Песнь русалки
Шрифт:
— Ну, Ольга Разумная, кощеева гордость! Долго будет тебя названный батюшка подле себя держать?
— Кажется, недолго, — улыбнулась та. — А ты хорошо его знаешь, княгиня?
— Знаю-знаю. И тебя видала краем глаза, пока ты еще ходить училась. Совсем кроха была, а он уж так от умиления и гордости тряся, что чуть кости не растерял. Но мир мы тогда не заключили. Жаль, конечно. Но до чего ж ты славная была.
— Сосватать он меня хочет, — вздохнула Ольга. — Но если мы свадьбу расстроим, да правду расскажем, может, он и передумает.
— Сосватать
Слушал Влас речи матери, а вместо вымоченного мяса собственные губы жевал. Может, дело было в браге, влившейся в его горло, как в бездонную бочку. А может, просто тоска по родному теплу выродилась в жадность. А может, и все сразу, но почувствовал Влас, как назревает в его груди злость, обида. Он давил ее в себе, напоминая, как радовалась Гордана его прибытию, как целовала в щеки, как ерошила волосы, находя сходство то с собой, то с Микулой, как за руку таскала по поселению, знакомя со всеми. И так счастлива она была, что не успевал Влас и слова вставить в ее речи. Но тут что-то лопнуло у него внутри, тонкая струна самообладания надорвалась, наполняя голову оглушающим звоном. Влас перегнулся, вылезая прямо перед носом княгини, заглядывая в глаза матери, и спросил со всей серьезностью.
— Почему ты ушла тогда? Почему ни разу не навестила батюшку?
Всякая веселость исчезла с лица Горданы, как утренняя дымка. Засияла в янтаре застарелая боль.
— Умер мой батюшка, Серый Волк, я отправилась с ним проститься. Но кроме меня некому стало заботиться о стае. У нас были трудные времена.
— Почему ты ни разу не навестила нас? Даже весточки не прислала? Почему с собой не забрала?
— Я думала, так будет лучше. Что ты в отца уродишься, хутором заниматься будешь. Не хотела я для тебя волчьей доли.
— Он же любит тебя! — гаркнул Влас так, что все вокруг обернулись. Лицо его горело пунцовым, зубы скрежетали. — Как ты могла? И сидишь теперь, улыбаешься, будто так и должно было быть.
— Влас, — попыталась окликнуть его Гордана, но Матерый нашел более действенный способ. Схватил со стола чарку воды, да вывернул всю на новоявленного княжича.
— Остынь, щенок, и впредь голоса на княгиню не повышай, — проскрипел он и вернулся к еде.
Гордана опустила глаза.
— Алая топь, — прошелестел ее голос.
— Что?
— Как появилась Алая топь, так все пошло вкривь да вкось. Все странным стало. А со временем только хуже. Чем дальше переплетались жизнь со смертью, тем труднее волкам стало выбираться к людям и мертвецов забирать. Мы застряли тут, — она подняла глаза на Святослава. — Живые люди еще могут выйти, но вот двоедушники дальше середины пути не пройдут.
— А куда же деваются мертвецы тогда? Нечистью становятся? — бойко заговорила Ольга, дыхание у нее сбилось, догадка вертелась на языке.
— Нечистью, — кивнула Гордана. — А
— Но воды в мире столько нет.
— О, он разольет моря, если только захочет, если только достаточно права у него на то станет, чтоб всем своим подданным кров дать.
Свят тряхнул Власа за плечо.
— Ты понимаешь? Это ж Водяной нам про Дану рассказал. Что, если там не все было? Что, если…?
— Да можешь ты угомониться? — рыкнул Влас. — Все с Долом своим носишься, а на остальных плевать тебе! Задрал уже, хоть на час заткнись, наконец!
И, не дожидаясь ответа, вскочил на ноги и бросился прочь. Его проводили полные осуждения взгляды, а Гордана потупила взор, скрывая плескавшиеся в янтарных глазах стыд и боль.
— С ним это часто бывает, — успокоил ее Святослав. — Скоро он остынет и вернется.
Гордана закивала и подлила всем браги. Прикусила губу и пробормотала, как бы про между прочим.
— А про Водяного-то действительно ничего не слышно последние лет сто.
— Батюшку-Кощея предупредить надо будет, — подхватила Ольга. Горько усмехнулась Гордана.
— Как ты печешься за него. Но тут ты права.
— Не так уж он и плох, — улыбнулась девушка, пытаясь скрыть сомнение в собственных словах.
— Может и так, любовь всякое прощает. Вот только, дорогая моя, прибереги свое сердце для любви бескорыстной…
— Настоящей, — усмехнулась Ольга.
— Она каждый раз настоящая. Просто у каждого своя.
Закатное солнце коснулось горизонта, залило его огненным заревом, а затем поползло обратно наверх, будто продлевая и без того долгий день, лишь бы взглянуть, чем дело кончится. Глядел Святослав на это диво и поражался. Вот, почему в кощеевом дворце шторы такие тяжелые. Раз ночь в этих краях не наступает, приходится ее самим делать.
Задернула шторы Дана, улеглась на постель, потянула за цепочку, заводя кошку на лежанку, у изголовья поставленную. Охрипшая от мяуканья Милорада молча поплелась, и стоило ей улечься, блаженно выдохнула невеста. Тело молодое, в безвременьи выросшее, чувствовало близость души вынутой, заживало с ней поблизости, крепло. Уходила боль, затягивались чешущиеся язвы. И как Дана раньше не догадалась? Близко был день, когда солнце с луной в объятиях сольются, предчувствие ее не обманывало. Вот-вот можно будет перестать время тянуть. И от того по коже разливалось нетерпеливое возбуждение.
— Хочешь, голосок тебе верну, а, кошечка? — проворковала она и, не дожидаясь ответа, раскрыла замок на ошейнике. — Давай, я сегодня добрая.
— Кого ты обмануть хочешь, ведьма? — зашипела Милорада, вскочила на кровать. Выпустила коготки было, но замешкалась. Не хотелось свое собственное распрекрасное лицо полосовать, а Дана улыбалась, точно знала это.
— Злишься ты, Милорада. Понимаю. Знаю, каково это, когда самое дорогое у тебя забирают, когда лишают жизни, которую ты больше всего желала.