«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия
Шрифт:
— Зато вы столь же неучтивы, как мне представлялось, — спокойно улыбнулся Бася. — Разве мы имеем честь быть знакомыми?
— Я посвящал в веру вашу сестру. Или вы забыли?
— По всей видимости, я забыл и о том, что у меня есть сестра.
— Сестру в вере.
— Ах, вы об этом… Прошу меня простить. В минуту обряда человек перестаёт быть человеком, он выступает лишь как проводник Божьего провидения... Может, поэтому в последние годы я и отошёл от веры к учению о прогрессе. Его и благодарите за то, в какой я форме! — с трудом оторвав взгляд от Сорсано, Бася обернулся к графу Тепловодищеву: — Или, быть может, я неправ? Признаю, все мои помыслы крайне профанны — кажется, вы у нас настоящий знаток богословия.
— Напротив, скорей уж святой, — охотно заговорил Тепловодищев. — К тому, о чём вы говорите, многие стремятся — более того, в трактатах Благочестивого Века постоянно встречаются настойчивые замечания о том, что отказ от плотского должен воистину простираться и на столь тривиальные детали, как черты лиц, но, как мы все понимаем, человеческая природа…
И речь полилась. Речь лилась ещё долго, и поздний завтрак перешёл в поздний обед, а тот начал подкрадываться к ужину. Конечно, не всё это время заполнилось щебетанием графа Тепловодищева — возвращался и Петерберг, и бунт в Кирзани, и волнения в Фыйжевске, и их причины, и необходимость выслать делегатов, и отсутствие такой необходимости, и разница между делегатами и инспекцией, и оскорбительность этой разницы, и гипотетическое мнение Европ, и личность мсье Армавю. Но даже заросший бородой Четвёртый Патриархат вскоре понял, что в своей жажде рассказать об идее прогресса мсье Армавю столь словоохотлив, что лучше побольше говорить самим. И речи лились уже без него, волнясь пурпурным бархатом.
Но Плеть видел, что на кончиках мизинца и большого пальца левая Басина перчатка взмокла от пота.
Отказавшись от смотра Резервной Армии, мсье Армавю всё же вынужден был чем-то занять своё время, и ему предложили экскурсию по Патриаршим палатам, на которую он с восторгом согласился. Никто из членов Четвёртого Патриархата отвлечься на оную не мог — им предстояло ещё совещаться и совещаться по поводу Петерберга, и Жуцкой представил мсье Армавю свою дочь, юную, свежую и незамужнюю.
Плеть рад был вырваться наконец из забороженного зала, но гибкая и прекрасная Жуцкая немедленно оплела Басин локоть. А Плети нужно было остаться с Басей наедине хоть на минуту, потому что Басе нужна была передышка. Потому что он целовал Жуцкой ручку вовсе не так, как учил его Золотце, а в самом деле.
Девицы давались Басе так же легко, как иностранные языки. Он не был ни самым красивым, ни самым умным, ни самым сильным, но в нём кипела смесь нахальства и искреннего восхищения, перед которым не могла устоять ни одна. И он этим без лишнего стыда пользовался, но и не кичился слишком своими победами. Девицы были для него завтраками, приятными и нужными, однако ни одна из них не доставляла ему столько удовольствия, как порыкивающая при старте «Метель».
Плети же общинные порядки запрещали заглядываться на росок, но сейчас вера его в порядки дрогнула, затрещала и накренилась: упоительная Жуцкая будила воображение и ускоряла ход крови, тем замедляя ход мысли. Простая белая юбка ниспадала с безжалостно крутых бёдер, а золотое шитьё волос служило лучшим украшением. Но дело было не в том, что она отказалась от корсета, предпочитая не прятать талии и неподдельного девического подъёма маленьких крепких грудей; не в том, как внимательно она следила за Басей и как приоткрывались при этом её губы. Дело было в том, что всю её собрали из мягких и упрямых округлостей, готовых в любой момент раздаться и откатиться, но не проседающих под пальцами, и в том, как легко и по-басиному она танцевала вверх по лестнице.
