Песнь моряка
Шрифт:
– Сакре пля блю [9] , чувак, – осеняя видение спасенным инструментом, – фули ты ко мне крадешься! Я думал, у нас тут «Проклятие мумии» [10] . Твое счастье, я не начал тхэквондить.
Айк хмыкнул и стащил с плеча брезентовую сумку.
– Ты уже потхэквондил сегодня утром с Луизиным мужем.
– Сегодня утром? – Грир стоял в той же позе. Пестрое лицо все так же переливалось. – Гм, да, я отступил, потому что я слишком страшный тип, чувак, – объяснил он, все еще с опаской глядя на партнера. – Запросто сотворил бы с этой большой белой буханкой что-нибудь летальное. Когда он заявился, я встал на путь наименьшего сопротивления.
9
Sacre bleu –
10
«Проклятие мумии» (The Mummy’s Curse, 1944) – фильм ужасов английского режиссера Лесли Гудвинса, снятый на студии Universal Pictures, финальная часть трилогии о мумии с Лоном Чейни-мл. в главной роли.
– Понятно. – Открыв сумку, Айк сменил свой ковичанский жилет на оранжевый пробковый. Начал затягивать веревки. – Очень по-буддистски.
– Рад, что ты оценил. – Теперь, когда Грир почти вышел из режима боевого ниндзя, в нем проклюнулось естественное любопытство. Он шагнул к Айку изучить вблизи забинтованный лик. – Иисус, Мария и Магомет, комрад, чем ты все это время занимался? Целовался с дикими кошками?
Айк застегнул замок на сумке и сунул ее в ящик под настилом. После этого Гриру осталось лишь наблюдать, как его друг, оторвав от рулона кусок бумажного полотенца, счищает соль и сажу с переднего стекла кабины. Сообразив, что не получит на свой вопрос ответа, Грир развел клещи и снова склонился над крепежными гайками. Он успокоился, и лицо вернулось к той расцветке, которую можно назвать привычной, но ни в коем случае не ординарной. Грир был пятнист, как дно приливной лужи. Рожденный в самой черной секции биминских трущоб, Грир был десятым сыном золотистой восточноазиатской пленницы, трахнутой рыжебородым потомком викингов – помощником машиниста на сыровозе из Гетеборга. От этого союза не родился черный человек, равно как желтый или красный. Грир был как пасхальное яйцо, немного треснутое, а потому отложенное в сторону и в самом конце брошенное в чан с остатками всех красителей. Такие яйца получаются коричневатыми и размазанными, с переходящими друг в друга оттенками фиолетового, лилового, терракотового и рыжего. В нем никогда бы не заподозрили уроженца островов, если бы он не пускал в дело толстые намеки: он заплетал свои волосы в упругие дреды, он солил свою речь случайными французскими фразами, хотя нигде, кроме кино, не слышал этого языка, а на вопросы о бороде, как у Эрика Рыжего, отвечал:
– Я ж викинг из Бимини, ни племени, ни имени.
Грир затягивал гайки, и тряска двигателя успокаивалась. Краем глаза Грир наблюдал, как его друг, закончив протирать стекло, хмуро смотрит сквозь него на пустые доски причала. Грир все возился с гайками.
– Значит, – произнес наконец Айк, – Адмирал Алис не мог подождать две минуты.
Грир засмеялся:
– Воа, чувак, два часа, а не две минуты. Она была вполне в настроении – ну, для Алисы Кармоди. Под конец сказала, что уходит, что ей по-любому надо сегодня вернуться раньше и что хотела бы она посмотреть, наловит ли хоть один из нас столько, чтоб отбить бензин. Ну и отчалила.
– Обязательно было отчаливать на моей лодке? Если ей по-любому надо вернуться раньше, почему было не взять это старое корыто и не оставить мою лодку мне?
– Старое корыто не заводилось, вот почему. – Грир повернул дроссель, увеличивая обороты на сцеплении и следя за ржавым крепежом. Ему приходилось кричать, чтобы перекрыть грохот. – Сперва не было искры. Я починил, но все одно глохло. Дохлые мыши в бензобаке – час убил, шоб прочистить. Наконец завелась, я уж решил, пойдет, и тут ее затрясло – думал, слетит с этого гнилого крепежа. Воа! Ну, Алиса и говорит: скажи, она забирает «Су-Зи», а мы шоб встречали ее у донных, когда этот сраный движок заработает. Ничего личного, мон…
Грир хорошо знал об очень опасных встречных потоках, схлестнувшихся между его другом и женой их босса в отсутствие самого Кармоди. Он надеялся, что ему хватит масла на полив этих бурных вод до того, как старик вернется. Заметив прицепившийся к фальшборту комок шерсти, Грир подцепил его клещами, радуясь возможности сменить тему.
