Песнь о Кейлех
Шрифт:
Альс тоже был зол. На себя, на Кейлех, на изгнавших его Поднебесных, на мир в целом. Пожар в теле и бурю в душе не погасил даже полет. Всегда очищающее небо только подлило масло в огонь. Хотелось только напиться и затащить в постель какую-нибудь послушную служаночку. Так сказать, вышибить клин клином. Первое свое желание он тут же выполнил: достал припрятанную бутылку (с содержимым покрепче вина) и поспешными, жадными глотками, давясь и отплевываясь, выпил ее всю. Отбросив бутылку, он ходил по комнате. Гнусные мыли, одна ужаснее другой, посещали глупую голову. Через какое-то время, когда хмель совсем лишил его рассудок здравого смысла, в дверь постучали. Маг рванул дверь на себя.
Притихшая Арвена стояла на пороге, заламывая руки, не в силах произнести
Пьяный Альс, не разбирая, кто перед ним, только чувствуя нежное женской тело, тут же подхватил Арвену, преодолел комнату в два гигантских шага, и швырнул на кровать. Платье девушки задралось, обнажив юные прелести. Альс навалился сверху и впился в нежные податливые губы.
Арвена пребывала в полуобморочном состоянии, не совсем понимая, что с нею делают, но позволяя ему все. Руки Альса были везде: на лице, на груди, между ног. Она забыла все: жениха, стыд, людей, обеты. Она хотела только одного, чтобы любимый быстрее овладел ею. Арвена обняла его, потянула его к себе, изогнулась, подставляя себя всю. Альс, ослепленный пьяной страстью, разорвал на Лисичке платье от ворота до подола, обнажив все тело. Резко развел её колени, подался вперёд… Резкая боль заставила девушку закричать, но крик мужчина заглушил поцелуем… Через какое-то время, Альс со стоном скатился с Арвены и заснул.
– Подонок!
Поднебесный не понимая, что происходит, вскочил с кровати. Голова болела, желудок поступил к горлу… Острая боль в боку заставила согнуться, но тут же Поднебесный упал, сраженный брошенным стулом.
– Убью!
Поднебесный, не глядя, швырнул заклятие. Судя по вскрику, он попал. Проморгавшись и разогнувшись, он понял, что наступило утро. Следующим его похмельным открытием была Кей, с занесенным над головой подносом, не двигаясь, стоявшая перед ним. Да чего она?
Голова болела от боли и с бодуна. Поежившись, он обхватил себя руками, понял, что обнажен и схватил одеяло с кровати, чтобы прикрыться. Именно в это самое время он наконец-то заметил притихшую обнаженную Арвену, сжавшуюся на его кровати.
Со стоном, схватившись за голову, Поднебесный опустился на пол.
*****
Лисичка молчала. Она быстро оделась в принесенное Кей платье, и теперь нервно теребила косу, стыдливо опустив глаза. Кейлех тоже молчала. Скрестив руки на груди, она стояла у окна и напряженно смотрела куда-то вдаль. На сестру она совсем не обращала внимания. С самого утра, как только привела сестру из соседней комнаты, она не проронила ни слова. Даже помогла Лисичке вымыться, причесаться – молча. Арвена горестно вздохнула. Именно сейчас ей стала ясна вся глубина её падения. И, как раньше, когда её пугало что-то, и она бежала с проблемой к старшей сестре, Лисичка прошептала:
– Кей, что мне делать?
Кейлех ответила не сразу, а Арвена притихла, подумав, что сестра не услышала. Но Кей всё-таки ответила.
– У тебя будет ребенок. После сегодняшней ночи у тебя будет ребенок. Я уже вижу его душу в тебе.
Лисика вздрогнула. Она спрятала лицо в ладонях и зарыдала.
Душа нерожденного ребенка еще не оформлена, поэтому больше похожа на духа. Кей не могла лечить людей или чувствовать их, но духи… это была ее стезя. И первый раз в жизни Кей не бросилась к сестре, не стала утешать. Она все также молча смотрела в окно. А там было красиво. Стекло покрылось тонким морозным узором, и сквозь причудливо появившиеся прорехи в белом полотне, Кей видела деревья покрытые тонким слоем снега. Похоже, осень совсем закончилась, так толком и не начавшись. Мыли в голове тянулись лениво, словно телега по непроторенной дороге. Кей усмехнулась такому сравнению, но тут же помрачнела, вспомнив о странной снежной ночи четыре
Когда сестра выплакалась, Кейлех подошла к ней.
– Ты понимаешь, что наделала?
Арвена охнула.
– Я? Да он сам….
– Это не он, а ты пришла к нему. Он тоже хорош. Так напиться, что не разобрать, где служанка, а где благородная… Хотя какая ты сейчас благородная, если пошла, невенчанная, к мужчине среди ночи? Ты понимаешь, что наделала? Твой жених – глава рода, он знатен, и не простит такую обиду. И ребёнка за его не выдашь, простым твой малыш не будет, чую силу родного отца… Со временем все равно все выйдет наружу, — все это Кейлех сказала тихим спокойным тоном, словно объясняла какой-то урок маленькой Арвене. – Мы будем в большущей выгребной яме, Арвена. Все мы. Помнишь, что случилось с Годриком, когда он меня предал? А ведь его можно было оправдать… шесть лет – большой срок. А тут? Жених в доме. Все честь-по-чести. Ты согласная, Торуй уже и договор составил. Приданное согласовали. Эх!
Кей потерла глаза, словно желая убрать с глаз злые видения, и устало сказала:
– Сейчас мы все спустимся к завтраку. Ты будешь с Йонгу добра и приветлива. Но разыграешь простуду. Пару дней поваляешься в кровати, а там что-то придумаем. Я решу эту прошлему, - быстро обняв сестру, Кейлех вышла из комнаты.
Глава 7
Братья Ору Золотая Нить и Тойво Громовой Перевал ничего не спрашивали, когда Йонгу, изменяя своей обычной манере, велел срочно собираться восвояси. Даже на слабое возражение Ору, что нельзя так на ночь глядя собираться в путь, Йонгу ничего не ответил. Братья, знавшие его не первый день, впервые видели этого всегда бесстрастного и спокойного мужчину таким взволнованным. Разъяренным. Взбешенным. Нет, он не орал, движения были быстрыми, но не суетливыми. Но что-то в глазах, в складке у губ… заставляло братьев не задавать лишних вопросов. А поспешно собраться и выехать из усадьбы без прощаний и лишних вопросов. Хорошо хоть Йонгу всегда путешествовал налегке: оружие, сменная одежда, да спрятанный кошель с деньгами. Так что к закату они были уже у постоялого двора на границе с владениями Дамионов. Добрые духи хранили их: за весь путь им не встретилось ни одной нечисти.
Постоялый двор умостился на перекрестке, у самой границы земель, и был достаточно приличным, чтобы остановиться там и заказать две комнаты. Цена для комнат была велика, но она была оправданной – на строениях постоялого двора было установленна магическая защита, охраняющая он нечисти и лихих людей. Он был сложен из цельных бревен. Потолок закоптился так, что запросто сошел бы за ночное небо, вздумай хозяин прилепить на него несколько медных звездочек. На стенах кое-где висело старинное оружие, а на камине стояли чучела маленьких птиц. Мимоходом (скорее по-привычке) отмечая все убранство заведения, Йонгу заказал в свою комнату еду и выпивку и разрешил, даже велел братьям остаться в трапезном зале и вдоволь погулять. Сам Йонгу не хотел ничего. Особенно чьего-то внимания, путь и лучших (единственных!) друзей. Комната была самой лучшей в этом заведении: кровать, отгороженная ширмой, стол со стульями, канделябр с двумя свечами, и даже жаровня. На стол тут же были поставлены подсвечник, хлеб с холодным мясом и сыром и бутыль с двумя чарками. Игривая служанка, проводившая его в комнату, обиженно убежала, как только поняла, что господин не желает развлечься. Йонгу желал остаться один. На душе было гадко…
В этот день Лисичка протянула до обеда, а потом дикая смесь надежды и отчаяния заставило ее кликнуть служанку, собраться и найти жениха. И выложить ему на одном дыхании, заламывая руки, что не может быть его женой, что любит другого.
– Мы должны пожениться. Ты будешь моей.
– Йонгу, я люблю другого.
– Ты обещана мне, ты согласилась выйти за меня.
– Я люблю другого. Я не смогу без него.