Песчаный рай
Шрифт:
– Ой, терпеть ее не могу… Каркает вечно всякие ужасы! Фидель лучше.
– Ой, кто чем ни болеет – все равно только к Курбатову идут! – вздохнула Дина.
Лиля засмеялась, взяла дочь на руки и принялась целовать малышку в шею, плечи – при этом косясь на Дину задорными, смеющимися глазами.
– Ты представляешь, что эта хулиганка сделала… Опять засунула себе в нос бусину! Вот видишь, из носа у нее течет… Да, да, не отворачивайся, Аришка, мама тебе нос сейчас вытрет… – Лиля жестом фокусника выхватила откуда-то носовой платок, но девочка не далась –
Дина невольно подняла руки к груди, но ничего не ощутила, кроме пустоты.
– Хулиганка! – Лиля затормошила дочь, продолжая коситься на Дину. – Ты видишь, какая она у меня непослушная хулиганка? Но зато такая сладкая… У меня самая сладкая девочка на свете! Да? Да-а… – пропела Лиля, уткнувшись лицом в живот Ариадны. Та счастливо захохотала. – У меня самая лучшая девочка, самая-самая…
Надо было сказать что-нибудь, сдвинуться с места, но Дина стояла, ошеломленная, и смотрела, смотрела на эту беззаботную игру матери и дочери. Лиля столь демонстративно и даже с каким-то вызовом ласкала Ариадну… Словно дразнила Дину. «Смотри, несчастная… Смотри и завидуй! Потому что у тебя – нет ничего. У тебя нет твоей девочки. А у меня – есть. И я могу сколь угодно целовать ее и тискать. Я ее обожаю. А ты – нищая, нищая, нищая!»
Конечно, Лиля делала это не нарочно. Любая мать точно так же возилась бы со своим ребенком… Но разве Лиля забыла об истории Дины? Разве это не жестоко – столь открыто дразнить своим материнским счастьем женщину, потерявшую свое единственное дитя?..
Дина почувствовала комок в горле, шум в ушах – словно кто-то свинцовой ладонью сжал ее шею, лишил воздуха. Еще секунда – и Дина упала бы без сознания. Но в этот момент в конце коридора показалась грузная фигура Фиделя Рауфовича, и Лиля, моментально забыв о Дине, бросилась бежать к хирургу, прижав к себе дочь.
Дина перевела дыхание и вернулась в палату интенсивной терапии.
Никита сидел за рулем своей «Ласточки». Один, без Лехи.
– Газ, газ, газ! Не останавливайся! Газ! – исступленно бормотал он себе под нос.
…Песок – особая стихия. Штурмуя песчаный холм, нужно набрать такой ход, чтобы выйти на гребень с максимальной скоростью, осмотреться на вершине – и махнуть вниз в направлении следующего бархана по наиболее пологой траектории. Будет ход больше, чем нужно, – последует прыжок и падение штопором вниз. Чуть меньше газа – зароешься на подъеме…
«Сколько я уже проехал? Без штурмана не разберешься… А что дальше? Куда? И, главное, зачем?» – проплыла в голове странная, чужая мысль.
Никита на секунду отпустил педаль газа, и «Ласточка», потеряв ход на подъеме, зарылась носом в песок.
– Блин… – растерянно произнес пилот. – Может, правда, пора остановиться?..
Он с трудом приоткрыл глаза. Но,
Он находился в небольшой комнате с белыми стенами. Напротив – стеклянные шкафы, как в больнице, и стол. Откуда свет? А, значит, чуть правее должно быть окно… Никита не без усилия перевел взгляд вправо и увидел это самое окно, завешенное жалюзи – сквозь него полосками пробивался белый свет.
У окна стояла молодая женщина в белом халате. «Чего, правда? – удивился Никита. – Я и правда – в больнице?!»
Но сказать он не мог – лицо было закрыто какой-то маской, трубка во рту. Поэтому Никите ничего не оставалось, как лежать и смотреть на женщину. Пошевелиться он тоже не мог – неприятная, непривычная слабость сковала все тело.
…Она плакала. Вернее, стояла у окна молча, неподвижно, а слезы текли беспрестанно по щекам. Лицо у нее было довольно круглым, широкие скулы еще… Слишком открытое, беззащитное даже ее лицо. Темные пряди волос на щеках. Вспухшие, вишневого цвета губы. Но не от помады такие яркие… «Она их искусала только что!» – догадался Никита.
Очень женственная фигура. Маленькие стопы. Выцветшие тряпичные сандалии…
Эта женщина – она существовала в реальности или опять была создана воображением Никиты?
Он попытался пошевелиться, и что-то вроде приглушенного стона вырвалось из его груди. Женщина в белом халате вздрогнула и некоторое время смотрела на Никиту с изумлением – словно не веря себе. Он, в свою очередь, разглядывал ее.
– Очнулся? – Она наконец сделала несколько шагов к Никите. Наклонилась. Ее глаза – светло-серые, прозрачные, полные слез – были совсем близко. Только теперь она улыбалась. От нее пахло дешевым клубничным мылом, горячей глаженой тканью, какими-то лекарствами, вроде валерьянки, что ли, – но простые эти запахи не оттолкнули Никиту, а, наоборот, вызвали у него волнение, умиление…
– Ой, он очнулся… – прошептала женщина. Прижала ладошку к губам (пальцы длинные, тонкие, красивые, но с коротко стриженными, без всякого лака, трудовыми, белесыми ногтями). И вдруг, отшатнувшись, закричала в сторону: – Фидель Рауфович! Он очнулся!..
И убежала куда-то.
– Держи ее, Лиля… Голову крепче держи.
Ариадна отчаянно орала и вырывалась из рук матери.
– Сама виновата! – сердито и испуганно смеялась Лиля. – Господи, что за ребенок… Аришка, не брыкайся ты!
Курбатов с помощью пинцета, быстро и ловко, достал из носа девочки розовую бусину, положил свой «трофей» на салфетку.
Ариадна моментально замолчала и уставилась на бусину с напряженным интересом.
– А? А! – пухлым пальчиком она указала на бусину.
– Вот тебе и «а»! Такая егоза, ни минуты спокойно не сидит… – наконец расслабившись, томно пожаловалась Лиля. – Спасибо вам, Фидель Рауфович. Такая беспокойная…
– Следить надо, – мягко произнес хирург, моя руки под краном. – Она не говорит еще?