовать его. Али тоже так думает.
— Отберу я у тебя оружие и из секретарей выведу за такие штуки! — пригрозил Гаврилов.
— А может быть, вы не все знаете? Его же надо арестовать!
— Все знаем… Но не все так просто, как тебе кажется! — возразил Сергей Иванович. — Биляля мы пока не тронем, и ты с ним больше не конфликтуй, не мешай нам.
— А что?
— Ничего.
— Но ведь кто-то сообщал бандитам о наших обозах, отправленных в Феодосию за продуктами. Ведь каждый раз…
— Обоз не иголка, его с гор видно, — сказал Гаврилов. — Хуже то, что послали человека в Феодосию, чтобы принять судно с продовольствием для Судака, и о нем с тех пор ни слуху ни духу. Послали второго, и второй не дошел. Телефон не работает, бандиты рвут провода.
— Я дойду. Доеду!
— Ты?
— А что? Я не взрослый. Кто же на меня обратит внимание. Едет пацан куда-то, ну и пусть…
— Логика в этом есть! — заметил Сергей Иванович, не спуская с Юры испытующего взгляда. — Но ведь не могу же я тебя послать принять судно с грузом. В Феодосии тебе не поверят. Мальчишка ты еще. Несерьезно!
— Мне очень в уком комсомола надо: взял бы анкеты, комсомольские билеты, литературу. Они мне и помогут с фелюгой. Там ведь Сережа.
Гаврилов вопросительно посмотрел на Сергея Ивановича.
— А как ты поедешь? — спросил Сергей Иванович.
— Как? Если дороги перекрыты, то через Капсель до Коз, а оттуда на перевал по лесу и дальше тоже лесом.
— Но ты пойдешь без оружия, — предупредил Гаврилов.
— Почему? По дороге бандиты.
— А что ты можешь сделать один против бандитов. Да и винтовка вызовет подозрение.
— Я возьму револьвер.
— Ни в коем случае! Поедешь будто за хлебом для семьи. В Феодосии у тебя родственники. Тетка!
Домой Юра возвратился вечером. Бумажка за подписью секретаря ревкома о том, что
Проходя мимо графской дачи, он решил заглянуть в домик Османа. Пусто. Никого. Даже вещи вывезены. Он отправился домой по сиреневой аллее. Его окликнула Лиза. Теперь они встречались только на уроках и даже не разговаривали.
— Юра, почему ты меня презираешь? — спросила Лиза, глядя ему в глаза.
— Я тебя не презираю. Так получилось. У революционера не должно быть личной жизни. Он живет общественными интересами. А ты классово чуждый элемент…
— Да, — покачала головой Лиза, — ты меня презираешь, даже ненавидишь! За что?
— Я объяснил… А мне думаешь приятно такое отношение к тебе? Ты же знаешь… Но я обязан. Революционный долг!
— Что я знаю?
— Ну… мое отношение к тебе…
— Презрительное!
— Наоборот…
Лиза печально смотрела на него.
— Юра, прими меня в комсомол, — тихонько сказала она.
— Тебя? В комсомол?
— А что такого?! — вдруг громко, с возмущением воскликнула она. — Ну, я дочь дворянина, а что из этого? Дворяне всякие бывают. Были дворяне-декабристы.
— Ты даже не просто дворянка, ты графиня и дочь советника Деникина и Врангеля, — сказал Юра.
— Юра! Ты же знаешь, что я не такая, как все у нас в семье. Я ненавижу все барское. Ненавижу лживость в нашем доме. Юра! Ты ведь называл меня Джеммой, Нэлле… Я все время и до прихода большевиков хотела жить иначе и ссорилась с мамой. Я никогда не была монархисткой, как отец. Ты ведь знаешь! Софья Перовская была племянницей генерал-губернатора. Я недавно читала. Кропоткин был князем…
Юра угрюмо молчал, старался не встретиться с ней глазами, потому что знал — не выдержит. Ведь правда — это Лиза, его Джемма, хорошая и самая красивая Лиза!
— Я подумаю, спрошу, — вздохнув, сказал он. — Но знаешь, революционер обязан отречься от всего личного.
— Я… я отреклась, Юра. Я поссорилась и ушла из дому. Я здесь в саду, потому что дожидалась тебя…
— Куда ты ушла? — испугался Юра.
— К Ганне. Я у нее уже два дня живу. Она хорошая, она все поняла. И Семен тоже. А ты, ты… — И по щекам Лизы покатились слезы. — Я уже работаю. Ганна устроила меня учительницей в школе ликбеза…
Юра потерся лбом о лоб Лизы.
— Я постараюсь, Лиза. Только сейчас нельзя. Я в Феодосию уезжаю. Я там поговорю.
— Ты приказывай… Я докажу. Могу и патрульной пойти.
— А где Осман и его жены?
— Жены переехали в Таракташ, а Осман… бежал.
— Он в банде Гоги?
— В банде! — тихо сказала Лиза.
Они уже входили на крыльцо. Навстречу вышла Юлия Платоновна.
— Юрочка, ради бога, угомонись. Это же ужасно! — Она протянула Юре записку.