Пешки Сдвига
Шрифт:
Судя по лицу порченого, в его голове, туговато - но проворачивались мозговые шестерёнки, переводя мышление - на заданный Викторией путь. Повернулся, махнул рукой, приказывая открывать выезд. Зародившийся импульс выбранного (что важно - бескровного!), разрешения ситуации, подхватили остальные: и зачастили обратно, выполняя распоряжение.
Алмаз убрал левую руку с цевья, и - "Горыныч" тронулся вперёд.
– Нишкни, паскуда!
– Страшным шёпотом выдал очкарик, заметив, что рыжая ощутимо дёрнулась; определённо испытывая нехилые внутренние борения.
– Замри, кому сказал!
Она замерла и, вдруг сникла; по лицу - катились крупные, безостановочные слёзы... Внедорожник выехал за пределы блокпоста, прокатился ещё метров триста: и - "стеклорез"
Спустя несколько километров, когда пропали последние признаки того, что они движутся по, хоть каким-то образом - подвластной Мути, территории: "Горыныч" притёрся к обочине, остановился.
– Выходи.
– Книжник спрыгнул на чуть влажную землю; видимо, недавно здесь был несильный дождь.
– Не тормози, никто тебя в расход - пускать не надумал... Шатун, освободи даму.
Громила повозился со своим ремнём, и, Виктория выпрыгнула из кабины, позвякивая - оставшимися на запястье наручниками. Замерла, недоверчиво, исподлобья, глядя на очкарика.
– Забери.
– Книжник жестом указал ей, на голову "небожителя", удержавшуюся во время езды, в течение последних минут.
– Мало того, что мне это - и так не забыть; а уж, вещественные доказательства - вовсе ни к чему... Снимай, снимай.
Рыжая, неверными шагами приблизилась к капоту и, протянула руку к светлому ёршику волос; оставшемуся незапятнанным кровью. Без всякого сомнения - пересиливая себя, сжала пальцы, ухватив коротковатую прядь, потянула руку вверх. Насаженная на примерно семи-восьми сантиметровую эмблемку "Горыныча", в виде трёх, расходящихся в разные стороны - лезвий древнерусского меча; голова снялась с небольшим усилием, оставшись в руке Виктории.
Та стояла, с расширившимися глазами, часто и нервно дёргая рукой, пытаясь бросить голову - на обочину дороги. Пальцы, то ли - свело судорогой, то ли - приключилось ещё что-то; но голова, оставалась в руке рыжей, будто приклеенная.
Книжник вернулся в кабину: а Виктория - всё так же, стояла перед внедорожником, пытаясь расстаться с находящейся в руке, вещью. Всё сильнее дёргая рукой; вторая безвольно висела вдоль туловища, будто боялась прикоснуться, и тоже остаться неразлучной, с головой шиза.
– А-а!
– Тонкий вопль ужаса проник в салон "Горыныча", и очкарик с Алмазом - чуть подались вперёд, всматриваясь.
– А-а-а!
В глаза Виктории, отчётливо, неуклонно, с грацией ядовитой гадины, только что укусившей жертву; вползало шалое, беспросветное безумие...
– Объезжай её, что ли...
– Книжник закрыл глаза, больше не желая видеть этого.
– Поехали, поехали. На всех - добродетели не напасёшься. Тем более, что некоторые, с этой самой добродетелью - никак не стыкуются, хоть ты тресни...
Алмаз сдал назад, вывернул руль влево. И, скоро, впавшая в законченной душевный хаос, начавшая уже яростно трясти рукой - женская фигурка: пропала из вида, скрывшись в сумерках.
С полчаса, в кабине "Горыныча" - висело непонятное молчание. Шатун устроился поудобнее и, похрапывал, набираясь сил. Лихо до сих пор - не пришла в себя: но, если правильно ориентироваться по последним данным - должна была очнуться не раньше, чем через три-четыре часа.
За окном уже почти стемнело, Алмаз врубил фары, и негромко мурлыкал себе под нос, что-то вроде "Я шёл паровозом, за "Хонды" колёса...". Книжник сидел, с застывшим лицом, уставившись в сгущающуюся темноту, сложив руки на груди.
– Мы не закончили наш экскурс, по полезным свойствам, которые имеются от просмотров кинопродукции...
– "Стеклорез" допел последнее "па-па-ба, па-па-ба", и посмотрел на очкарика.
