«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия

Альфина и Корнел

Никто не стал спрашивать, какого ж ляда те не подождали приехавших с завода, если сами отрядили Приблева в точности передать про время и место. Драмин зато спросил себя, какого ж ляда идёт к генералам, когда намеревался за сменой белья.

Может, ему было любопытно, а может, он чувствовал, что вроде как должен. Их втроём ведь пропустили в город без конвоя, без охраны, без солдат, на одном только честном слове.

Честного слова хватило и на то, чтобы войти в казарменную комнату — видимо, нечто вроде кабинета генерала Каменнопольского.

Странно он выглядел, этот кабинет. Голые краснокирпичные стены без намёка на

краску или оклейку — но повисшая на них гравюрка; грубый дощатый пол — но коврик при входе, как в жилой квартире; тяжёлый конторский стол для одного — но обшарпанный, старомодный, с отколовшимися рельефами.

Странно было вот так беспрепятственно въехать в город, явиться к генералам, кивками отрекомендоваться, увидеть там своих приятелей.

То есть, выходит, это вот Охрана Петерберга решила их послушать? И впрямь заинтересовалась, сыскала время посреди распиливания поездов? Разве ж такое вообразимо?

Или это просто позабыли они, привыкнув по кабакам выпивать с графом, чего на самом деле стоит в этом городе его фамилия?

— Господа… ещё члены Революционного Комитета? — с некоторым недоумением уточнил генерал Стошев (русый, с широким лицом, с аккуратно завёрнутыми манжетами). — Похвальная сознательность.

В кабинете уже расположились граф, Гныщевич с Плетью и Мальвин. Графу предложили обитый ворсистой тканью стул, Плеть и Мальвин сидели на дощатой скамье вдоль стены, Гныщевич, скрестив руки, стоял в углу. Драмин решил, что ему подойдёт симметрическая позиция.

Взгляд генерала Скворцова (белозубого, с лихими бакенбардами, с буйными волосами), ясное дело, застыл на собственном сыне.

— Димка? Ты что же, стало быть, тоже?.. А вы, господин Мальвин, вы что ж не сказали?

Мальвин и не шевельнулся.

— Вы задавали мне вопросы о других сферах жизни господина Скопцова.

— Скопц… — генерал Каменнопольский (тонкий, щегольски зализанный, с перехваченной платком шеей) поперхнулся, тщетно скрывая смех. — Вы все друг друга по прозвищам называете? Гныщевич, теперь Скопцов…

— Не именем человек красен! — весело, точно пьяный, воскликнул Гныщевич.

Хэр же Ройш, хладнокровно усаживаясь рядом с Мальвиным, снова поджал губы:

— Не вижу, какое отношение это имеет к делу.

В дверях остался стоять один только Скопцов с красными пятнами по всему лицу, потупившийся, будто нашкодил и поймали. И такой же упрямый. Отец его мелко потряхивал головой, как если бы ему по ушам хлопнули.

— Итак, вы — весь Революционный Комитет, или нам предстоит ожидать ещё кого-нибудь? — холодно осведомился генерал Йорб (черноглазый, с большими руками и тяжёлой медлительностью движений).

— Революционный Комитет — выражение воли народа, весь он в комнатку не уместится, mes amis, — шутливо отсалютовал Гныщевич.

— Не весь, — уткнулся в генералов глазами хэр Ройш, — но ждать больше никого не будем.

— Мы собирались беседовать с полным составом, — всё так же холодно, с нажимом проговорил генерал Йорб.

— Вы написали только господину Гныщевичу и графу Набедренных, — хэр Ройш снисходительно растянул губы. — Вы и не знали о причастности кого бы то ни было ещё. Прошу вас не забывать о том, что мы находимся здесь по собственной воле.

Йорб на это пренебрежительно усмехнулся, а Стошев сдвинул брови с некоторым недоумением.

— Итак, нам стало известно, что вы занимаетесь расследованием и поиском

заговорщиков. Заговорщиков, строящих преступные планы против Охраны Петерберга, — поспешно заполнил паузу Каменнопольский. — Это так?

— Предположим.

— Зачем? — Скворцов сумел-таки оторвать взгляд от сына, но Драмину показалось, что вопрос был направлен всё же именно к нему.

— Ради процветания народа росского, разумеется, — в сторону пробормотал граф, а потом чуть кокетливо заулыбался. — Вы, господа генералы, только причинами интересуетесь, но не поводами? А я бы начал с поводов — во избежание путаницы. Преступные, как вы изволите выражаться, планы зародились в некотором обществе, куда я с недавнего времени был вхож. Обсуждались они в ключе метафорическом и ни к чему не обязывающем, однако же беседы, в которые меня то и дело вовлекали, показались мне… скажем так, предательскими по отношению к самому росскому духу. О чём я незамедлительно высказался — и был из упомянутого общества выдворен, но не напрямик, а, положим, с ласкою отодвинут. Вы наверняка догадываетесь, какую печаль в душе рождает подобное обращение…

— Его сиятельство указывает на то, — почти грубо прервал прочувствованный лепет Мальвин, — что преступные планы включали в себя жалобы на Охрану Петерберга в виде петиций Европейскому Союзному правительству.

Генералы зашевелились.

— Это новость, — не стал прятать обеспокоенность Стошев, — это большая новость. Значит, вас, ваше сиятельство, обидело, что вас отодвинули…

— И о чём вы только думаете, господа генералы? — недовольно качнул головой граф. — Предательство духа росского меня обидело.

— Да-да. Положим. А прочие?

Драмин с любопытством покосился на хэра Ройша. Граф с Мальвиным — и, логично предположить, остальные тоже — несли какую-то околесицу, и околесицу явно заранее задуманную, выверенную и срепетированную. Без хэра Ройша срепетированную, без Скопцова и без Драмина.

Хэр Ройш держался стойко, застыл и виду не показывал, но моргал чаще нужного, и было в нём вообще эдакое вытянутое напряжение.

— У всех по-разному, дорогие мои, у каждого по-своему, — хмыкнул Гныщевич, — хотя en g'en'eral нас объединяет нежелание решать свои проблемы через Европы… и желание при этом всё же их решать.

— Познакомились в Академии? — спросил Скворцов, снова впериваясь в сына.

— Это тоже не имеет отношения к делу, — отрывисто буркнул хэр Ройш и прибавил уже посмирнее: — Осмелюсь предположить, что заговорщики должны интересовать вас сильнее, чем генезис Революционного Комитета. У нас ведь имеет место обсуждение выгодной для всех стратегии действий, а не допрос?

Йорб снова усмехнулся — коротко, по-собачьи, с непередаваемой уничижительностью.

— Боюсь, вы что-то неверно поняли, — скрыл за сладкой гримасой раздражение Каменнопольский. — Это как раз таки допрос. Мы, видите ли, получаем информацию, что поиском чрезвычайно опасных заговорщиков занимается некая организация… Это, господа, само по себе экстравагантно — кто вообще дал вам право вести какие бы то ни было расследования? Опять Твирин? Но, положим, это вопрос отдельный, а любопытно здесь другое. Итак, тайная организация с неизвестными мотивами, неизвестными целями… Кто же вы сами, если не заговорщики? Теперь я вижу, что вы просто студенты, кружок… Ну ничего… Но не вы ли занимаетесь подстрекательством?