Песнь моряка
Шрифт:
Плотным потоком плыли гидросамолеты – в основном кукурузники из соседних городов, но попадались и экзотические пришельцы. Ровно в шесть вечера спикировали вниз два «Морских ястреба» – они проехались по заливу, выгрузили на веерный подъемник яхты сначала техников, потом алюминиевые ящики с оборудованием, после чего взлетели вновь, крыло к крылу, как пара водоплавающих со стальными перьями. Чуть позже явился вертолет и, повертев пропеллером, выпустил из себя полдюжины визжащих девчонок с волосами цвета красных фальшфейеров. Поднялся гвалт. Это были не кто иные, как «Вишенки», группа из Анкориджа, уже почти прославившаяся на всю страну программой «Классические хиты в Четвертом мире». Волосы у всей шестерки были натурально-рыжими, а прославились они тем, что носили костюмы с разрезами, доказывающими эту натуральность. Девчонки стремглав вылетали из-под вихря лопастей и мчались наверх, тряся кудрями под аккомпанемент воплей и аплодисментов зрителей:
– Гребаные ягодки, слопанные вишенки! Гуляем!
Гигант на верхушке сходни, отступив в сторону, пропустил девчонок на
За несколько минут до семи над западным горизонтом появилось радужное зелено-желтое мерцание. Эта переливающаяся химера быстро снижалась в ореоле оглушительного воя и дыма. Над парковкой она вдруг устремила в небо клюв и зависла в воздухе, как огромная колибри; затем снова встала горизонтально и опустилась на вспученный асфальт.
Когда дым рассеялся, показалось слово «МИЦУБИСИ» отчетливыми черными буквами. По веревочной лестнице сошли три азиата в темно-синих костюмах, и им сразу спустили на веревках три чемоданчика. Выдавал им эти чемоданчики отнюдь не азиат. То был настоящий американский бич-бой в белых яхтенных штиблетах, шортах для серфинга и гавайской рубашке с узором из райских птичек. Он тоже спрыгнул на землю, и в струе горячего воздуха из мотора замерцал светлый пух его коротких волос. Лучезарно улыбнувшись и помахав кольцу зрителей, он поспешил вдогонку за тремя своими серьезными попутчиками. Когда все четверо отошли на безопасное расстояние, летательный аппарат с тем же воем завис в воздухе, потом накренил моторы и исчез из виду раньше, чем его пассажиры добрались до края парковки. Стряхнув благоговейный транс, Уэйн Альтенхоффен написал: «После явления прыгучего джета никто бы не удивился, если бы на поверхность всплыла атомная субмарина…»
В самом начале девятого из-за каната вновь показалось лицо вскормленного кукурузой истинного американца, улыбающееся на этот раз в ручной микрофон. При нем был Николас Левертов в шляпе и темных очках. Улыбчивый истинный американец сиял над толпой, кивая во все стороны; вскоре болтовня утихла, динамики замолчали, и тогда он заговорил в микрофон:
– Привет, братва! – Так приветствуют студийную аудиторию ведущие игровых шоу. – Как улов?
Смех и свист были ему ответом. Когда они угомонились, он снова включил микрофон:
– Позвольте мне представиться, люди. Меня зовут Кларк. Кларк Кларк. Кларк Б. Кларк. Теперь слушайте. Плевать, если вы забудете мое имя, плевать, если вы забудете фамилию, но вот к среднему инициалу я весьма чувствителен. Вот вам небольшой трюк для памяти, я его сам придумал. Повторяйте за мной, Кларк-как-Кент…
Они на пробу повторили.
– Б-как-бардак…
Они отозвались с большим энтузиазмом.
– Потом Кларк-как-имя. Кларк Б. Кларк. Думаю, у моей матушки после родов возникли проблемы с речью. Но не у меня. Я рот-огород, официальный спикер корпорации «Чернобурая лиса», и первым делом, чтобы настроиться на правильную волну, я хочу поблагодарить вас всех вместе и по отдельности, граждан Куинака, от всего нашего корпоративного сердца за тот теплый прием, которого вы нас удостоили. Б-как?.. Ну, вы поняли. Подтягивайтесь, подтягивайтесь поближе. Передо мной также стоит приятная задача приветствовать вас на борту «Чернобурки», друзья, поскольку – и тут я перехожу прямо к делу – у вас есть то, что нам надо. Что, спросите вы? Спрашивайте. А я отвечу. У вас есть то, что в бизнесе зовется место, превосходное место с пейзажем, но еще без рамки, – все, что на юг отсюда, уже почти полностью завалено дерьмом, если вы еще не заметили, – зато у вас небо пока чисто, а воздух сладок… если не обращать внимания на запах рыбьих кишок… а у нас есть то, что надо вам. Это большие бабки, друзья, давайте называть вещи своими именами – большие бабки, крупные сделки и движуха. Вам нужно всего-навсего пустить нас к себе. Чистая сделка или как? Подумайте сами. А пока вы думаете, друзья, – он широким жестом отстегнул канат, – добро пожаловать на борт, давайте веселиться и знакомиться. Я был бы рад сказать «все на борт», но не могу. Большой Джо приказал никого не впускать без билета, а я не знаю языка гигантов и потому не могу отменить его приказ. Но знаете, что я вам скажу… – Он быстро посмотрел по сторонам и зашептал в микрофон: – Этот бандит не отбирает карты, сечете? Вам нужно всего-навсего дождаться, пока кто-то с картой сойдет с борта, и… – он заговорщически подмигнул, – кто что узнает? Точно не Большой Джо. Мы все на одно лицо для Большого Джо: мы маленькие. Так что верьте мне, люди: всякий, кому хватит терпения, дождется своей очереди и взойдет на борт, и мы не утонем, как это едва не случилось в Бразилии. В верховьях Амазонки это было. Ладно, Кларк Б-как-бардак, хватит, заткни фонтан. Пришла пора для мууу-зыки и мууу-зама. Тащите их сюда. «Вишенки»! Привет, дорогие…
На палубу выскочили девчонки с беспроводными гитарами и микрофонами у подбородков, заверещали «На север, в Аляску» разрывающим горло фальцетом, невероятно пронзительным. Гости, обступившие группу, едва устояли на ногах под натиском усиленного звука. Прочие шумы исчезли. Люди на парковке сложили переносные динамики и унесли их прочь.
