Песнь слона
Шрифт:
– Значит, так или не так?
Вако опустился на землю и прислонился спиной к дереву:
– Что «не так»?
– То, что ты не мужик.
Комета кончила выкручивать белье и направилась к большому гладкому валуну, раскалившемуся от жгучих лучей полуденного солнца. Она разложила белье на просушку.
Вако покачал головой, взял в руки прутик и сгибал его, пока тот не сломался.
– А это никого не касается. – Он снова посмотрел на бывшего пилота.
Комета растянулась на соседнем валуне, рядом с тем,
Вако бросил на землю сломанный прутик:
– А что ты здесь делаешь?
Хана улыбнулась, проведя руками вдоль тела – от груди к бедрам.
– А вот это тебя не касается. – Она вытянулась на солнце, расправила волосы и подложила руки под голову.
– Как там твои яйца, Вако? Живы?
– Живы. – Вако потер глаза и посмотрел на Комету. Она повернула голову в его сторону, потом закрыла глаза и подставила лицо жаркому солнцу.
– Я ушла, когда они начали кромсать третий шаттл на топоры и лопаты. Они там строят дорогу, которая свяжет все шаттлы. Я долго скиталась. Пару раз была на грани, пыталась свести счеты с жизнью. – Комета пожала плечами. – Но что-то меня удержало. – Она посмотрела на Вако. – Послушай, а ты видел уже этих ящериц, что живут в болоте?
Вако покачал головой:
– Нет, но пару раз мне это почти удалось. Судя по их следам, они немалых размеров.
Комета рассмеялась:
– Скажем так – очень даже крупные. Я разглядела одну из них, когда та нежилась в грязи. Наши слоны по сравнению с ними – котята. – Комета пожала плечами. – Но когда эта «крошка» увидела меня, она опрометью бросилась наутек, словно у нее хвост загорелся.
Какое-то время Вако и Комета молчали. Заклинатель змей не сводил глаз с обнаженной женщины.
– Хана.
– Что тебе, Вако?
– И что ты сейчас испытываешь? Я имею в виду наш третий шаттл.
Комета открыла глаза, глядя в бездонное небо. Затем она села и принялась деловито переворачивать разложенную для просушки одежду.
– Я изжила в себе память о нем. Не знаю, сколько времени я бродила по джунглям, но постепенно стала ловить себя на том, что проходит день, два и я совершенно не думаю о нем.
Комета перевернулась на живот:
– Я уже свыклась с этим. Теперь я исследую джунгли. Интересное местечко, скажу я тебе. Мне даже не хочется возвращаться к народу. Пока что. А может, и совсем. – Комета подняла голову. – Вако!
– Что?
– Так ты мужик или нет?
Заклинатель змей улыбнулся, уставился в землю и пожал плечами:
– Не знаю. – Лицо его приняло серьезное выражение. – Я разочаровался во всех и вся. И поэтому не хочу рисковать.
– Так ты у нас девственник? И так, и эдак?
– Во всех отношениях. – Вако поднял с земли еще один прутик и, глядя на небо, принялся бесцельно вертеть его в руках. Затем он опустил голову и печально произнес: – Во вселенной столько
Комета пристально посмотрела на заклинателя змей:
– Вако, а сколько понадобится времени, чтобы из яиц вылупились змееныши?
Вако вздохнул, пожал плечами:
– На Ссендиссе этот период занимает двести восемьдесят земных лет. – Он поднял руку к небу. – Если учитывать разницу в климате, в силе тяжести, в составе почвы – не знаю. Не берусь утверждать, что они вообще доживут до этого момента. Хана задумчиво опустила голову на руку:
– Да, немалый срок.
– Еще какой немалый.
– Вако, моя одежда высохла. А теперь покажи мне, где ты здесь обитаешь.
Заклинатель змей вскочил на ноги:
– А зачем тебе это?
Комета поерзала на поверхности горячего камня:
– Ну, не знаю. Если ты не против, я могла бы предложить себя в кухарки. Ты вон как отощал, скоро даже тени от тебя не будет. И вообще, двести восемьдесят лет – немалый срок.
Бывший заклинатель змей снова опустился на землю и пристально посмотрел на бывшего пилота.
Глава 11
После того как для Открытия Гастролей все собрались на поле рядом с Тарзаком, из бревен развели огромный костер. Сначала народ лакомился рыбой, специально приготовленной по этому случаю командой поваров, затем взялся за кружки с брагой. Солнце уже клонилось к закату, когда Черныш Скуоб, признанный мастер литографии, и его искусный помощник Меф принялись раздавать новенькие, только что из-под печатного станка, карты Момуса.
– Только, пожалуйста, не сгибайте бумагу, а то она треснет.
– Черт возьми, Черныш, от тебя несет, как от бочки протухших сардин!
– Это краска. Осторожно, только не размажьте ее. Она еще не до конца высохла.
– А сколько вообще ей сохнуть?
– Не знаю. С сухой картой я еще не имел дела.
– Черт возьми, Черныш, не стой против ветра.
– А из чего сделана твоя бумага?
– Молоко корня кобита, глина и одно волокнистое растение – там целые заросли в дельте, я же говорил, только не сгибайте. Ладно, вот тебе еще один экземпляр.
– Спасибо.
– Послушай, Черныш, а это что за глисты такие? Черт, бумага у тебя какая-то комковатая.
– Это дороги. Надень-ка лучше очки. Сколько раз вам говорить – не сгибайте!
– Очки мои накрылись где-то в ущелье Змеиной горы.
– Не ври. Скажи, что читать не умеешь. Повторяю – бумагу не сгибать, краску не размазывать.
Чем дольше собравшиеся всматривались в карту, тем заметнее стихало веселье. В сравнении с размерами планеты проделанная за год работа казалась песчинкой в безбрежном океане. И сами себе первые колонисты Момуса казались песчинками, крошечными и беспомощными.