Пешки Сдвига

Громов Вадим Николаевич

– Стиляга пляшет...
– Напряжённо обронил в пространство Книжник, мгновенно потеряв интерес к чтению. Жизнь подкинула эпизод поинтереснее, чем стороннее участие в фантазийной мясорубке. Причём, если отталкиваться от иных книжниковых цоканий языком, выполненных в страдальческой тональности: изложенной если не полностью корявым языком, с банальным сюжетцем; то - никак не принадлежащей к шедеврам жанра.

Шатун моментально сел, цепко окидывая взглядом окрестности. Алмаз приник взглядом к оптике, рассматривая неожиданного разрушителя рутины. Лихо продолжала отжиматься, прекрасно понимая, что здесь вполне обойдутся без неё.

Развлечение

было даже не сколько неожиданное, сколько дохленькое.

Причём, в буквальном смысле слова. "Стилягой", объект прозвал Книжник, насмотревшийся своих киношек, и уловивший некое сходство с танцами в одном из них; и вихлявой походкой идущего в их сторону экземпляра. Мертвяка. Как бы сказал любящий поэтические метафоры, всё тот же Книжник - "не сильно побитый жизнью жмурик".

– Первый, это шестой. У нас "пешеход".
– Неторопливо сообщил в рацию в нагрудном кармане Алмаз, поглаживая цевьё "Калаша", словно предвкушая что-то.
– Как слышите?

– Слышу, шестой...
– Скучно хрипнула рация.
– Проблемы, или сами поладите?

– Какие проблемы, первый?
– С крохотной ноткой уязвлённости откликнулся Алмаз, одновременно - иронично переглянувшись с Шатуном.
– Первый раз, что ли говно пинком учить? Всё будет быстро и ласково... Отбой.

– Отбой.
– Рация замолчала, и Шатун, хрустнув суставами пальцев, скомандовал Книжнику.
– Метни, умник... Чтобы всё по-честному.

Тот, не отрывая взгляда от плетущейся вдалеке фигуры с неестественно ломаной походкой нежити, сунул руку в карман штанов, и выудил оттуда начищенную до блеска монету. Медный пятак с гербом канувшей в былое империи взвился в воздух, взблеснув в тусклых солнечных лучах, и упал в ладонь хозяина.

Решка.

– Да что ты будешь делать!
– Шатун от досады, без всякой показухи на публику, ахнул кулачищем о ладонь.
– Не везёт, так - не везёт! Банкуй, стеклорез. Не промахнись, смотри... А то вдруг, когда-нибудь...

– И как-нибудь, и жопой в грудь...
– Насмешливо продолжил Алмаз, упираясь прикладом в плечо, хотя мог прекрасно обойтись без этого. Но удовольствие следовало немного растянуть, хоть на немного, на долю мгновения. Выпади "орел", и пошёл бы Шатун, поводя плечами, неспешной походкой, с рисовочкой, чуть ли не с песней, делать "гуляш по-мертвецки". Ритуал, что поделаешь. Каждый развлекается, как умеет. Как жизнь позволяет...

Лихо поднялась на ноги, и замерла, глядя в сторону мёртвой мишени. Которой предстояло с секунды на мгновение - упокоиться окончательно. Книжник так и вовсе, замер сущим изваянием, переводя взгляд с Алмаза, на "стилягу". Он больше всего на свете хотел оказаться на месте снайпера; но в кариесном дупле бриллианты не водятся, вот незадача... Конечно, можно было разрешить шмальнуть разок-другой, будучи заранее уверенным, что Книжник скорее попадёт себе в тощую ягодицу, чем в мишень. С Алмаза бы не убыло. Но традиция есть традиция, тем более что она прижилась гораздо раньше, чем в их дозоре появился Книжник. Пусть скажет спасибо, что разрешают монету подкидывать, могли бы и как раньше - "камень-ножницы-бумагой" обходиться...

Шатун щёлкнул пальцами ровно в тот момент, когда палец Алмаза потянул спусковой крючок. Ещё одна частичка ритуала, лекарство от скуки. Звук щелчка и звук выстрела совпали, и череп бредущего метрах в двухстах от них, "пешехода",

брызнул бурым.

– Получите, и распишитесь...
– Внёс свою лепту Книжник, напряжённо сжимая в руках закрытую книгу, словно это он с её помощью только что завалил "стилягу". Гладко, чётко, филигранно.

– Когда Алмаз промахнётся, я влеплю Книжнику такой засос...
– Лихо отвела взгляд от оседающего на землю мертвяка, и посмотрела на очкарика с бесконечной восторженностью и мечтательностью. Настолько бесконечной, что они попросту не могли быть подлинными. Бесенята в её глазах, заметно прибавили в количестве и матёрости. И, перейдя на следующий уровень танцевального мастерства, выделывали сложные балетные па. Книжник вздохнул, и снова начал открывать своё чтиво. Шатун вздохнул даже не разочарованно: какой смысл разочаровываться в том, что просто-напросто не способно меняться?
– Алмаз НИКОГДА не промахивается; и собрался продолжить полуденную дрёму. Попадётся и на нашей тропинке "пешеход". Ужо порезвимся, в ближнем контакте-то...

– Не по-ня-ла...
– Лихо вдруг вытаращилась вдаль так, словно там нарисовались две "кляксы", устроившие сеанс смехотерапии, путём рассказывания анекдотов про блондинок. И дело было даже не в том, что "кляксы" не способны издавать членораздельных звуков по природе своей. И не в том, что все анекдоты про блондинок, на Материке в присутствии Лиха может рассказывать лишь Книжник. И то, рискуя получить по личности быстро и чувствительно, даже со скидкой на дружеское расположение.

– Он... он поднимается!

Мертвяк действительно вставал на ноги. Неуклюже, раскачиваясь из стороны в сторону, раз за разом - теряя зыбкое равновесие: но вставал! Сказать, что это было невероятно, значило не сказать ничего. Алмаз с ошарашенной физиономией приник к оптике, пытаясь понять, почему происходит то, чего происходить просто-напросто не должно.

– Ох-ре-неть!
– С утроенным чувством выдал Шатун, снова шандарахнув кулачищем по ладони.
– Стеклорез, никак не думал, что доживу до такого эпохального события... Как же ты так, а?

– Что... не... ептыть...
– Алмаз опустил "Калаш", и обвёл сотоварищей взглядом, в котором бурлила целая гамма эмоций.
– А ведь я не промазал. Слышь, Шатун? Не промазал. Глянь сам, если не веришь...

Он перебросил "Калаш" верзиле, и тот сосредоточенно прилип к оптике, тщательно разглядывая предмет обсуждения. Через несколько секунд гамма эмоций на его лице догнала и перегнала ту, что терзала душу Алмаза, и невысказанный вопрос поняли все остальные. "Какого х...?"

"Калаш", вернувшийся к законному владельцу, коротко выхаркнул ещё один свинцовый сюрприз, и даже на большом расстоянии было заметно, как голова "стиляги" снова дёрнулась от попадания. Но он продолжал идти, раскачиваясь в пространстве короткими, рваными движениями.

Воздух пронзили два новых выстрела, полусгнившая одежонка на груди "пешехода" дёрнулась два раза, но эффекта не было никакого. Хотя, если смотреть с точки зрения мертвяка, эффект как раз был. Четвёрка дозорных таращилась на приближающийся экземпляр фауны, как на ангела, вдруг явившегося перед ними с длинным списком накопленных прегрешений, не подлежащих замаливанию. Причём половина списка, была чьими-то посторонними грехами: самым беспардонным образом, навешанными небесной канцелярией на четвёрку.