Песнь Соломона

Моррисон Тони

Взбираясь вверх, Молочник стал проворным и ловким, колени упирались в каждую впадинку, пальцы нащупывали каждый выступ в гладкой поверхности скалы. Ум отключился, работало только тело. И вот он наконец стоит на узкой площадке футах в двадцати от входа в пещеру. Он разглядел и каменистую тропку, которая туда вела и которую он мог бы обнаружить и раньше, если бы так не спешил. По этой тропке проходили в пещеру охотники, ею когда-то воспользовались его отец и Пилат. Никто, кроме него, не изодрал в клочья одежду, карабкаясь двадцать футов вверх по крутой скале.

Он вошел в пещеру, и его ослепило полное отсутствие света. Он попятился, вышел и снова вошел, прикрывая ладонью глаза. Немного погодя он уже мог различить пол пещеры и ее стены. Вот каменистый выступ, на котором ночевали отец и Пилат, Молочник представлял его себе вовсе не таким широким. Кое-где пол

растрескался — там когда-то жгли костры, — а у входа в пещеру торчит несколько валунов, и у одного из них раздвоена верхушка наподобие римской цифры V. Да, но где же кости? Цирцея сказала, что труп притащили сюда. Может быть, он в самой глубине, там, где находилась та прикрытая досками выемка? Молочник не захватил с собой фонарика и, конечно, промочил в ручья спички, но он все же попытался отыскать хоть одну сухую. Из всех спичек лишь одна или две чиркнули Однако постепенно его глаза привыкли к темноте. Он отломал ветку от куста, который рос у входа, и, ощупывая ею пол, двинулся, слегка пригнувшись, в глубь пещеры. Прошел так футов тридцать или сорок и вдруг заметил, что пещера сужается. Верхнего свода он не видел вообще. Он остановился и стал медленно продвигаться в сторону, ощупывая веткой пол и держа ее так, что кончик находился примерно на ярд впереди. Он наткнулся рукой на стену, сбил при этом сухой помет летучей мыши и повернул влево. Ветка почему-то не упиралась здесь в пол, а свободно повисла в воздухе. Он опять остановился и опускал ветку до тех пор, пока кончик ее не коснулся пола. Тогда, поднимая и опуская ветку и поводя ею вправо и влево, он убедился, что нашел то самое углубление. Оно было фута два в глубину, а в ширину примерно футов восемь. Он энергично начал шарить по углублению веткой. Вот она наткнулась на что-то твердое, потом еще раз. Молочник глотнул от волнения и опустился на колени. Он вглядывался в темноту что было сил, но ничего не видел. Вдруг он вспомнил, что в кармане жилета у него зажигалка. Он бросил ветку и полез в жилетный карман, чуть не теряя сознания от запаха денег… звуки рояля, мерцающие огоньки. Вот он нашел ее; ох, только бы зажглась. Он чиркнул раз, другой, огонек вспыхнул. Молочник начал вглядываться в яму, но огонек погас. Он снова щелкнул зажигалкой и заслонил рукой маленький хлипкий огонек. На дне ямы лежали камни, доски, листья, даже жестяная кружка, только золота не было. Он лег ничком, держа в одной руке зажигалку, а другой водил по дну углубления, ощупывал его, расковыривал, царапал, скреб. Нет, там не было округлых пузатеньких мешочков с золотом. Там ничего не было. Совсем ничего. И неожиданно он вдруг жалобно, отчаянно завыл: «У-у-у». Его крик вспугнул летучих мышей, они устремились вниз и заметались в темноте над его головой. Испуганный, он вскочил, и тут на его правом ботинке из мягкой кожи отлетела подметка. Спасаясь от летучих мышей, он вприпрыжку бросился вон из пещеры, высоко приподнимая ногу, чтобы не запнуться оторванной подметкой о землю.

Выскочив наконец на волю, он приостановился перевести дыхание. Пыль, слезы, слишком яркий свет разъедали ему глаза, но Молочнику было так тошно, так досадно, что он даже не стал их вытирать. Просто, размахнувшись что есть сил, зашвырнул зажигалку в деревья, подступавшие к подножию холма, и захромал по тропке, не обращая внимания, в какую сторону идет. Двигался куда глаза глядят, следя только за тем, чтобы ступать было удобнее. Внезапно он снова оказался у ручья, но выше по течению — ручей достигал в этом месте около двенадцати футов в ширину и так сильно обмелел, что видны были камни на дне, а с берега на берег кто-то перебросил доски. Он сел на траву, вытащил из кармана узкий черный галстук и привязал им подошву к ботинку, после чего зашагал по самодельному мосту. В лесу на той стороне ручья виднелась тропинка.

Его начало трясти от голода. Это был настоящий голод — не то привычное ощущение, что пора бы, кажется, поесть, поскольку он не сыт до отвала, не нервозное желание полакомиться чем-то вкусным. Нет, он был голоден всерьез. Ему казалось, что если он сию же минуту не съест чего-нибудь, то упадет без чувств. Он оглядывал встречные кусты, траву, ветки в надежде найти хоть ягодку, хоть орешек, хоть что-то. Но он не знал, чего ему искать и как растут орехи и ягоды. Чувствуя, что у него от голода свело желудок, он оборвал несколько листьев и сунул их в рот. Они оказались горькими, как желчь, но он их прожевал, выплюнул и сунул в рот новую порцию. Ему вспомнился завтрак, которым утром его угощала миссис Купер и который показался ему тогда предельно неаппетитным.

Яичница на сале, только что отжатый и непроцеженный апельсиновый сок, в котором плавали зернышки и. кусочки мякоти, толстые ломти нарезанного вручную бекона, пышущая жаром горка овсяных коржиков и печенья. Он знал, что миссис Купер постаралась не ударить в грязь лицом, но, возможно, из-за выпитого накануне вечером виски, ему с трудом удалось заставить себя проглотить лишь две чашечки черного кофе и съесть немного печенья. Все остальное вызывало у него тошноту; а то, что он проглотил за завтраком, впоследствии оказалось на земле у входа в дом Цирцеи.

Вокруг него плотно сомкнулись какие-то заросли, и, когда он досадливо развел их в стороны руками, он увидел обвалившиеся ступеньки, а впереди дорогу. Мощенная щебенкой дорога, автомобили, дорожные столбы, цивилизация. Он посмотрел на небо, чтобы определить, который час. Солнце прошло четверть пути от той точки, о которой даже Молочник знал, что оно стоит тут в полдень. Примерно час пополудни, подумал он. Племянник, вероятно, уже побывал тут и уехал. Он вынул из кармана брюк бумажник. По краям он полинял от воды, но содержимое не промокло. Пятьсот долларов, водительские права, номера телефонов на бумажках, страховой полис, корешок от билета на самолет, квитанции химчистки. Он оглядел пустынную дорогу. Нужно где-то раздобыть еду, потом двинуться пешком на юг, где, как ему казалось, находится Данвилл, и его, надо надеяться, подберет первая же попутная машина. Он не только умирал от голода, у него болели ноги. Две машины промчались мимо, третья остановилась — «шевроле» выпуска 1954 года, — и ее водитель, негр, проявил такой же интерес к одежде Молочника, как утром этого дня — Племянник. Он сделал вид, что не заметил или не считает нужным обратить внимание на дырку на колене и прореху под мышкой, на обвязанный галстуком ботинок, на листья, застрявшие в волосах Молочника, и на то, что весь его костюм в грязи.

— Куда путь держишь, парень?

— В Данвилл. Вы случайно не в ту сторону? Хоть немного подвезли бы.

— Забирайтесь в авто, подвезу. Мне это не совсем по дороге. Вообще-то я сворачиваю на Бьюфорд, но, во всяком случае, вы окажитесь ближе к Данвиллу, чем сейчас.

— Огромнейшее вам спасибо, — сказал Молочник. Он опустился на сиденье — блаженство, просто блаженство. Тело ломило от усталости, он откинулся на обтянутую нейлоном спинку и вздохнул.

— Замечательный покрой у вашего костюма, — сказал хозяин машины. — Я так полагаю, вы небось не из наших мест?

— Да. Я из Мичигана.

— Что вы говорите! Моя тетка переехала туда. Город Флинт. Знаете такой город?

— Ну еще бы, как не знать. — У Молочника так сильно ныли ноги, что он даже пальцами не решался пошевелить.

— Хороший город Флинт?

— Ерундовый. Ни одной путной забегаловки нет.

— Так я и думал. Называется-то он красиво, но я догадывался, что, наверно, никудышный городок.

Еще садясь в машину, Молочник заметил на заднем сиденье картонную коробку на шесть бутылок кока-колы и сейчас все время о ней думал.

— Послушайте, я не мог бы у вас купить одну бутылку кока-колы вон из той коробки? Очень пить охота.

— Она теплая, — ответил хозяин машины.

— Какая-никакая, а все же жидкость.

— Что ж, угощайтесь.

Молочник повернулся и вытащил из коробки бутылку.

— У вас есть открывалка?

Водитель вынул у него из рук бутылку, поднес ко рту и не торопясь содрал зубами крышечку. Из бутылки стремительно хлынула пена, залила ему не только подбородок, но и брюки, прежде чем Молочник взял бутылку.

— Ух, горячая прямо, — засмеялся водитель, вытираясь белым в синюю клетку платком.

Не дожидаясь, чтобы осела пена, Молочник в три секунды осушил бутылку.

— Повторить не желаете?

Он совсем не прочь был повторить, но отказался. Только попросил сигарету.

— Я некурящий, — сказал человек за рулем.

— Угу, — сказал Молочник, попробовал сдержать отрыжку, но ему это не удалось.

— Вон там, сразу за поворотом, автобусная станция. — Они уже подъехали к окраине Данвилла. — Тут два шага.

— Я вам искренне признателен. — Молочник открыл дверцу. — Сколько я вам должен? За кока-колу и за все?

Человек, сидевший за рулем, продолжал улыбаться, но выражение его лица изменилось.

— Меня зовут Гарнет. Фред Гарнет. Я не богач, но иногда могу себе позволить угостить кого-то кока-колой и подвезти на своей машине.

— Я совсем не то хотел… я…

Но мистер Гарнет уже захлопнул дверцу. Молочник посмотрел вслед машине и увидел, что тот покачивает головой.