Песнь о Трое
Шрифт:
Нестор вздохнул.
— Вернее некуда!
— Рано отчаиваться, Нестор! — бодро ответил Одиссей. — У меня тоже есть дар.
Диомед — конечно же, он уже все знал, что бы это ни было, — улыбался. Ахилл смотрел на меня, а я смотрел на него, Одиссей же смотрел на нас обоих. Потом он ударил жезлом в пол с таким звоном, что мы подпрыгнули, и, когда он заговорил снова, его голос гремел как гром.
— Должна быть ссора!
Мы открыли рты.
— Троянцы не новички в шпионских делах. — Голос Одиссея обрел нормальную громкость. — На самом деле троянские лазутчики в нашем лагере служат мне так же хорошо, как мои собственные за стенами Трои. Я знаю их всех до единого
— Сплетню? — нахмурился Ахилл.
— Да, сплетню. Людям нравится верить в сплетни.
— Что это за сплетня? — спросил я.
— Что вы, Агамемнон и Ахилл, терпеть друг друга не можете.
Кажется, я перестал дышать на несколько мгновений дольше, чем следовало, ибо мне пришлось глубоко вздохнуть.
— Мы с Ахиллом терпеть друг друга не можем, — медленно повторил я.
— Именно. — Одиссей выглядел очень довольным собой. — Вы же знаете, простые воины всегда сплетничают о своих вождях. И среди них ходит слух, будто между вами время от времени случаются разногласия. Недавно я пустил слух о том, что ваши отношения становятся все хуже и хуже.
Ахилл, побледнев, вскочил на ноги.
— Мне не нравятся такие слухи, итакиец!
— Я и не думал, что они тебе понравятся, Ахилл. А теперь сядь! — Одиссей, казалось, задумался. — Это случилось в конце осени, когда в Адрамиттии делили добычу из Лирнесса.
Он вздохнул.
— Печально видеть, как великие мужи теряют голову из-за женщины!
Я сжал подлокотники кресла, чтобы с него не вскочить, и с сочувствием посмотрел на Ахилла; его взгляд потемнел.
— Конечно, такая сильная неприязнь кому угодно ударит в голову, — с легкостью продолжал Одиссей. — Когда вы поссоритесь, никто этому не удивится.
— Из-за чего? — потребовал я ответа. — Из-за чего?
— Терпение, Агамемнон, терпение! Для начала мне нужно поподробнее остановиться на том, что произошло в Адрамиттии. Тебе был вручен особый дар как знак уважения от Второй армии. Дева Хрисеида, чей отец был верховным жрецом Аполлона Сминфея в Лирнессе. Он надел доспехи, взял в руки меч и пал в битве. Но теперь Калхант говорит, будто приметы предвещают недоброе, если девушку не вернуть под опеку троянских жрецов Аполлона. Очевидно, нам грозит гнев бога, если мы не вернем Хрисеиду.
— Это правда, Одиссей. — Я пожал плечами. — Но я сказал Калханту, что не вижу, чем еще Аполлон может нам навредить — он и так всецело на стороне троянцев. Хрисеида мне нравится, и я не намерен ее отдавать.
Одиссей прищелкнул языком:
— И все же я заметил, что Калханта раздражает твой отказ, поэтому я уверен, он наверняка снова станет уговаривать тебя отправить девушку в Трою. И чтобы ему помочь, нам нужно устроить в лагере вспышку чумы. У меня есть трава, от которой человек тяжело заболевает дней на восемь, а потом полностью выздоравливает. Впечатляет! Как только разразится чума, Калхант непременно начнет еще упорнее требовать, чтобы ты отослал Хрисеиду, мой господин. И перед лицом страшного гнева богов, наславших болезнь, ты, Агамемнон, уступишь!
— К чему все это? — вышел из себя Менелай.
— Ты очень скоро узнаешь, обещаю.
Одиссей сосредоточил все свое внимание на мне.
— Однако, мой господин,
— Одиссей, ты ходишь по самому краю пропасти, — сказал я, чтобы предупредить Ахилла.
Не обратив на меня внимания, он продолжал:
— Вы с Ахиллом поссоритесь из-за женщины, Агамемнон. По моим наблюдениям, все и вся считают ссоры из-за жен вполне допустимым явлением; в конце концов, мы должны признать, что такие ссоры — дело обычное и это послужило причиной смерти многих мужей. Если ты позволишь, Менелай, то в этот список можно включить и Елену.
— Не позволю! — гаркнул мой брат.
Одиссей моргнул. О, каким же он был негодяем! Только дай ему волю, и больше не остановишь.
— Я сам, — он явно получал от этого удовольствие, — позабочусь подсунуть несколько примет под нос нашему достойному жрецу Калханту и сам организую чуму. Обещаю, эта болезнь проведет даже Подалирия с Махаоном! Через день после того, как она разразится, наш лагерь будет охвачен ужасом. Агамемнон, когда тебя известят о серьезности положения, ты сразу же отправишься к Калханту и спросишь его, какой бог и за что на нас прогневался. Это ему понравится. Но еще больше ему понравится твоя просьба сделать предсказание при всех. Перед рядами старших вождей он потребует, чтобы ты отослал Хрисеиду в Трою. Твое положение, мой господин, будет совершенно безвыходным. Тебе придется уступить. Однако я уверен, никому не придет в голову тебя винить, если ты обидишься, когда Ахилл над тобой посмеется. Перед лицом всей армии? Такое нельзя стерпеть!
Тут мы просто потеряли дар речи, хотя я сомневаюсь, что Одиссей остановился бы, даже брось Зевс молнию ему под ноги.
— Естественно, Агамемнон, ты будешь в ярости. Ты набросишься на Ахилла и потребуешь, чтобы он отдал тебе Брисеиду. Потом ты обратишься к собравшимся вождям: у тебя отобрали твою награду, поэтому Ахилл должен отдать тебе свою. Ахилл откажется, но его положение будет так же безвыходно, как твое, когда Калхант потребовал Хрисеиду. Ему придется отдать Брисеиду тебе, что он сразу же и сделает. Но, передав ее тебе, он напомнит о том, что ни он, ни его отец не давали клятву на четвертованном коне. Перед всем собранием он объявит, что ни он, ни мирмидоняне больше не будут принимать участие в войне.
Одиссей захохотал во все горло и воздел руки к потолку.
— У меня есть особый укромный уголок для одного знакомого троянского лазутчика. Троя узнает о ссоре в тот же день.
Мы сидели, словно обращенные в камень взглядом Медузы. Какие бури чувств он возмутил в остальных, я мог только догадываться, мой собственный шторм был ужасен. Уголком глаза я заметил, что Ахилл сделал движение, и обратил все внимание на него, напряженно ожидая его ответа. Одиссей мог выкопать больше скелетов из тайных могил и заставить их танцевать, чем любой другой из тех, кого я знал. Но, клянусь Великой матерью, он был великолепен!