Песчаные замки
Шрифт:
— Мы уже не помолвлены. Вчера вечером я вернула ему кольцо.
— Знаю, — кивнула Берни.
— Священник обрадуется. Все время старался отговорить нас от женитьбы. Ты его попросила?
— Каким бы авторитетом я ни пользовалась в Ватикане и архиепископстве, мое влияние заканчивается у дверей приходского дома отца Джо. Что он говорил?
— Что мы должны обождать, полностью убедиться в своих намерениях и прочее, как обычно. В основном, то же самое, что говорили вы с мамой и Дрейки.
— Теперь тебе ясно,
— Разумность слов сильно переоценивается.
— Вот как?
— Угу.
— А что лучше разумности?
— Любовь, — сказала Реджис. — Страсть. Не говори, будто не понимаешь.
— Я монахиня, — напомнила Бернадетта.
— Да, — прищурилась Реджис. — Только не всегда ей была.
У Берни оборвалось сердце.
— Я поняла, что мы с Питером сделали бы ошибку. Я вышла бы за него по ложным соображениям. Это было бы несправедливо. Просто хотела укрыться…
— От чего?
Она тряхнула головой.
— Какое это имеет значение? Скрыться, значит, хранить тайну. Ты знаешь.
— Что это ты имеешь в виду?
Реджис бросила на нее стальной взгляд прелестных голубых глаз. Бернадетта увидела в них себя и вспыхнула.
— Мне все известно про вас с Томом.
Пульс зачастил, но она не отреагировала, а просто разглядывала стопку книг на письменном столе. Святой Франциск Ассизский был мечтателем со щедрой и доброй душой. Любил все живое, любил самых бедных, уйдя из богатой семьи. Том Келли, отпрыск одного из влиятельнейших семейств на восточном побережье Америки, служит смотрителем в Академии «Звезда морей» на берегу Коннектикута, досконально зная и любовно ухаживая за всем, что находится за серыми каменными стенами.
— Реджис, — шагнула к ней Бернадетта, — я понимаю, ты думаешь, будто тебе что-то известно, но на самом деле ничего не знаешь.
— Он любил тебя, хотел жениться, а ты отказалась. Знаю, что мой отец с Томом нашли в стене, зачем наша семья поехала в Ирландию. Вы с Томом первыми туда отправились.
— Хотели отыскать свои корни. Родные Тома жили в Дублине, поэтому мы туда и приехали. Тебе это известно.
— Но тайна неизвестна…
Бернадетта молчала, с глубоким вздохом глядя на племянницу.
— Вас какая-то тайна заставила ехать в Ирландию, — твердила Реджис, тоже глядя на нее. — И у меня есть такая.
— Стой, — выдохнула Берни.
— Ваша тайна в том, что чья-то жизнь началась, а моя в том, что чья-то кончилась.
— Реджис! — Берни протянула к ней руки, но девушка отпрянула.
— Может быть, я пожалею о разрыве с Питером. Разве тебе никогда не хотелось выйти замуж за Тома? — вызывающе допрашивала она с горящими глазами.
— Ты не понимаешь. Наши истории разные, — уверяла ее Бернадетта. — Для меня очень важно, чтобы ты поняла.
— Но они одинаковые! — Реджис повысила тон. — Все истории о любви одинаковые!
—
— Ведь ты любила Тома? Вы любили друг друга?
— Да, я его любила, — прошептала она.
— И вы в Дублине дали начало новой жизни, — всхлипнула Реджис.
— Прошу тебя! — Берни схватила ее за руку. — Ты не сможешь понять, потому что не знаешь всего.
Реджис полезла в задний карман джинсов, вытащила письмо, написанное Хонор двадцать три года назад, осторожно положила на стол. При виде его на глаза Бернадетты навернулись слезы.
Она увидела почерк Хонор — подруги своего детства и бурной юности, выражавшей безоговорочную любовь и поддержку в многочисленных восклицательных знаках. Берни хранила его с тех самых пор, а однажды вытащила из конверта, перечитала написанные слова, пытаясь решить, что делать. Морское чудовище с фамильного креста Келли… Лицо ее залилось жаркой краской.
— Я много лет берегла это письмо, — выдавила она, — и просто вернула его твоей матери.
— Знаю. Она наверняка читала, перечитывала. Я его нашла на кухне под скатертью. Странно, что она тебе советовала быть честной перед самой собой, понять, что в жизни самое важное, говорить правду…
— Ох, Реджис, — вздохнула Берни, стараясь говорить спокойно. — Ты ни о чем понятия не имеешь.
Вспомнила приведенную Хонор цитату из дневника Бобби Сэндса, юного ирландца, которого посадили в тюрьму и казнили за выступление против английского владычества. В сердце отозвались его слова: «Я стою на пороге другого мира, полного страха и трепета…»
Ох, как ей знаком мир, полный страха и трепета…
— Ты сообщила маме из Ирландии, что ждешь ребенка.
— Она была моей ближайшей подругой, — прошептала Берни. — Я могла сказать только ей, кроме Тома.
— И она тебе написала, стараясь уговорить вернуться домой и родить малыша. Обещала, что поможет объяснить родным. Убеждала, что тут ничего нет плохого, что ты любишь Тома, винить тебя не в чем. Что ты просто должна сказать правду, иначе всю жизнь будешь жалеть. Заверяла, что будет рядом в самое трудное время…
Берни закрыла глаза, будто не хотела вновь увидеть самое трудное время, когда слышала крики младенца, держала его на руках, чувствовала у себя на груди биение крошечного сердечка, передавала сестрам в больнице…
— Самым трудным для нас с Томом было решение отдать его на усыновление.
— Зачем вы его приняли, если любили друг друга?
— Тогда все было иначе. Мы не были женаты, принадлежали к строгим католическим семьям, не хотели позорить ни их, ни ребенка. Раз уж ты прочитала письмо своей матери, значит, знаешь, что мне явилось видение. — Берни пристально наблюдала за реакцией племянницы.