Пещера Рыжего монаха
Шрифт:
Как?! Знаменитый романист, имя которого связывалось с образами отважных мушкетеров, который и сам-то представлялся не иначе как в плаще и со шпагой, бывал в России и где-то рядом бродил по Кавказским горам! Все это Федя узнал, прочитав первую страницу, и, не мешкая, захватив книжку, поспешил домой. Речь в ней шла о событиях весьма отдаленных, но Дюма есть Дюма, и вскоре Федя захлопнул прочитанную книгу. После этого время опять потянулось медленно.
Однажды утром, проводив отца до здания ревкома, он стоял на перекрестке улиц, раздумывая, куда бы направиться.
Город еще только начинал
Аджина сопровождали двое мальчишек. Рядом бежал Худыш.
Во избежание новой, неминуемой, как ему казалось, потасовки, Федя решил уклониться от встречи. Но Худыш, радостно залаяв, подбежал к нему, надеясь на лепешку.
Встреча приняла неожиданный оборот. Аджин протянул Феде руку и, когда тот неуверенно пожал ее, представил своим спутникам:
— Это мой друг… из Москвы приехал. Его отец самым главным учителем у нас будет.
Его приятели в свою очередь принялись трясти Федину руку и похлопывать его по плечу.
Федя чувствовал себя не очень-то ловко. В Москве он был лишь однажды, и так давно, что помнил только маленький грязный двор дома, в котором они остановились с отцом; по двору разгуливали куры и грелась в луже свинья. Смутно помнил еще тучи галок над кремлевскими соборами и пряники, что купил ему отец. Но к счастью, расспросов о Москве не последовало, так как Аджин не захотел делить с кем-либо общество столь почетного гостя и увлек Федю за собой.
Во дворике духана Аджин разгрузил ишака и, не показываясь на глаза Юсуфу, поспешил на улицу.
— Говори теперь, что будем делать, дорогой, куда пойдем? — спросил он Федю.
Федя раздумывал недолго: крепость на вершине горы манила его с первого дня, и он показал на нее.
— Святую воду хочешь пить?
— Что еще за святая вода? Крепость хочу посмотреть.
Аджину это желание показалось странным.
— Там только камни да деревья, — сказал он. Но пойти на гору с готовностью согласился.
Около мельницы, принадлежавшей монастырю, приятели свернули на сооруженный из жердей и виноградных лоз мостик через пенистую, озорную речку Монашку. У входа на мостик расположился какой-то предприимчивый фотограф. При известной храбрости тут можно было сняться в обнимку с ручным медведем или верхом на чучеле благородного оленя.
От мостика дорога серпантином пошла вверх. Чем выше, тем гуще становился лес. Исполинские дубы, буки и вязы сходились над головой зеленым сводом, и путники шли как в туннеле.
Федя был счастлив. Наконец-то он не один. У него есть приятель. И как хорошо в такое утро шагать в гору упругим шагом, вдыхать этот воздух, видеть всю эту необыкновенную красоту. А впереди их еще ждет крепость…
Аджин не задумывался над своим состоянием, просто рад был случаю провести день за пределами чадного духана и отдавался беззаботному
Ребята все чаще обгоняли паломников. Это были бедняки, одетые в лохмотья, с изможденными лицами. Они брели, опираясь на палки. Для Аджина зрелище было привычным, но у Феди при виде этих людей радость гасла.
Наконец вершина. Федя ступил на ее площадку и замер: вокруг на сотни километров простирались необозримые дали…
Море, серебряное от солнца, поднималось выше горизонта; далеко внизу лежал городок. Лодки и фелюги у причалов напоминали стайки рыбок, собравшихся у берега на кормежку. Дилижанс, кативший по сухумской дороге, казался ползущим тараканом. В стороне, противоположной морю, тянулись суровые и величественные горные кряжи, уходившие вдаль, и замыкались сияющей снежной белизной хребта.
Федя смотрел как зачарованный. Недаром обожаемый им Дюма писал: «Это был Кавказ, то есть театр, где первый поэт древности составил свою первую драму, героем которой был Титан, а актерами — боги… Понятно, почему греки заставили сойти мир с этих великолепных вершин».
Монахи неспроста оборудовали здесь смотровую площадку: в таком месте верующие невольно чувствовали себя букашками перед лицом творения всевышнего и примирялись с мыслью о бренности своего существования.
Аджин поглядывал на нового приятеля с таким видом, точно все окружающее — дело его рук.
Вслед за группой паломников мальчики прошли в ворота монастырского подворья [25] . Оно занимало западную часть крепости.
Разве можно было предполагать, что здесь, на вершине горы, будет такое скопище народа! Люди сидели в тени стен и деревьев, толпились возле высившейся в стороне часовни. Длинная очередь тянулась к святому источнику. Безрукие, хромые на костылях и деревяшках, слепые с протянутыми вперед руками, матери с плачущими младенцами на руках.
25
Подворье — здесь: территория, принадлежавшая монастырю за его приделами.
Два монаха, поочередно черпая из отверстия в скале, разливали воду в подставленные бутылки, пузырьки, фляги. Стоявший на возвышении поднос на глазах заполнялся медяками. Сняв шапки, люди крестились, со слезами пили воду, ждали чуда.
— А это ли не чудо? — обращаясь к окружающим, воскликнул старик, сидевший неподалеку от мальчиков. — На вершине горы животворный источник столетиями утоляет жажду, рабов божьих исцеляет и, сколько ни черпай, не убывает ни на каплю.
Окружающие согласно кивали, истово крестились. Федя позвал Аджина: