Пес, который взломал дверь
Шрифт:
Кстати, о Рождестве. Я так и не написала статью о Марсии Броли, хоть она и связала шарф для Бака, за который я ей, конечно, заплатила. Этот шарф так и лежит у меня дома в нафталине. Мне еще предстоит решить, стоит ли делать ему такой подарок. Если я все же пойду на это, то уж точно не скажу отцу, во что еще она укутывает шеи… конечно, собачьи.
Лечение фтором по методу доктора Шарлотты Загер сотворило чудо с моими зубами и, вопреки предсказаниям Бака, никак не подействовало на мои политические убеждения. Сын Шарлотты переехал в новую клинику, и, после того как Стив сообщил Рите, что больше ничем не может помочь Граучо, она стала возить свою собаку на акупунктурное лечение к доктору Дону Загеру. Граучо все такой же вялый и хромой, а его желтоватые глаза все
Джим О'Брайан взял у Тины из приюта на воспитание суку маламута. Назвал ее Роз. Выбор имени мне показался странным, но Джек ничего против этого не имел. Он сказал мне, что по еврейской традиции детей называют именами покойных родственников и что Роз бы это польстило.
В конце августа Кими окончательно закрепила за собой звание Собаки-Товарища, успешно выступив в трех общих соревнованиях и заработав высокие баллы. Вожатым ее была Лия. Вскоре после этого, в то утро, когда Лия уезжала, телефон просто надрывался. Ни один из звонков не предназначался мне. Лия вышла проведать маму Кевина Деннеги и еще множество разных соседей. Чуть позже попрощаться с Лией зашли Мириам, Йен, Сиф и еще какая-то молодежь. Они включили музыку на всю катушку. Мириам пришла в свитерке, который я немедленно узнала, но ни слова не сказала на этот счет. Джефф принес одну-единственную красную розу, и тогда я вытащила собак во двор, чтобы Джефф мог побыть с Лией наедине.
Безусловно, Рауди и Кими знали, что Лия уезжает. Даже самый последний «двоечник» по дрессировке знает, когда кто-нибудь собирается уезжать, но наследственная память маламутов не позволяет им застревать на быстро тающей плавучей льдине ради убежавшего щенка. С горящими глазами, поджарые, уши торчком, новая шерсть блестит, они то и дело обнюхивали Лиины сумки, баррикадировали дверь, носились по комнатам и всем своим видом пытались сказать, что ей нельзя уезжать и бросать таких очаровательных собак.
Когда Лия и Джефф наконец-то вышли из комнаты, они плакали так заразительно, что и я не удержалась и, обняв их обоих, тоже разревелась. Собаки, конечно, в стороне не остались — мы все облепили Лию так, словно видели ее последний раз в жизни. Затем я отвезла ее в аэропорт, где мы встретили самолет Артура и Касси. Мне страшно не хотелось отдавать ее им. Снова и снова я говорила себе, что это разлука всего лишь на год.
Вернувшись домой, я поразилась, насколько там тихо. Мириам вернула мой свитер, и больше из моего гардероба ничто позаимствовано не было. Телефон молчал. Я пропылесосила квартиру. Надраила ванную. Никто не сводил на нет мою работу. Собаки по-прежнему всюду совали свои любопытные носы.
— Не надо так смотреть на меня, — попросила я их, — я ее не выгоняла. Ей просто надо было уехать. Ей надо было вернуться домой.
Затем мы втроем пошли в ее пустую комнату. Я села на Лиину кровать и, похлопав ладонью по матрасу, разрешила Рауди и Кими сесть рядом. Они меня послушались. Я не была одна. В компании двух маламутов никто не будет чувствовать себя в одиночестве. Или одиноким. Просто на нас нахлынули чувства.
Касси прислала мне благодарственное письмо-отписку, а Лия в течение нескольких месяцев позванивала в основном для того, чтобы узнать как там собаки. Тогда я протягивала трубку Рауди и Кими, чтобы они немножко повыли в нее, а затем сообщала Лии об их успехах на площадке. Лия рассказывала мне, как безумно она занята своей учебой, всеми этими тестами и подачей заявлений в университеты.
Как-то раз в ноябре раздался телефонный звонок. Голос Артура я сперва не узнала. Я подумала, что мне по ошибке дозвонился какой-то псих.
