Пёс, балбес и Я
Шрифт:
А еще, я никогда не забуду самого ребенка, который просил с ним поиграть, пытался что-то рассказывать… а потом, опустив глаза, уходил в свою комнату, волоча за собой по полу мягкую игрушку. А его папа, сидящий за компом, даже не замечал собственного сына, и на всё моё возмущение просто отмахивался, обвиняя меня же в невнимательности к мелкому.
Всё познается в сравнении.
И теперь, глядя на происходящее, мне было жутко и дико от того, насколько же на самом деле я позволяла вытирать о себя ноги. И, что самое ужасное, я и с ребенком
Неважно, пыталась ли я с этим что-то делать, все мои попытки звучат лишь как слабое подобие оправдания. Этот кошмар длился годами.
Какого, спрашивается, хрена я терпела?
В общем, остаток вечера был посвящен раскаянию, самокопанию и периоду острой жалости к себе. И я уже собиралась всерьез посыпать голову пеплом, когда Барс, наконец, объявился.
Реветь я к тому времени, конечно же, перестала, но видок у меня наверняка был тот еще. Локи, приоткрывший один глаз при появлении хозяина дома, вяло стукнул хвостом по полу, перевернулся на спину и, растянувшись мохнатой сосиской, продолжил сладко спать дальше.
Блин, мелкие его сегодня в санки запрягали что ли?
– Какие планы на вечер?
– Хорошо, что ты не спросил, какие у меня дальнейшие планы на жизнь, - покряхтев для приличия, я все-таки смогла сесть. После отдыха и лекарств провернуть сей сомнительный маневр удалось заметно легче. – Ибо я понятия не имею. Сначала жилье найду как можно скорее. Все остальное по обстоятельствам.
– А тебя кто-то торопит? – иронично вскинул брови Морозов, снова усаживаясь туда же, на удобный широкий подлокотник дивана. Парень, по всей видимости, тоже успел отмыться и теперь сверкал чистеньким голым торсом. Хорошим таким, крепким, загорелым и в меру мускулистым торсом… Зараза! – Рябинина, живи сколько влезет. По-соседски, разумеется.
– Балбес ты, Морозов, - фыркнула я, пытаясь аккуратно размять шею и потянуться. – Тебе мое вечное соседство еще не надоело? Но, реально, спасибо. Я не знала, за что хвататься. Моя квартира освободится еще не скоро, а с ребенком, да еще с собакой, не каждый пустит, не говоря уже о том, чтобы квартиру снять. Не считай меня неблагодарной свинкой, но я, правда, не знаю, что тебе сказать. Мозги в кучу после… всего. Куда бежать и за что хвататься в первую очередь, садик, документы, вещи, да еще спина эта! Я постараюсь тебя больше не утруждать, правда. Завтра попробую разобрать хаос в голове и… Ай!
Особо неудачный поворот заставил меня вскрикнуть и понятливо заткнуться. Спину хоть и отпустило, но боль оказалась ощутимой, словно говоря «Разогналась ты, мать, на подвиги. Рано еще, сиди на седалищном нерве ровно!».
Меня, естественно, перекосило прямо посреди проникновенно-сумбурной речи.
Артур, глядя на все это, только усмехнулся:
– Закончила?
Я понуро кивнула.
– Угу.
– Тогда раздевайся, Катерина.
Меня снова покорежило, и на этот раз уже совсем не от боли. От последней стадии охреневания!
– А-а-а-а?!
–
– Ты надо мной издеваешься, - у меня чуть не задергался глаз. Сидит такой, раздетый, красивый, довольный… Естественно, у меня от его предложения сразу мысли неприличные пошли! И щеки вспыхнули багрянцем явно не от жаркого пламени далекого от дивана камина.
– Я над тобой стебаюсь, - покорно согласился этот балбес, поднимаясь одним легким, слитным движением, чем до боли напомнил мне большого сытого кошару. – Не разденешься сама, я помогу. Не округляй глаза, Рябинина. Спину нужно размять, иначе еще три дня проваляешься. А универ никто не отменял.
– К-к-какой универ? – офигевше пискнула я, машинально прижимая плед к груди. – А дети?
– А дети посидят с няней, - многозначительно ухмыльнулся мужчина, складывая руки на груди.
– А садик? Когда выздоровеет? – еще возмущеннее пискнула я, уже начиная понимать, насколько попала. Взгляд Морозова был уверен, суров и непоколебим, не смотря на пляшущих в его глазах чертей. Хотя, какие там черти? Там весь бестиарий Лавкрафта дружно тиктоник отплясывал!
– Переведем к Ваньке в частный.
– Это дорого!
– Дам прибавку к зарплате, - то ли многообещающе, то ли угрожающе отрезал Барс.
– Я не смогу сразу столько работать!
– А куда ты денешься? – и лыбится довольно, как щенок, грызущий хозяйскую тапочку.
– Отмазаться не удастся, Рябинина. У тебя две минуты, пока я хожу за маслом.
Обалдев от приказного тона без возможности апелляции, я тихонько сползла по дивану.
Ой, мамочки… Это что же сейчас будет?!
Верхний свет многозначительно щелкнул и погас, погружая холл в многообещающий полумрак. Моя моська, отражающая алые отблески из камина, была бледнее того самого зеркала… Точнее, его оправы.
Я ж полгода как не того самое… нежно и страстно (ладно, вообще хоть как-то!) не любленная, я ж заранее на все согласная! Что ж ты со мной делаешь, Господи?
Естественно, я не думала так сразу раздеваться, принимаясь от души ломаться, как профурсетка преклонного возраста. Еще поймет… чего-нибудь не того! А мне потом страдай. Морально!
Или ну его ко всем чертям? Чего я кочевряжусь, собственно? От одного простого массажа еще никто девичью честь не терял!
А если вдруг то самое? Ну, буду первой?
Сомневаюсь, что Барс домогаться будет. Я не за его выдержку пекусь, это из меня дева ни разу не железная! Все шипы о суровую реальность бытия пообломались.
Короче, пока я думы тяжкие думала, Артур успел вернуться и облюбовать все тот же излюбленный подлокотник, привычно ухмыляясь оскалом очеловеченного чеширского котофея:
– Долго диван просиживать будешь?
И тут я как-то внезапно поняла, что кочевряжиться и дальше не имеет смысла.
Гад он. Как есть, гад ползучий!