Песнь льда и огня. Книги 1-9
Шрифт:
Стрикленд разглядывал выцветшие гобелены на стенах, закругленные окна с красными и белыми стеклянными ромбами, стойки с копьями, мечами и молотами.
— Пусть приходят. Здесь можно сдерживать войско в двадцать раз больше нашего, лишь бы припасов хватило — тем более что в замке, как вы говорите, есть ход к морю.
— Да. Это пещера под утесом, открывающаяся лишь во время отлива. — Коннингтону ничуть не хотелось выдерживать осаду в своем родном замке. Гриффин-Руст невелик, хотя и хорошо укреплен; то ли дело соседний, большой и почти неприступный. Если взять его, пошатнется все королевство. — Прошу прощения, капитан. В септе похоронен
— Конечно, милорд.
Коннингтон направился, однако, не в септу, а на крышу восточной башни, самой высокой. Поднимаясь, он вспоминал прошлые восхождения: не меньше ста с лордом-отцом, любившим оглядывать сверху свои леса, утесы и море, и одно — только одно — с Рейегаром Таргариеном. Принц Рейегар, возвращаясь со свитой из Дорна, остановился в замке на две недели. Он был молод тогда, Коннингтон — и того моложе. Приветственный пир Рейегар почтил игрой на своей среброструнной арфе, и все женщины прослезились от его грустной любовной песни. Мужчины, конечно, не плакали, тем более лорд-отец, любивший разве что свои земли. Лорд Армонд весь вечер старался переманить принца на свою сторону в споре с Морригеном.
Дверь на крышу заклинило — никто не открывал ее много лет. Лорд Джон приналег на нее плечом и был вознагражден все тем же великолепным видом: утес с изваянными ветром шпилями, бурное море внизу, бескрайнее небо, пестрый осенний лес. «Владения вашего отца очень красивы», — сказал Рейегар, стоя на этом самом месте, и юный Коннингтон ответил: «Когда-нибудь все это будет моим». Нашел перед кем хвастаться — перед принцем, которому предстояло унаследовать все королевство от Бора и до Стены.
Гриффин-Руст перешел-таки к Джону, но ненадолго: он, чего не случалось ни с одним его предком, лишился своих земель. Слишком высоко он тогда вознесся, слишком сильно любил, слишком многого возжелал — и упал, пытаясь достать звезду с неба.
После Колокольной битвы, когда неблагодарный Эйерис Таргариен, снедаемый безумными подозрениями, лишил его титула и отправил в изгнание, лордом стал кузен Джона сир Рональд — Джон, отправляясь в Королевскую Гавань на службу к принцу, оставил его кастеляном. Роберт Баратеон, став королем, доконал грифонов. Замок и голову кузену оставили, но назывался он уже не лордом, а Рыцарем Гриффин-Руста. От земель Коннингтонов осталась едва ли десятая часть: все остальное разделили между соседними лордами, поддержавшими Роберта.
Рональд давно уже умер, а сын его Роннет, теперешний Рыцарь Грифонов, ушел воевать куда-то в речные земли. Это к лучшему: людям свойственно биться за свое добро до последнего, даже если оно ворованное. Не хотелось бы отпраздновать свое возвращение смертью близкого родича. Рональд, конечно, не преминул воспользоваться падением лорда-кузена, но Рыжий Роннет тогда был ребенком. Джон даже покойного сира Рональда ненавидел не так чтобы люто и всю вину возлагал на себя.
Поражение в Каменной Септе он потерпел из-за собственного высокомерия.
Где-то в городе, раненый, один-одинешенек, скрывался Роберт Баратеон. Джон Коннингтон знал об этом и понимал, что голова Роберта на копье мигом положит конец восстанию. Он очень гордился собой, и недаром: король Эйерис сделал его десницей, дал ему войско. Молодой Джон должен был доказать, что достоин королевского доверия и любви Рейегара. Он намеревался убить мятежного лорда собственноручно и завоевать себе место в истории Семи Королевств.
Ворвавшись
Годы спустя Коннингтон старался убедить себя в том, что его вины в этом не было: любой на его месте предпринял бы такие же действия. Он обыскал весь город, предлагал помилование, обещал награду, вывешивал заложников в клетках и грозил не поить и не кормить их, пока ему не выдадут Роберта.
«Сам Тайвин Ланнистер не сделал бы больше», — сказал он Черному Сердцу на первом году своего изгнания.
«Ошибаешься, — возразил Милс Тойн. — Лорд Тайвин попросту подпалил бы этот городишко со всем его населением: грудными младенцами, рыцарями, септонами, шлюхами, свиньями, мятежниками и крысами — а уж потом, когда на пожарище остыли бы угли, послал своих людей искать кости Роберта. После этого Старк и Талли как пить дать приняли бы от него помилование и убрались домой, поджав хвост».
«Прав был Черное Сердце, — думал Джон Коннингтон, опираясь на крепостной зубец родового замка. — Я хотел убить Роберта на поединке и не желал носить клеймо мясника. В итоге Роберт ушел от меня и зарубил Рейегара на Трезубце».
— Я подвел отца, — промолвил он вслух, — но сына не подведу.
Когда он спустился, во дворе уже собрали всех обитателей замка. Сир Роннет действительно ушел с Джейме Ланнистером, но кое-какие грифоны в Гриффин-Русте еще остались. Среди пленных обнаружились младший брат Роннета Реймунд, сестра Алинна и внебрачный сын, ярко-рыжий мальчуган по имени Роннет Шторм. Пригодятся как заложники на случай, если Рыжий Роннет вздумает отвоевывать бесчестно занятый его родителем замок. Коннингтон приказал заключить всех троих в западной башне. Девушка расплакалась, бастард попытался укусить солдата с копьем.
— Перестаньте! — прикрикнул на них лорд Джон. — Вам ничего не сделают, если Рыжий Роннет не станет валять дурака.
Из тех, кто служил здесь еще при нем, остались немногие: старый кривой сержант, пара прачек, успевший повзрослеть конюшонок, значительно потолстевший повар и оружейник. В пути Грифф отпустил бороду: она, к его удивлению, росла рыжей, и лишь кое-где сквозь огонь пробивался пепел. В длинном красно-белом камзоле с двумя дерущимися грифонами своего дома он должен был выглядеть как постаревший молодой лорд, друг и товарищ принца Рейегара, но слуги явно не признавали его таковым.
— Одни из вас вспомнят меня, — сказал он, — другие сейчас узнают, кто я такой. Я ваш законный лорд, вернувшийся после долгого изгнания. Враги убедили вас в том, что я умер, — это, как видите, ложь. Служите мне верно, как служили кузену, и никакого вреда вам не будет.
Люди, поочередно выходя вперед, называли лорду свои имена, преклоняли колени и приносили присягу на верность. Солдаты, из которых после взятия замка уцелели только четверо, старый сержант и трое юнцов, сложили свои мечи. Никто не мешкал, и все остались в живых.