Песнь дружбы
Шрифт:
Шпан слушал ее, опустив глаза. Он охотно задал бы ей единственный интересовавший его вопрос, но он не был в состоянии произнести его. Над его переносицей появилась маленькая угрюмая складка: он был недоволен собой. Уважение к себе не позволяет, решительно не позволяет ему хотя бы еще минуту беседовать с этой фрау Шальке, да еще обсуждать с нею вещи, носящие интимный характер. Ведь это жалкое, забитое, преследуемое судьбой создание, несчастная, болтливая и, пожалуй, даже немного слабоумная женщина. И как он только мог связаться с нею? Теперь он был даже сердит на себя. Наконец он поднялся и произнес с достоинством:
— Ну, теперь, надеюсь, вы будете наведываться чаще, фрау Шальке. Всегда к вашим услугам! Вот квитанция!
Фрау
Его слова прозвучали деловито и холодно, словно он и не хотел ничего узнать. Она совершила ошибку, страшную ошибку, и теперь ей оставалось только взять свою корзинку и уйти. Она надеялась опять заработать немного кофе, муки и сахару, однако просчиталась.
Но у двери она обернулась, иначе она не могла поступить: надо хотя бы намекнуть Шпану на то, что он упустил. И она произнесла приглушенным дрожащим голосом, ничего особо не подчеркивая:
— Я совсем забыла вам сказать, господин Шпан, — я ее видела.
Говоря это, она не решалась взглянуть на Шпана и поэтому не могла заметить, что он съежился, как от удара.
— Вы ее видели?
— Да, я ее видела. Не раз.
Шпан молчал. Его голос дрожал, он боялся выдать свое волнение и ждал, пока не утихнет нервное сердцебиение.
— Надеюсь, она выглядит здоровой, — опросил он, достаточно овладев собой.
— Да, она выглядит хорошо. Она очень загорела в городе.
— Ну, это приятно слышать.
— И она, по-видимому, в хорошем настроении. Она так весело смеялась!
О хорошем. настроении Христины фрау Шальке сообщила, собственно, лишь для того, чтобы сказать Шпану что-нибудь приятное.
Она весело смеялась? Шпан почувствовал укол в сердце. Он сгибается под тяжестью горя, а она радостна и весела! Мгновенно он стал холодным и неприступным, уязвленный до глубины души. Он поблагодарил вдову Шальке официально-вежливо и закрыл за ней дверь.
Но уже через минуту, — ах нет, не через минуту, а еще поворачивая ключ в замке, — он раскаивался: не нужно было поддаваться мимолетному раздражению. Он пролежал всю ночь без сна. Она хорошо выглядит! Она в хорошем настроении! Ах, Христина, Христина, как я люблю тебя, дитя мое! Лучшего известия он не мог получить. Он видел, как она идет по оживленным улицам, весело болтая, а рядом с нею мужчина с темным, слегка мрачным лицом, черты которого он забыл. Он слышал, как она говорит, разбирал отдельные слова, а один раз она обратила к нему свой мерцающий темный взгляд поверх снующей вокруг толпы.
Вдова Шальке поплелась домой, разочарованная, с корзинкой в руке. Корзинка была легка как перышко. Женщина брела, съеживаясь все больше и больше. Она считала себя необычайно умной, даже чересчур умной, — а она глупа, попросту глупа! Однако на следующее утро Мета, стоя во дворе, окликнула ее: господин Шпан хотел бы вечером повидать ее на минутку. Он говорит, что выдал ей неправильную квитанцию.
В этот вечер Шпан преобразился. Он казался совершенно спокойным и приветливо сказал, что вчера вечером, к сожалению, был озабочен деловыми неприятностями — в теперешние времена все идет не так просто, совсем напротив. Так вот, он был бы благодарен фрау Шальке, если бы она подробнее сообщила ему о Христине. Он проговорил это приветливо и с теплотой, которая должна была ободрить фрау Шальке. Ведь в конце концов Христина его дочь, чтобы там ни было — заблуждение молодости, неосторожный шаг, а может быть, что-либо и похуже. Фрау Шальке ведь женщина разумная и знает, каковы бывают молодые девушки.
