Пес имперского значения
Шрифт:
— Ты что-то говорил про идею? — кажется лучше отвлечь друга от опасных мыслей.
— Говорил, — согласился он. — И могу повторить. Знаешь, что было моей первой мыслью после доклада пана Блудмуновича? Вижу, что догадался. Правильно…
— И что же остановило, гуманность?
— Прекрати ерунду пороть. Просто подумал — а что изменится, если всех из этого списка к стенке поставить?
— Ну, допустим, не всех, — не согласился товарищ Берия. — И в прошлый раз не больше пяти процентов высшую меру получили. А это вот, вообще, новые фамилии. На них у нас ничего не было, нужно проверять. Экий
— Да я не про то, — Архангельский поморщился, как от зубной боли. — Пусть не расстреляем, а просто посадим. Но кто возьмётся утверждать, что на освободившееся место не придут такие же?
— Шпионы и предатели?
— Нет, вот это как раз второстепенно.
— А кто же тогда?
— Аналогичная сволочь. Или ещё хуже — честный человек, который впоследствии и станет этой самой сволочью. Что, мало примеров знаешь?
Что тут ответить? Наверное, каждому приходилось наблюдать за подобными метаморфозами, случавшимися с абсолютно порядочными и милейшими людьми. Опять, взять вот нашего шефа…. Хотя Вам об этом знать пока не стоит.
— И что ты предлагаешь?
— Думать я предлагаю.
И тут меня посетила замечательная мысль, которой и поспешил поделиться с товарищами:
— А пусть Лаврентий Павлович думает! Напишем официальную бумагу, можно пергамент, с приказом срочно изобрести способ сделать всех приличными…. Ладно, можно и неприличными, лишь бы пользу Родине приносили. Нет, Палыч, не зеками — от них пользы меньше.
— Нет так нет, — Берия флегматично пожал плечами. — Пишите свой приказ, что-нибудь придумаю. Только допустимую степень неприличности нужно определить точно, и выделить в отдельный параграф.
— Чего там определять? Возьми себя за эталон.
— Меня? В принципе можно… Так-так… Значит, будущему новому советскому человеку позволительно будет иной раз коньячку пропустить?
— Ежели в меру. И вообще — не покушайся на святое!
— Оно и понятно. А как насчёт…, - тут он слегка замялся.
— Насчёт чего?
— Ну это…. Как сказать…? Проклятье…. Да вот….
— Странное у тебя косноязычие при определённых вопросах. Про женщин, что ли?
— Угу, про них.
— Только по обоюдному согласию. А так — ни-ни….
— Поддерживаю, — одобрил предложение Гавриил, ехидно посматривая в мою сторону.
Уж не на историю ли с некоей Алисой Гессенской намекает, гад? А хотя бы и так! Еле-еле тогда отбился, удачно сбежав на вовремя начавшуюся войну, и с тех пор всегда стараюсь обезопасить себя от подобных случаев. Только толку вот…. Но я не виноват!
Лаврентий Павлович, меж тем, получив на руки свиток, традиционно извлечённый нашим непосредственным начальником прямо из воздуха, ещё раз уточнил:
— С этими-то, что делать будем?
Генерал-майор Архангельский посмотрел на часы и ответил предельно лаконично и официально:
— Берём прямо сейчас. Сорок минут на допрос. Методы — на Ваше усмотрение. Трупы закопать.
— А британец?
— Дался тебе этот британец. Смотри сам, но учти, главное — придумать идею. Любую, но чтоб работала.
Глава 7
А я
И до утра полировал стакан.
За дядю, тещу, за жену, за дачу,
И за свободу африканских стран.
Сергей Трофимов
Прохладное лето 34-го. Москва.
Народный комиссар иностранных дел СССР с некоторой грустью смотрел из окна своего автомобиля на принарядившийся к празднику город. С утра секретарь предупредительно доложил — сегодня Троица.
Иногда на улице попадались офицеры-танкисты в парадной форме, некоторые с медалями за недавний освободительный поход и Маньчжурию, и тогда грусть Анатолия Анатольевича переходила в лёгкую печальную зависть. Живут же люди! И дёрнул его чёрт поддаться уговорам Каменева, согласившись на нынешнюю беспокойную должность. Вместо того, чтобы осваивать обещанные Будённым к будущей зиме новые СБ-1К, приходится надевать фрак и улыбаться на приёмах хлыщеватым послам и прочим атташе, хотя руки, привыкшие наводить танковую пушку, так и чесались залепить в чью-нибудь лощёную рожу. А потом добавить табуретом по набриолиненому пробору. Но нельзя — вельт политик!
А вот эти парни в серо-стальных мундирах, сменивших промасленные комбинезоны, вели дипломатические переговоры не размениваясь на улыбки. Действительно, кому улыбаться, если за бронёй всё равно не видно, а за рёвом двигателя и не слышно.
Машина не останавливаясь проехала мимо автоматчиков в Боровицких воротах, видимо снайперы, дежурившие на пути следования, успели вовремя доложить, и обошлось без проверки документов. В Кремле было почти безлюдно, только редкие группы экскурсантов бродили возле Царь-пушки, постоянно сбиваясь на строевой шаг, что вызывало недовольство гида, прикрикивающего на подопечных громким командирским голосом.
В приёмной навстречу Логинову из-за стола поднялась секретарша. Нет, не так — СЕКРЕТАРША! На этот раз в военной форме, но с такой короткой юбочкой, что из-под неё выглядывала кобура скрытого ношения. Да, задумка товарища Блюхера удалась на все сто процентов — уж если Анатолий Анатольевич, поседевший в боях на семейном фронте, не может оторвать взгляд от точёной фигурки и стройных ножек…. Что там говорить о предполагаемых покушателях… покусителях…. Да чёрт с ними, главное — пока они подбирают упавшую до колен челюсть, можно успеть не торопясь принять соответствующие меры. Ну, там, лоб зелёнкой намазать, или ещё что.
— Товарищ Сталин сейчас занят, — показалось, или на самом деле в голосе сочувствие? — У него Патриарх. Ругаются.
— Всё равно доложите.
— Уже, — наманикюренный пальчик ткнулся в кнопку селектора. — Иосиф Виссарионович, приехал товарищ Логинов.
— Хорошо, пусть проходит, — откликнулся голос из динамика.
В кабинете ничего не изменилось, разве что рядом с портретом Ленина на стене появились иконы. Анатолий Анатольевич привычно щёлкнул каблуками, но у лакированных штиблет звук не тот, смутился, и пожал протянутую руку вождя. Патриарх, при появлении наркома отложивший в сторону пухлую папку с бумагами, тоже встал и пошёл навстречу.