Песчаные замки
Шрифт:
— Ну и что? В чем ты сомневаешься?
— Она говорит, что мама не все прочитала, — объяснила Сес. — Наверно, гадает, что там еще сказано.
— Перестаньте гадать, — приказала Реджис. — Сейчас лето. Разве не знаете, что мы сами должны ковать свое счастье?
— И поэтому ты влюбилась? — спросила Агнес.
— Я влюбилась потому, что встретила Питера, — ответила Реджис. — И решилась. Пусть другие стараются «обезопаситься», дождаться диплома, не волновать родителей. Я люблю его,
— Любишь за то, что он помогает забыть…
Реджис яростно затрясла головой.
— Замолчи. У нас настоящая, искренняя любовь. Ты считаешь ее опьянением, наркотическим одурением, которое позволяет что-то забыть. Могу поклясться, Агнес, тебе подойдет лишь святой или ангел. А мне — только Питер.
Сестры пристально смотрели друг на друга. Они так давно вместе, столько пережили. Агнес не помнит ни одного дня своей жизни без Реджис — она всегда рядом. Агнес родилась через пять дней после того, как Реджис исполнилось два года. Девушки молчали.
— Пора заняться делами, — сказала Реджис. — Мне надо идти.
— Какими делами? — уточнила Агнес. — Мороженым или книжками?
— Нынче утром книжками, — подтвердила Реджис. — Пыльными томами в библиотеке тети Берни.
— По крайней мере познакомишься с книгами, — вздохнула Агнес. Школьные архивы, требники, латинские учебники, старые катехизисы… Сама она занималась уборкой художественных и фотографических студий.
Реджис кивнула. Агнес заметила, что сестра бросила взгляд на высокий секретер, на крышке которого с фотографии улыбался отец. Реджис давно ее туда поставила, вскоре после их возвращения из Ирландии. Кто-то сдвинул рамку, отставил подальше, и она заботливо подвинула ее на прежнее место.
Агнес известно, зачем она это делает.
Когда они были маленькими, отец обязательно заходил в детскую повозиться с ними. Там он и стоял, в ногах кроватей, улыбаясь им сверху вниз, потом присаживался куда-нибудь на краешек и читал. Такой добрый, любящий. Реджис думает, что фотография — это он. Не просто старый снимок, застывший миг времени, а настоящий живой отец.
— Он, действительно, едет домой, — подтвердила Агнес.
Но Реджис не ответила. Просто замерла, касаясь рукой отцовского снимка, словно он был реальнее слов сестры, потом улыбнулась девочкам и вышла из комнаты.
Глава 5
Хонор чувствовала дрожь во всем теле, электрический заряд в воздухе, почти как при смене времен года, будто с севера хрустко шла осень. Но стоял конец лета, трава и камни источали жар, вода была тихая, небо безоблачно-голубое. Моя у кухонного окна посуду после завтрака, она увидела вышедшую из боковой двери Реджис и окликнула дочку.
— Мне с тобой надо поговорить.
—
— Зайди ненадолго.
Хонор заметила, как дочь застыла с мрачным взглядом и неохотно направилась к кухонной двери.
— В чем дело? — спросила Реджис.
— Хочу поговорить с тобой наедине. О письме твоего отца. С глазу на глаз, без девочек.
— Почему?
Хонор набрала в грудь воздуху. Разговоры о Джоне — пустыня Сахара. Без воды, без деревьев, нестерпимо обширная; им ни разу не удалось безопасно ее пересечь.
— Потому что хочу узнать, как ты себя чувствуешь.
— Отлично, мам, — заверила Реджис.
— Расскажи.
— Что ты хочешь от меня услышать? Наконец папа едет домой, я уже больше ждать не могу. А ты?
— Речь идет не обо мне. Именно ты…
— Что? Я виновата в том, что он попал в тюрьму? Знаю, мам.
— Я вовсе не то хотела сказать! — выдохнула Хонор и удивилась, как дочери удается так быстро вникать в суть. — Я имею в виду, что именно ты меня беспокоишь. Знаю, ты долго ждала этого дня. Просто хочу спросить…
Дочь напряженно смотрела на нее и слушала, поэтому Хонор не хватило духу сказать то, что хотелось: посоветовать Реджис не питать особых надежд.
— Что?
— …не стоит ли нам пойти к доктору Корри? — договорила она вместо этого.
— Я больше не нуждаюсь в лечении, — заявила Реджис. — Выздоровела полностью. Три года не ныряла в Дьявольскую пучину, как минимум, четыре года не лазала на церковный шпиль, держу обещание больше не плавать к Норт-Бразер и выхожу замуж.
— Я не уверена в положительности последнего пункта.
— Что ты говоришь? — гневно переспросила Реджис.
— Детка, ты слишком молода. Вот и все, что я могу сказать. Позволь мне договориться с доктором Корри и…
— Если тебе самой больше не хочется замуж, это не означает, что никому другому не хочется, и что я должна вернуться в психушку!
— Реджис, милая…
— В том, что отец сел в тюрьму, одно хорошо — это в каком-то смысле облегчило дело. Тебе не пришлось взашей его выгонять.
Хонор глубоко вздохнула. Реджис уставилась на мать в ожидании возражений. «Девочка разрывается, видя идиллическую любовь между родителями и ее обреченность», — подумала Хонор.
— С другой стороны, — продолжала Реджис, хотя мать не сказала ни слова, — ты, похоже, вновь хочешь заниматься живописью.
У Хонор гулко стукнуло сердце. Она даже не думала, что кто-нибудь об этом догадывается. Искусство превратилось в работу, в предмет преподавания. Ее собственные произведения кажутся замшелыми.