Час спустя, когда приехали Айк с Гриром, главная палуба большого судна была забита до самых поручней, а пролитое шампанское плескалось через фальшборты. «Вишенки» вскарабкались
35
Аллюзия на «Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян» («Parsley, Sage, Rosemary and Thyme») – название третьего студийного альбома дуэта Пола Саймона и Арта Гарфанкела (Simon & Garfunkel, 1956–1970), выпущенного в 1966 г. студией Columbia Records, и цитату из народной песни «Scarborough Fair / Canticle», вошедшей в этот альбом.
– Не становись в этот бардак, мон, – сказал Грир Айку. – Если вдруг какое дерьмо, мы в жизни не выберемся. Паркуйся здесь, гулять полезно.
Две последние ночи выдули много ветра из Грировых парусов. Лицо его распухло, а глаза казались стеклянными даже после восемнадцати часов отключки. Пока они ехали, он, выпросив у Айка бинокль, все время нервно прилаживал и переприлаживал окуляры к глазам, словно высматривая, нет ли засады.
Айк остановил фургон на Приморской у выезда на Кук и вышел. Грир замешкался, хмуро высматривая что-то через бинокль и ветровое стекло. Он искал на парковке «мустанг» с огненными полосами – машину Беллизариуса, – все еще надеясь, что явится спаситель, снимет с его узких плеч тяжелую мантию ответственности и можно будет спокойно наслаждаться вечеринкой. Но никаких следов матерчатой крыши Кальмаровой машины на парковке не было. Грир, однако, нашел утешение в толчках и воплях скакавших по крыше мостика «Вишенок». Увиденное собственными глазами свидетельство того, что рыжий цвет волос у них и впрямь натуральный, прибавило ему храбрости.
– Ммм, спасибо тебе, хоспади. То, что мне надо.
– Рассмотрел что-то знакомое? – спросил Айк.
– «Вишенок», чувак, вполне знакомо. Ого. А еще тысячу пьяных Псов.
– Мы не обязаны туда идти, – предложил Айк.
– Еще как, чувак. Обязаны, – вздохнул Грир, вываливаясь из фургона. Стресс нагнал на него философского спокойствия. – Tr`es amus'ee [36] , шо не? То ли чей-то буйный сон, то ль кошмар. Пошли?
Не успели они отойти от фургона, как на противоположной стороне улицы появился из дверей своего кегельбана Омар Луп. Ярко-красный кегельный мяч болтался у него на боку, как булава. Подсвеченная неоном горбатая фигура напомнила Айку борова из жаровни.
36
Очень забавно (фр.).
– Увидишь, Саллас, – прокричал Луп с той стороны дороги. – Он пришел домой за тем, что ему недодали, жабья холера. Помог бы ты мне лучше сломать ему шею, а не держал меня за руки. Увидишь…
Айк не ответил. Грир что-то крикнул, но слова потерялись в несущемся над асфальтом вихре усиленной динамиками музыки.
Они прошли через всю парковку, останавливаясь у открытых дверей машин перекинуться словами и пожать руки. Шутки-прибаутки. Ни слова о приглашениях. Все были слишком веселы, чтобы завидовать, притом что билетов ни у кого не было. Вслед за Гриром Айк поднялся по трапу, и гигант взмахом руки пропустил их через ворота, даже не взглянув на карты. Пока они моргали и щурились среди бликов и воплей, к ним через всю палубу устремился Уэйн Альтенхоффен. Глаза у него сверкали.
– Громковато, а, Братья? Вот, я понимаю, техника. А сладости! Ммм! Хотите? Видите хорошенького юнгу? Вам к нему. – Альтенхоффен махнул потертым блокнотом в сторону юного азиата с замотанными в самурайский узел светло-вишневыми волосами. Мальчик нес перед собой стилумный ящик, служивший ему подносом. С одной стороны на подносе стояли бокалы с шампанским, с другой – сакэ и чашечки, посередине дымился расписной чайник.
– С одной стороны подрастешь, – пропел Уэйн Альтенхоффен, – с другой – улыбнешься [37] . Он говорит, где-то под палубой у них припасен настоящий «Фиолетовый туман». Мой бедный мозг содрогается.
37
Слегка искаженные строки из песни «Белый Кролик» («White Rabbit») американской группы Jefferson Airplane с их психоделического альбома «Surrealistic Pillow» (1967); сама песня отсылает, естественно, к «Алисе в Стране чудес» Льюиса Кэрролла.
– Убери паруса, Бедный Мозг, – посоветовал Айк. – Грир с пятницы не может прийти в себя от их персонального приема.
Бедный Мозг пропустил это мимо ушей.
– Смотрите! – Он указал на поднимающегося по сходне человека, тоже с блокнотом. – Это мистер Клип, как там его, редактор отдела светской хроники «Анкоридж сан». О боже! От зависти позеленел, сука, – такой большой куш, а не у них. Пойду попинаю его… хотя подождите. – Он застыл и нахмурился, вспоминая, зачем вообще поймал этих двоих. – Ох да. Меня просили передать, что вас ищет Николас Левертов. Палубой выше, напротив тачки с барбекю. Русская икра и нордические сиськи. Получите удовольствие.