Песни китов
Шрифт:
Потом он водил пальцем по карте, что висела в одной из аудиторий, пытаясь показать месторасположение загадочной базы. Такие объекты даже на картах «для служебного пользования» не всегда указывают, только шила в мешке не утаишь, база существует и находится примерно здесь.
— Значит, на берегу Баренцева? — уточнил Рогов.
— Ага. Хотя какая разница? Там, говорят, системы жизнеобеспечения — по высшему разряду, про условия работы вообще не говорю. Туда попасть — счастье!
Не придававший значения деньгам, Рогов обрадовался тому, что перевели зарплату за два месяца, да еще премию подкинули. Таллин
С «Олимпией», правда, получилось не сразу — он мог вообще пролететь, если бы не Рамакришна. Поначалу Рогова вообще не пустил швейцар, мол, свободных номеров нет! Когда, преодолев заслон, он дорвался до администратора, его ожидала не менее холодная отповедь. И тут из ресторана спускаются индийские военморы! В чалмах, в синей униформе с золотыми позументами, они смотрелись экзотически, и в то же время явно чувствовали себя как дома.
— Хочешь в отель? — воззрился на него Рамакришна.
— Очень хочу! Девушка приезжает, понимаешь?
— Жена?
— Да… Считай, жена.
— Так жена или нет? С женой у тебя будет один номер. А с девушкой нельзя, ваши правила запрещают.
— А-а… Договориться можно?
Индус загадочно усмехнулся.
— Попробую…
Диалог у стойки продолжался минут пять, после чего Рогова поманили пальцем.
— Все в порядке, будет номер.
Склонившись к уху, Рамакришна вполголоса проговорил:
— Но ты должен заплатить Райво десять рублей.
— Да я и двадцать могу! Спасибо!
Как оказалось, индусы не раз устраивали сюда прилетавших гостить родственников. «Олимпия» считалась самой фешенебельной здешней гостиницей, а иностранцев у нас любят даже эстонские снобы, и вмиг становятся покладистыми при виде человека из-за бугра.
— Ну, выручил… — тряс смуглую ладонь Рогов. — Встретимся в Индийском океане — будет салют из всех калибров!
Рамакришна усмехнулся еще раз.
— Не надо салют. Просто помаши мне рукой.
Сдаточная команда, и так потерявшая Рогова из виду, восприняла известие о переселении спокойно. Разве что Гусев разволновался, помчался звонить Алке, однако в Таллин ее не отпустили. Критически оглядев Рогова, Жарский поправил ворот его рубашки.
— Вид помятый, но командировочному простительно. Предъявишь пассию коллегам?
— Там видно будет… — пробормотал Рогов, запихивая вещи в сумку.
10
На следующий день он стоял на перроне Балтийского вокзала с букетом тюльпанов, приобретенных на грандиозной выставке цветов, что открылась на днях. Это было что-то малознакомое, опять же, не советское, пришедшее из Европы и наверняка интересное Ларисе — вот почему выставка значилась одним из первых пунктов программы.
Только программа полетела к черту с самого начала. Лариса почему-то нервничала, оглядывалась, будто высматривала кого, а по приходе в гостиницу тут же улеглась в койку, свернувшись калачиком. Не выспалась? Да, ответила, ужасный был поезд. То есть, хороший, но соседи попались ужасные: двое пили всю ночь, третий храпел. Рогов сам подрезал тюльпаны, взяв ножницы у горничной, ставил их в вазу, а в душе пухла обида на то, что не оценили ни букет, ни отель, ни
Для начала он планировал попасть в Нигулисте, послушать орган. К музыке он был равнодушен, а орган представлял, скорее, в виде трубчатой конструкции, через которую продувают насосами воздух. Зато Лариса замирала при звуках этих труб, значит, ей можно было сделать приятное. Но она ушла из собора за десять минут до концерта. На Вышгород идти отказалась, мол, устала, давай завтра, и потащила его на Ратушную площадь. Где (ну и ну!) купила пачку сигарет «Таллин» и, встав возле Ратуши, взялась нервно курить, продолжая рыскать глазами по открытому пространству.
— Ты куришь? — удивился Рогов.
— Редко. Тебе неприятно?
Он пожал плечами.
— Мне все равно.
Его слушали невнимательно, и он, поначалу без устали моловший языком, вскоре замолк. В «Норд» они явились раньше времени, долго топтались в фойе в ожидании, пока освободят заказанный столик, и опять она курила, а он копил раздражение.
Обычно равнодушная к спиртному, Лариса несколько раз подвигала бокал: хочу еще вина. Рогов охотно наливал (себе тоже), а в итоге только шум в голове и досада в душе.
— Мы, — сказал после очередного бокала, — как твои киты. Которые поют. Но при этом почему-то не слышат друг друга.
— Тебя это удивляет? — усмехнулась Лариса.
— Удивляет. Если бы мы находились далеко друг от друга — не вопрос, звук в воде затихает. Киты на большом расстоянии тоже ничего не слышат…
— Слышат. Даже на большом расстоянии. А вот люди не всегда — даже вблизи.
Не найдясь с ответом, он привязался к официанту — показалось, тот подал неразогретое мясо. Тут же стало стыдно, в порядке компенсации он оставил большие чаевые, о чем через полчаса уже жалел.
В гостиницу возвращались в молчании. Внутри разгоралась обида на то, что стараний не оценили. Проклятые киты в очередной раз вставали на пути, будто они были — всё, а Рогов, человек разумный — ничто! Поэтому разумным быть не хотелось — хотелось отдаться тупому природному чувству и, как положено, покрыть самку.
Он рассчитывал на хорошо знакомую механику, когда система отработанных действий ведет к однозначному результату. Главное — не сбиваться с ритма, не реагировать на женские уловки, уводящие с торной дороги в дебри, созданные для того, чтобы запутать, завлечь вглубь, где топи и болота. А если попал в топь, тебе кранты. Тебе протянут, пожалуй, хворостину, но вытаскивать не станут, и ты всю жизнь проведешь, погруженный в трясину, пока, пустив пузыри, окончательно не уйдешь на дно…
Это была не трясина, скорее, водоворот. Не успели включить свет, как рот оказался залеплен, и его повлекли на двуспальную кровать, по пути расстегивая рубашку. Он стаскивал с себя одежду, не прекращая целоваться, даже не понял, что остался в носках. Успел разве что удивиться горячему (ну очень горячему!) телу, чтобы тут же свиться с этим телом в клубок, раствориться в нем и опять сделаться бандерлогом, который смотрит в глаза гигантскому питону. Сверху, снизу, упав на палас — он плохо соображал, когда и что происходило, все это мелькало, как в калейдоскопе. А на пике он и вовсе утратил чувство реальности, только искорки мелькали перед глазами, будто он на несколько секунд ослеп.