Песнь моряка

Кизи Кен

Он опустил крыло над трейлером, но Марли не заметил. Должно быть, старый пес забрался внутрь завершать утренний туалет. Накренив и развернув самолет, Айк начал мягкий гулкий подъем на восток, к солнцу. Его всегда поражало, что нужно лететь на восток, когда на самом деле направляешься к местам, предположительно находящимся на юге, у сорок восьмой параллели. Так всегда кажется, что Лос-Анджелес лежит почти на той же прямой, что и Южный полюс. Но если, имея в виду Лос-Анджелес, лететь из Куинака на юг, промахнешься мимо калифорнийского побережья на несколько сот миль и попадешь на Таити. Если же промахнешься мимо Таити тоже, будешь лететь до самого мирового дна, а землю так и не увидишь.

До Скагуэя было шестьсот миль полета. Что на этой старой жужжалке означало большую часть дня и почти весь запас горючего. Айк попросил Херба Тома позвонить в службу слежения и сказать, что «выдра» будет приблизительно следовать береговой линии,

но сам по радио не отметился. Диспетчеры вряд ли будут волноваться – радиосвязь работала отвратительно, если только у пилота не было новейшего защищенного канала. В любом случае Айку так нравилось больше – в небо за орехами без всякого расписания. Если что не так, всегда можно окунуться в какую-нибудь бухточку. Мотор гудел надежно, но полагаться на погоду нельзя, особенно в наше время. Как древние викинги, которые всегда плавали, не выпуская из виду берег, он предпочитал не отлетать далеко от водяной толщи. Пережиток полетов на «ночной бабочке».

Слева попал в поле зрения блеск залива Принца Уильяма, с высоты он выглядел вполне здоровым. Разве только ничтожно малое количество лодок указывало на порчу под его поверхностью. Пара краболовов, несколько ярусников и столько же гиллнеттеров бессистемно копошились на некогда полных жизни рыбацких угодьях. Не наберется и дюжины. Год, между прочим, четный, а не нечетный. В последнее время хорошие путины приходились на четные года – то есть на сезоны, не затронутые не то двух-, не то четырехлетними циклами, установившимися после разлива восемьдесят девятого, но теперь истончались и они, несмотря на удвоенные усилия рыбных питомников. Танкеров тоже почти не было видно. Голландцы предпочитали более продолжительные, но и более надежные вояжи через Берингов пролив и загружались нефтью непосредственно из источника – даже через столько времени трубопроводу в Вальдесе мало кто доверял. За последние десять лет там не задокументировали ни одного бандитского налета, но когда-то они бывали свирепы, и Большая Нефть до сих пор относилась к Принцу Уильяму с опаской. Тогда, давно, случались даже нападения на заходившие в залив танкеры – радикалы-хакеры с виртуальными антеннами ломали компьютеры куда чаще, но несколько танкеров Большой Нефти торпедировали всерьез. Беспилотные катера нагружали пластиком и направляли из темноты вперед на пересечение курса. Вы льете свой жир на нас, а мы на вас – получай отдачу.

Разумеется, и Айк это знал, подобные военные операции не были порождением его безумной летней вендетты – они начались задолго до того, как этим занялся он сам. Но нельзя было не признать, что именно Айзек Саллас дал им в руки флаг, вокруг которого все объединились. Он придумал логотип Отдачи, не подозревая, что благодаря своей универсальности этот знак за считаные месяцы станет третьей по популярности эмблемой на всем земном шаре – простая черная клякса-звезда в центре желто-красной мишени. Она стала появляться из распылителей на опорах фривеев, потом на футболках, наклейках и даже на воздушных шарах. Иногда на мишени с кляксой писали белой краской слово ОТДАЧА! – для символьно-одаренных, – но постепенно оно исчезло. В нем больше не было нужды, как не было нужды в словах STOP или ALTO [39] на шестиугольных дорожных знаках.

39

Стоп (англ., исп.).

Айк не помнил, чтобы когда-либо писал это слово сам. Не было ни места, ни времени. Мишень украшала визитные карточки службы распыления, где он работал, а те кружки были всего три дюйма диаметром – жесткие картонные диски с концентрическими красно-желтыми кругами и названием компании маленькими синими буквами в центре. «Распылитель „МИШЕНЬ“. Звонить 1–800-AIR-SHOT. Филиал Cog Weil Inc». Черная клякса закрыла надпись. Может, он и вписал туда слово на нескольких первых картах, он уже не помнил. Как бы то ни было, этого оказалось достаточно. Пресса подхватила фразу, намертво приварив ее к мишени с кляксой. Теперь ее можно найти в любом современном словаре, иногда на букву С, иногда на О, а иногда на Э – экотерроризм. Часто на всех трех.