– Выкладывай, избавитель ты наш. Сгораю же от желания, узнать, чего я такого проглядел...
– Да просто всё...
– Книжник на миг поднял уголки губ кверху, не отрываясь от бегущей навстречу - ленты неплохо сохранившегося асфальта.
– Конечно, если ты в теме; и знаешь, куда смотреть, с чем сравнивать... ну, ты не годовалый
– В общих чертах.
– Лаконично сказал Алмаз.
– В самых общих.
– Не буду растекаться выражаемой мыслёй - по киноплёнке...
– Очкарик закрыл глаза, продолжая рассказывать.
– Она, и так - вся на ней. Короче; Молох - жуткая дешёвка, замызганный до полной невменяемости - штамп. Стереотип. Банальный образец киношного злодея.
– Он что? Подражатель?
– Ага. Именно. Он копировал этих целлулоидных Бармалеев, почти до полного изумления. Ты понимаешь?
– то, что для нас было реальностью; для него - было киношкой. Ну, может быть - не совсем верно выражена доскональная суть, но - в общем и целом...
– А как же его способности? Ведь он же что-то умел, и умел основательно.
– Вот тут - мы имеем переплетение заблуждений Молоха, с натурально присутствующим даром. Скорее всего, первое наложилось на второе, в результате каких-то событий: когда он возомнил о себе - то самое, что мы имели удовольствие лицезреть, и испытать... Выражаясь поэтическим слогом - "Вирус попал в благоприятную среду, и принялся пышно цвести, заражая всё вокруг...". Он же жил, постоянно думая, что существуют некие организации, постоянно точащие на него - жуткую коллекцию клыков, везде образовываются заговоры, враги не дремлют... Шизик, самый настоящий. С чего бы вдруг, он понёс эту белиберду, про тайное общество - якобы подославшее нас? Всё оттуда, из "Уорнер Бразерс представляет"... Молох был чуть старше меня; и, если я подсел на чтение, то - почему бы не сыскаться человечку, который свихнётся на кино? Дядя рассказывал, как они в детстве - подражали Тони Джаа, Скотту Эдкинсу, прочим крутым парням. Разница только в том, что эти крутые парни - были из хорошей команды: а Молох - выбрал противоположный вектор, и всего-то... Если бы дело происходило в досдвиговые времена - всё обошлось бы обычными фантазиями; но он вырос здесь. Что и привело к уже известному итогу. Уж не знаю, что заставило его - считать себя богом?
– ума не приложу; но, какие-то предпосылки имелись. Может быть, это выросло из способности скукожить взглядом - любого обидчика, даже с такими габаритами как у Шатуна. Может быть - произошло что-то другое: неординарное событие, катастрофа; в результате которой - Молох уцелел, и отнеся это случайное последствие - к своей неслучайной могущественности... Не знаю. Но, что-то было, не могло - не быть. Кстати!
– любой другой злыдень, взять того же Пугача: ни тебя, ни меня, и близко не подпустил бы к оружию; неважно какому - холодному, или огнестрелу. Потому что, он мыслит, точнее - мыслил; другими категориями, не берущими своих корней - от кинематографа. Молох же, не мог даже допустить мысли о том, что его устранят таким банальным образом: все злодеи, собирательный образ которых, он собой являл, умирали только зрелищно и нестандартно. Но, не в коем случае - не от заурядного штык-ножа. Это, при условии, что он вообще хоть когда-нибудь задумывался, что может умереть; учитывая его "неземной" статус. Я же говорю - штампы...
– А Сфинкс?
– А вот Сфинкс - это, судя по моим наблюдениям; как раз и был - первостепенным персонажем, старательно прячущимся в тени Молоха. На Сфинксе, по моему разумению - как раз вся эта кухня, и держалась. Молох, с его даром и, безмерной тягой играть во вселенского диктатора, с замашками бессмертного; идеально подходил на роль, как писали классики - "зиц-председателя для отсидки". Случись что, и все шишки - погребли бы под собой, именно Молоха. Сфинксу было очень удобно - рулить из-за спины актёришки, прикидываясь простым цербером. Ну, пусть - не совсем простым; но, никак не верховным правителем. Уж он то, Молоха не боялся абсолютно. Это я понял, из штришка в рассказе Лихо, когда Сфинкс вёл её - к шизу. Все остальные - боялись, несмотря на весьма сложные; и, горячие характеры порченых. А он - нисколько...