Пьеса для обреченных
Шрифт:
Однако Наталья неожиданно оживилась:
— А где я там жить буду? У вас в Сибири квартиры-то сдают?
— Исключительно землянки и деревянные избы. И еще юрты переносные.
— Шуткуешь? — Она посмотрела на меня сурово и осуждающе. — Больно быстро ожила… Ну да ладно. А работать там есть где?
Врать про изобилие вакантных мест в труппах новосибирских театров не хотелось, да к тому же как-то не верилось, что Каюмова говорит всерьез.
— С работой сложно… Но если ты и правда хочешь со мной лететь, то могу поговорить о тебе с нашим главрежем. И поживешь пока у меня… Нет, ты на самом деле собралась, что ли?..
— А
Мне только пару дней у тебя перекантоваться, а так у меня знакомые в вашем городишке есть. Хорошие знакомые, практически родственники!
Теперь она снова была похожа на прежнюю Наталью — жесткую, насмешливую, энергичную. Дождь потихоньку стихал, и даже ее бесцветные мокрые волосы уже не выглядели так жалко и гаденько.
— Я ведь прямо как Вадим Петрович. — Она усмехнулась. — Никто меня не хватится, и искать никто не будет. Так во сколько, говоришь, у нас самолет на Новосибирск?
Я пролепетала что-то про вечерний рейс и про то, что завтра с утра еще нужно будет рассчитаться с квартирной хозяйкой. Неужели все проблемы последних дней можно решить вот так просто — одним махом? Почему-то до сих пор не верилось. Да, это означало полную и безоговорочную капитуляцию, позорное трусливое бегство — что угодно! Но и я была не героиней, а всего лишь обычной перепуганной женщиной. Да и ради чего геройствовать?..
Каюмова тем временем отлепилась от перил, отыскала глазами урну, резво подбежала к ней и выкинула мокрую тапку вместе с помадой.
— Домой ко мне заскочим вещи кое-какие взять? Потом я еще пару прощальных звонков сделаю и поедем к тебе в Люберцы ночевать. Да, кстати, пожрать у тебя что-нибудь найдется?
— По-моему…
— «По-моему», «по-моему»!.. — нетерпеливо передразнила Наталья. — Пельмени тоже из моего холодильника возьмем. Не соседке же их в наследство оставлять? И ни майонеза, ни сметаны у тебя тоже, конечно, нет?
Я помотала головой и по-идиотски заулыбалась. Всего полчаса назад мне казалось, что жизнь кончена, полчаса назад я собиралась умирать на мокром асфальте под жизнерадостное пение «нанайцев», а Наталья билась в беззвучной истерике. И вот теперь она прямо на моих глазах возрождалась из пепла, как птица феникс. А это укрепляло надежду на то, что мы все-таки выкрутимся…
Без четверти восемь на новенькой синей маршрутке мы добрались до Сто пятнадцатого квартала Люберец. Я выпрыгнула первой, приняла у Каюмовой пакеты с вещами и продуктами и почти с восторгом огляделась. После коммуналки на «Красных воротах», где мы проторчали не меньше двух часов, здесь царил почти райский покой. Соседок у Натальи было, правда, всего две: развеселая алкоголичка и неопределенных лет ворчливая карга, — но шуму они производили столько, что с успехом могли заглушить военный оркестр. Одна беспрестанно роняла в ванной что-то тяжелое и железное, другая слушала у себя в комнате «Кармен-сюиту», установив регулятор громкости на отметку «для очень слабо слышащих» . Каюмова тоже не отставала, прыгая от серванта до шифоньера и смахивая нужное в пакет, а ненужное — прямо на пол. К ненужному относились, в частности, литая фигурка балерины весом килограмма в полтора и сломанный обогреватель с открытой спиралью. В первый раз я вздохнула с облегчением, когда Наталья
Кстати, на Каюмову Люберцы произвели самое что ни на есть благоприятное впечатление.
— О-ох, — она даже прицокнула языком, разглядывая тускло освещенную вывеску «Магазин — Сберкасса — Почта», — хорошо-то как! Кажется, что ни трупов никаких нет, ни бандитов… Двадцать минут от Москвы, а уже чувствуешь себя в глубокой провинции. Тишина, покой! У вас здесь даже воздух как в деревне!
Я, за последние несколько месяцев успевшая стать местной патриоткой, немедленно оскорбилась и уточнила, что от Москвы не двадцать минут, а пятнадцать, и воздух не как в деревне, а как на курорте.
— Пусть как на курорте! — легко согласилась Наталья, подхватывая с земли полосатый пакет. — Главное, никто нас здесь сегодня не тронет, потому что просто-напросто не найдет. Ты, надеюсь, в этой своей квартире не прописана?
Данных о тебе в паспортном столе нет?
Мне не хотелось ее огорчать, и поэтому я умолчала о том, что Ольга и иже с ней, если им приспичит, легко смогут вычислить адрес по телефонному номеру в газете. Наталья же, огибая в темноте лужи и особо крупные собачьи кучки, продолжала праздно разглагольствовать:
— А давай здесь и останемся? Не полетим ни в какой Новосибирск. Станем жить на всем Люберецком. Театр здесь откроем или кружок какой-нибудь при Доме пионеров. Тут есть Дом пионеров?..
Есть ли в Люберцах Дом пионеров, я, честно говоря, не знала. И вообще, на данный момент меня гораздо больше занимал вопрос, какой будет наша. встреча с предателем Пашковым. Люберецкая благостная атмосфера успела ввести меня в состояние полнейшей эйфории. Сейчас я чувствовала себя примерно так же, как после визита к стоматологу: самое страшное уже позади, остается только перетерпеть утихающую зубную боль и всю оставшуюся жизнь сверкать новенькими пломбами…
Дома мы первым делом позажигали во всей квартире свет, включили НТВ и отправились на кухню производить инспекцию имеющихся запасов. К запасам относились Натальины пельмени, два пакетика майонеза, мои крабовые палочки и забытые на верхней полке холодильника кампомосовские сосиски с сыром. Пельмени, честно говоря, выглядели непрезентабельно: видимо, их уже пару раз размораживали и замораживали снова. А вот все остальное было очень даже ничего.
Правда, Каюмову заметно огорчил тот факт, что за словами «пить ничего покупать не надо, у меня что-нибудь найдется» скрывалась всего лишь распечатанная пачка яблочного сока.
— Слушай, а может, водки выпьем? — предложила она, немного помявшись. — Скажи честно: тебе расслабиться не хочется?
Расслабиться мне хотелось, но не было ни малейшего желания выходить на темную улицу, о чем я честно и сообщила.
— Да ну, ерунда! — Наталья пренебрежительно сморщилась. — Кого у вас тут бояться? Бобиков бродячих или мужиков с дубьем?
По идее, надо было снова обидеться за Люберцы и вступить в дискуссию.
Контраргументы у меня имелись сильные — недавняя бандитская перестрелка на соседней улице, взорванный месяц назад у почты шестисотый «мерседес». Однако я вовремя осознала, что спор на тему «где больше и современнее убивают» не прибавит нам хорошего настроения, и решила промолчать.