Он к этому не стремился и этого не предвидел. С его стороны не было ни плана, ни заговора – ничего, разве что вялое бурление, продолжавшееся почти год и напоминавшее подожженный бикфордов шнур задолго до взрыва. Почти ровно год, да. Взорвалось за два дня до воскресенья, которое должно было стать первым днем рождения маленькой Айрин. Была пятница, полдень. Обналичив чек в банке при аэропорте, Айк ехал домой на своем «лебароне». Он ушел раньше, на случай если надо будет говорить с кем-то из врачей. Народ еще трудился в волнах жаркого воздуха, прочесывая овощные поля. Большие транспортеры пыхтели вместе со сборщиками, растянувшимися, лежа на животах,

на выдвинутых по бокам стрелах. Он смотрел, как лентами крови текли созревшие помидоры: их срывали и укладывали на ребристые конвейеры стрел. Другие рабочие сортировали и распределяли эту красную ленту по ящикам. На краю поля ящики снимали с транспортера и укладывали в кузова грузовиков, а сама паукообразная машина разворачивалась, чтобы начать новый неспешный поход за урожаем. За один круг она собирала помидоры с двадцати рядов и давала работу тридцати мигрантам – по одному сборщику на ряд с каждой стороны и десять сортировщиков-укладчиков посередине. Собирали помидоры обычно мужчины, сортировали и укладывали в ящики – женщины и дети. Управлял машиной всегда гринго-бригадир – он сидел в высокой кондиционированной кабине со стеклами по всем сторонам, через которые можно было наблюдать за работой и ускоряться или замедляться в зависимости от того, как шли дела на этом участке поля. Опытный водитель мог увеличить дневной сбор своей машины процентов на двадцать.

«Лебарон» проехал под мимозой и остановился во дворе, пробудив от глубокого сна Карлоса Браво, пикетчика от профсоюза сельхозрабочих. Тот дремал в тени, на крыльце Айковой трехсекционки. Вообще-то, ему полагалось не спать, а отравлять жизнь этому конкретному пилоту-пестициднику. Карлос должен был стоять перед домом Салласов с плакатами, протестуя против политики фермеров-овощеводов в целом и департамента сельского хозяйства в частности; но поскольку Айк целыми днями пропадал на работе, а Джинни или в городской больнице, или у сестры в Макфарланде, Карлосу особо некому было отравлять жизнь. Айк сам предложил ему сидеть на крыльце, на подвесной скамейке-качалке. Пока Айк закатывал «лебарон» под жестяной навес, Карлос успел встать с качалки, неуверенно шагнуть вперед и помахать вверх-вниз плакатом. Этот навес Айк с Карлосом построили прошлым летом за два выходных дня, еще до того как начались пикеты. Они были старые покерные амигос и каждую среду встречались друг с другом и с такими же пенни-за-ставку приятелями. Потому Карлоса и поставили на эту работу: пробыв почти полвека активным членом профсоюза, он изрядно подорвал здоровье. Начались проблемы с дыханием, часто кружилась голова. Особенно во время конфликтов. Потому он и попросил, чтобы ему, если можно, поручили поотравлять жизнь пилоту сеньору Салласу, ибо конфликт между двумя компадрес обещал быть менее напряженным. Так и вышло: он уже несколько месяцев пикетировал трехсекционку и отравлял жизнь ее обитателям, а голова не кружилась ни разу.

– Pon un cu~no a la cabeza, hombre! – ругался Карлос, тряся плакатом. – Tu madre es puta [40] .

– Привет, Карлос. – Айк стащил через голову потный летный костюм. – Как самочувствие?

– Вродь ничё, Ай-зек. Прописали новый ингалятор, от него лучше спится.

– Я заметил, – усмехнулся Айк. Он бросил застегнутый на молнию костюм на куст олеандра – сушиться и проветриваться. Костюмы полагалось стирать каждый вечер, но стиральная машина в ангаре опять стояла сломанная, а олеандр все равно помер. – Миссис Саллас давно уехала?

40

Насрать тебе на голову, мужик! Твоя мать – шлюха (исп.).

Карлос пожал плечами:

– Не знаю, Ай-зек. Я не видал, как она уезжала, но, похоже, давно. Когда я проснулся после ланча, ее уже не было.

– Да, – сказал Айк, – уже давно.

По пути из больницы Джинни все чаще заезжала к сестре и все дольше там оставалась: они пили вино, курили крэк и молились. Иногда Айку приходилось ее оттуда забирать.

– Кажется, у нас тут опять одни омбре [41] , Карлос. Как насчет пива с начос?

– А то.

Старик засунул плакат под крыльцо. Он держал его там так давно, что под грязью и плесенью невозможно было разглядеть надпись. Лишь три слова проступали четко: «ДОЛЛАР», «РАК» и «МОЛОХ».

41

Hombre (исп.) – мужчина.

Айк протянул Карлосу «Корону» и, пока принимал душ, выпил такую же сам. Одевшись, он достал два свежих пива, чипсов, вынес все это на крыльцо и сел на качалку. Карлос переместился на ступеньки. Через дорогу на поле-душегубке люди сворачивали работу; они пели на испанском «Желтую подводную лодку», и старик тоже замычал в такт. Он взял у Айка бутылку и задумчиво к ней приложился.

– Ну чё, друг Ай-зек, – спросил он наконец, – как там маленькая Ай-рин?

– Намного лучше, – сказал Айк. – Веселее. Они поставили новый шунт в дренажи, он эффективнее, и уши больше не болят.