— Ты разрушила все ее будущее! Ты это понимаешь? — раздался взбешенный голос.
— Артур,
— Я знал, что совершается непоправимая ошибка. Знал это, знал. Дешевле было бы купить для нее билет на самолет. Всю свою жизнь! Она губит всю свою жизнь!
— Успокойтесь, Артур. Присядьте. Дышите глубже — вдох, выдох!
— Я вам покажу «вдох-выдох»!
— Артур, это Холли Винтер, — сказала ему я. — Племянница Касси. Вы, случайно, не ошиблись номером?
Возможно, он и воспользовался моим советом вдохнуть глубже, но возникшее вслед за этим выдыхание вовсе не походило на безмолвную, успокаивающую нервы процедуру. Если он и вдохнул побольше воздуха, то использовал его лишь на насыщение своего гнева кислородом, после чего выдул все свои эмоции по телефонному проводу прямо в мое ни в чем не повинное левое ухо. Три слова я услышала вполне отчетливо. Ими были Лия, Гарвард и собаки. Затем он принялся стонать и плакать. Пока Лия гостила у меня, я, конечно же, стала подвергать критике взгляды моих родителей на Артура. Разве мог такой моральный и психический слабак произвести на свет Лию? Но тирада, которая сейчас доносилась до моих ушей, убедила меня раз и навсегда в правоте Бака и Марисы. В Лии преобладала материнская линия, наследственность Артура была подавлена, точнее, ее совсем не было.
Наконец трубку взяла Касси. Она была убита горем не меньше Артура, но все же ей хватило сил более или менее членораздельно объяснить мне, что стряслось. Вплоть до сегодняшнего дня родителям Лии казалось, что их дочь последовательно осуществляет план поступления в тот университет, что находится неподалеку от моего дома. Надо сказать, Лия преуспела в том, что касалось подачи заявления в университет. Она не просто сдала, но сдала с отличием многочисленные тесты по английскому языку, математике, химии и, помимо всего прочего, латыни. Оценки у нее были высокие, рекомендации прекрасные, она вела разнообразнейшую внеклассную работу. Иными словами, она являлась превосходным представителем своей породы, достойной продолжательницей рода, и судьи уж наверняка припасли для нее медаль. Так, по крайней мере, казалось. Но только до сегодняшнего дня. И во всем виновата была я.
Как будто бы поступление в Гарвард — это не совсем то же самое, что получение голубой призовой ленточки на собачьей выставке. На испытаниях по экстерьеру собаке следует ходить по кругу, держать позу и выглядеть радостной, невзирая на то что на нее глазеют и тычут пальцами. А на испытаниях по послушанию собаке необходимо продемонстрировать классное исполнение упражнений и полное внимание к командам вожатого. А победа? И там и тут собаке надо показать себя во всей красе, пройтись с чувством, ровно держать голову, энергично вышагивать и всем своим видом дать судьям понять, что перед ними единственный возможный призер. Мне казалось, что Лия все это с успехом проделала, но, как я уже говорила, между гарвардскими правилами и правилами Американского клуба собаководства существует одно важное отличие: собакам не полагается во всеуслышание выражать свое мнение. А вот Лии пришлось написать уйму эссе, и она, по крайней мере по мнению родителей, нарочно завалила это последнее упражнение.
Я отлично знала, что они сейчас чувствуют. Со мной тоже такое случалось. И в подготовительном, и в Открытом классе последнее упражнение всегда длительная укладка. Все предыдущие упражнения вы прошли на 200 баллов, вы уже без пяти секунд победители, но тут ваш пес решает, что пора сесть, и вы безнадежно опускаете руки. С таким же успехом он мог бы опоздать с выполнением команды, немного поторопиться, криво сесть, не откликнуться на подзыв, уронить гантель. Вы вообще могли бы его не дрессировать. И вообще дома сидеть могли бы. Либо, в случае с Лией, ходить в государственный детский сад, а не в Монтессори, читать полное собрание сочинений Роберта Ладлама, а не Джейн Остин и получить минус 800 баллов за все тесты. И вообще, оставалась бы она дома. Проводила бы время со своими родителями, а не со мной. К чему все это?