– Клёво, правда? У мыши поехала крыша. В «Новом свете» писали, такое делается с причальными насосами по всему берегу: стоит не закрыть шланг, как мыши прутся внутрь к такой-то матери. – Он разжал клещи и отправил грызуна-утопленника
– «Новый свет» опять гонит старое дерьмо.
– Да ну, а как же эти серые на берегу в Сан-Диего? Олени в Айдахо и в Юте, которые укладываются поперек хайвеев? Вуу.
– Киты всегда выбрасывались на берег. А олени переходят дорогу, потому что ищут еду…
– Потому что из-за Эффекта им в горах нечего жрать, вот они и идут вниз, – не унимался Грир. – У них депрессия. – Подцепил клещами еще один комок шерсти, задержал его на весу. – Вот эта маленькая мышка? Знаешь, что она говорит? «Эй, мон, я чую, щас упадет давление. У меня депрессия. Пойду-ка я выпью „шеврон-суприма“».
Ежемесячник «Новый свет», на который подписался Грир, поставил своей целью объединить все «Зрелые и Светлые Души». Для этого там публиковали фотографии подписчиков, всегда лет сорока, в коротких обтягивающих трусах. Почти год Грир исправно слал им свои фото в разных позах и с накачанными мускулами, пока не сообразил, что ни разу не видел в журнале черной мужской фотографии. Айк над ним смеялся – мол, издатели просто не верят, будто человек столь темной наружности может обладать Светлой Душой. На что Грир возражал, что просто для издателей он выглядит слишком молодо, они вообще не представляют, чтобы цветной мужик мог достичь зрелого сорокалетнего возраста.
Грир выкинул за борт вторую мышь и еще пару раз увеличил обороты двигателя.
– Что ж, пока на пару миль не отойдем, не успокоится. Дай-ка мне проверить трюмную помпу, потом я беру генератор…
– Мы выходим ровно через пять минут, – сказал Айк.
– Пять минут? Эта хрень сто лет воды не видала. Дереву надо пропитаться. Радио должно просохнуть.
– И так нормально.
– Айзек, ради Христа, надо ж льяло посмотреть.
– Пять минут – и мы отходим, комрад.
– Хорошо-хорошо, пять минут – и отходим. Кто будет спорить с такой рожей, прям с хоррора столетней давности. – И Грир торопливо скрылся под брандерщитом.
Прислонясь спиной к рубке, Айк предоставил ему суетиться в одиночестве. Грир тянул резину, это было видно. Старый «Меркурий» держался на болтах не хуже, чем раньше, и работал гладко, – возможно, он работал гладко уже с час под все эти разговоры о механических тяготах. В наше время все, кроме разве что дрянных механиков, способны за считаные минуты диагностировать засор, вытащить из шланга дохлую мышь и прочистить бак. И всем известно, что Грир – хороший механик. Хотя моряк так себе. Со всем своим островным пацанством и годами береговой службы он откровенно боялся океана. Он и не скрывал. Айк слушал описания его морских предрассудков часто и подолгу. Грир готов был переживать из-за любой водной опасности, о которой кто-либо когда-либо слышал, от самых нелепых до традиционных и от мистических до современных. Великий Мальстрём и Бермудский треугольник – две любимые темы. Небылицы или твердые факты, если в них было что-то морское и плохое, Грир всегда принимал близко к сердцу, и тем сильнее, чем таинственнее была история. Он переживал из-за старого corpo santo [11] , то есть огней святого Эльма, он переживал из-за нового чуда по имени тинкербеллы, о котором рассказывали краболовы Арктики. «Новый свет» объявил, что все это – проделки оскорбленных ундин, а сами тинкербеллы – месть элементалов мореплавателям за плохое обращение с Матерью Нашей – морем. И кто бы не переживал?
11
Букв. святое тело (порт.).
Больше всего – Айк это знал – Грир боялся выйти в море в одиночестве и свалиться за борт. Он слегка хромал на левую ногу – там не хватало трех срединных пальцев. По утверждению Грира, их сожрала мурена, когда он нырял за чем-то на Санта-Крусе. Айк знал другую версию. Пальцы действительно были в некотором смысле сожраны, но не муреной. Во время медового месяца в Рино вторая жена Грира, поссорившись с новобрачным, выставила его за дверь мотеля; тогда резко ударили заморозки, которые и сожрали у Грира пальцы, пока он уговаривал жену впустить его обратно. Эта версия исходила от самой бывшей жены Грира, но Айк никогда о ней не вспоминал и никогда не опровергал историю с муреной. Ампутация трех средних пальцев оставила его партнера с легкой хромотой. Грир утверждал, что это не столько хромота, сколько танцевальный шаг.