И Бася падал. Он не замечал даже, как для того, чтобы быть с ним одного роста, она надела мягкие сапожки без каблуков. Он хватал её за лишённую оков талию и улыбался.
—
— Моя жена, gr^ace au ciel, в Париже, — не смутился он, — и, надеюсь, там она и останется.
— Разве? Я слышала, вы собирались её перевезти.
— Я помышлял об этом… пока не увидел своими глазами, как прекрасны росские девушки, — пропел Бася, после чего снова подхватил её за талию, опрокинул и поцеловал.
И дальше они ходили, сплетшись: по Главному Присутственному, по Канцелярии, по Библиотеке законников, по подлинным палатам патриархов древности, сохранённым под специальным кирпичным футляром и одарившим сегодняшний лабиринт строений своим величавым именем. На ночь Басе предложили апартаменты в Доме высоких гостей, и постель в этих апартаментах была достаточно широкой. Когда юная Жуцкая лично пожелала препроводить туда Басю, Плеть понял, что мохнатые паучьи лапы до него добрались.
Он не мудрствовал. Возможно, никто в мсье Армавю не усомнился, и желания Жуцкой диктовал обыденный политический расчёт её отца. Возможно, Бася неверно ответил на вопросы непроницаемого керамического Сорсано. Наверняка Плеть знал только одно: у Баси за голенищем тоже прятался нож, и раздеться так, чтобы этого не заметили, будет очень непросто.
— У вас невероятные глаза, — ворковал Бася, увлекая Жуцкую в свои апартаменты. — А ты не стой над распахнутой дверью! — бросил он Плети.
— О, я на четверть индокитаянка, — Жуцкая пробежала пальцами по Басиному сюртуку и медленно вытащила булавку, которой был заколот его платок. — Папа родом из Фыйжевска. Сам он рос, а вот матушка — наполовину из-за Канала…
Плеть же не стал стоять над распахнутой дверью. Он её запахнул.
— Удивительно, — Бася помог Жуцкой расстегнуть на себе сюртук и сбросил его, оставшись в одной рубахе, а сам потянулся к шнуровке на её спине. — La beaut'e incroyable!
Жуцкая уже успела нетерпеливо стащить с Баси перчатки — обручальное кольцо со звоном улетело в угол, и оба рассмеялись, — снять сапфир и размотать шейный платок, когда заметила Плеть и с вскриком закрылась. Собственное её платье держалось только на бёдрах.
Неожиданно для самого себя Плеть эти бёдра оглядел с изрядным хладнокровием.
— Вам известны, мс’е Армавю, правила моей работы. Не оставлят’ вас ни при каких обстоятел’ствах.
Бася поднял лицо, и в лице его были округлые бёдра Жуцкой, золотые волосы Жуцкой и — особенно — нежные и налитые ожиданием губы Жуцкой.
— Ни при каких? Помилуй, даже когда речь идёт о прекрасной даме?
— Ни при каких.
Бася шумно выдохнул и сощурился. Отпустил Жуцкую, сделал шаг назад, всплеснул руками. В деланном отчаянии рухнул спиной на кровать и чуть подскочил на её упругих перинах.
Упругих. Готовых.
Жуцкая смотрела на него с возмущённой надеждой, а Плеть смотрел прямо перед собой.
— Ну что ж, — поправив за спиной подушку, Бася устроился поудобнее. — Красота есть красота, а дружба есть дружба. Верный стражник ведь не может не быть другом своему хозяину? И он прав, у нас был уговор. Conform'ement au contrat я в самом деле никак не могу выставить его за дверь. Оставьте это, mademoiselle Жуцкая, — он похлопал по простыне рядом с собой, — и идите скорее сюда.
— Сюда?! Вот так? А как же он?..
Бася с любопытством склонил голову, и Плеть вдруг понял, что ответ на вопрос о препорученной свободе прост. Не может не быть прост. Басе нельзя не верить.
Смерив Жуцкую насмешливым взглядом с золочёной макушки до обутых в мягкие сапожки пят, Бася пожал плечами:
— Если он захочет присоединиться, он даст нам знать. Вы ведь не против? Apr`es tout, дружба есть дружба!
Глава 55. Кошмар хэра Ройша