Фрау Шальке покраснела; зажав руки между острыми коленями, она кивала головой. Ах да, она тоже была молода когда-то и, разумеется, не была святой, вовсе нет! Кто без греха? Она меньше всего собирается бросать камень в ближнего, кто бы он ни был. Тем более если это молодая девушка! Никто не может угадать того, что происходит в душе молодой девушки. Особенно же мужчина. Девушки —
Фрау Шальке может говорить с ним совершенно откровенно. Он удивляется, как это ей удалось отыскать Христину. Как Христина выглядит? В каких условиях живет? Она может рассказывать подробно, сегодня у него есть время. Между прочим, он опять приготовил для нее небольшой пакет.
Шальке рассказала: приехала она, значит, к своему брату Эмилю, который до недавнего времени был музыкантом в кино. Так вот, ее брат Эмиль не знал этого господина — этого доктора Александера. Но разузнать о нем было нетрудно, потому что театр и кино — все это связано между собой. Нужно было только немного порасспросить. Этого господина-w-доктора Александера — почти не знают в городе, он не принадлежит к числу знаменитостей, о которых пишут в газетах, отнюдь нет. Он из хорошей зажиточной семьи. У его отца была фабрика, и со временем она должна была перейти к сыну. Старик хотел, чтобы сын стал юристом. Он и учился на юридическом факультете. Но потом у него вдруг пропало всякое. желание заниматься делами отцовской фабрики, и теперь он целыми днями играл на рояле и мечтал только о театре. В конце концов он сделался капельмейстером, режиссером и актером, но старому Александеру это надоело, и он перестал давать сыну деньги. Ну, тот и начал слоняться по свету, и ничего путного из него не вышло. В настоящее время он режиссер в «Шиллертеатре». Это маленький театр, где ставятся комедии и оперетты. Говорят, что этот театр скоро закроется, — он большей частью пустует. Есть люди, которые возлагают большие надежды на доктора Александера и верят, что он далеко пойдет, но есть и такие, которые о нем совершенно иного мнения. Они говорят, что он вообще не способен серьезно работать и любит вести беспутную жизнь.
— Беспутную?
— Да, беспутную. Когда у него есть деньги, он платит за всех, пока сам не останется без гроша. Одна актриса «Шиллертеатра» рассказала ее брату следующий случай, произошедший с доктором Александером. У него была тетка, по его словам злая и скверная женщина, и он был с нею в ссоре. И вот эта тетка умерла и оставила ему тысячу марок. Но Александер не хотел принимать денег от этой особы, ни одного пфеннига. Он заявил своим товарищам, что каждый, кому нужны деньги, пусть смело приходит к нему. Пришли, разумеется, все. Актриса клялась ее брату, что такой случай действительно был.
Шпан покачал головой.
— Поразительно! — произнес он.
Однако слишком уж верить всему этому нельзя: ее брат говорит, что нигде не врут так много, как в театре. Словом, можно думать о докторе Александере что угодно, но нельзя не признать, что он мужчина представительный, и нечего удивляться, что он пользуется успехом у женщин. Ах, эти женщины! У них совершенно нет ни стыда, ни самолюбия. Вот, например, жена владельца бойни — она и хороша собой и богата — день и ночь гоняется за Александером, всучивает ему деньги и подарки, а один раз даже предложила жене Александера пятьсот марок, если та…
Шпан остановил ее движением руки.
— Его жене, вы сказали? Разве у него есть жена? — удивленно спросил он.
— Да, да, у него есть жена! У нее рыжие крашеные волосы. Она певица, субретка, как они называют.
— Значит, он женат?
— Да, женат. Я рассказываю только то, что мне говорил мой брат. Так вот, эта жена владельца бойни…
Нет, нет, фрау Шальке переборщила. Этого Шпану вовсе не нужно знать. К чему? Она усмехнулась про себя. Нет, нет, ее брат сам говорил, что вся эта история чистейшая выдумка. «Шиллертеатр» — это она уже говорила — накануне банкротства, и говорят, что Александер хочет его заполучить. Говорят также, что Александер подцепил себе в провинции богатую невесту и что он арендует театр.