Песни мертвых соловьев

Мичурин Артем

Если верить Фоме, Ткач, до организации похода в Москву, рулил отрядом, чья численность колебалась в пределах тридцати-сорока головорезов. Те пятеро, что остались, были десятниками и спецами: Гейгер – техник, ответственный за радиохимическую безопасность, уже в возрасте, полтинник разменял – для наемника неплохо, верный знак качества; Серега Весло – снайпер, мужская особь субтильного телосложения лет двадцати пяти, больше о нем ничего не было известно, но судя по количеству зарубок на прикладе «СВД», дело свое он знал крепко; Ряба – гранатометчик и по совместительству сапер, неприметный мужичок средних лет с характерным для своей специальности узором черных точек, обрамляющих рваный шрам на шее и правой щеке; Валера Балаган – пулеметчик, плечистый детина, на вид лет двадцать пять – двадцать

семь, лицо доброе, но не даун, что странно, гордый обладатель «ПКМ» и титановой каски, которую носит не снимая. Вот и все, что я знал об этих четверых. Но пятый участник группы, о котором Фома упомянул лишь вскользь, без имени, был мне знаком. И, честно говоря, меня сей факт здорово расстраивал. Сиплый – медик. Мы познакомились четыре года назад, когда он штопал мясо еще в другом отряде. Странный малый. Перепробовал, наверное, весь ассортимент наркоты, до которого смог дотянуться. А дотянуться он умел. При этом не сторчался и был вполне адекватен. Называл себя «нейропилотом», «естествоиспытателем головного мозга». Собеседника интереснее я не встречал. Чертовски умный мужик. По слухам, заведовал отделением хирургии в клинике Костромы, но за свои эксперименты получил коленом под зад. Горевал Сиплый недолго и легко нашел себе работу, примкнув к наемникам. На вопросы о возрасте отвечал, что умирать в ближайшее время не планирует и остальным не советует. С виду – тридцатник или даже меньше. Наблюдал Сиплого в деле и могу сказать, что под его нож лечь, в случае чего, не побоялся бы. Хирург он, что называется, от бога. А вот стрелок херовый. Из арсенала предпочитал «Витязь» за его слабую отдачу и возможность дать длинную очередь с неплохим шансом на «авось попаду». В атаку никогда не рвался. Даже не представляю, что могло заставить Сиплого принять участие в афере с походом к черту на рога. Жаль, что так вышло. Очень жаль.

С утра из разговоров за стенкой я узнал, что обоз, с которым Ткач планировал двинуть к Владимиру, уходит в восемь.

Обычно торговый обоз – это десять-пятнадцать подвод, запряженных далеко не скакунами. Движется такая процессия со скоростью чуть шустрее прогулочного шага. При желании можно и пешочком увязаться, но топать пятьдесят километров без передышки до первого привала я желания не испытывал, поэтому оставшиеся полтора часа посвятил приобретению индивидуального транспортного средства.

– Эй, хозяин, – я постучал в ворота крепкого, явно зажиточного дома, со двора которого за забором слышалось лошадиное фырканье. – Открывай, дело есть.

– Не шуми, – по деревянным ступеням застучали подошвы, в створке ворот открылось смотровое окошко. – Кто таков? Что за дело?

На меня глядел хмурый мужик с мясистым носом, красным от покрывающей его сети сосудов, хитрыми глазенками и торчащей вперед, будто путеочиститель локомотива, бородой.

– Покупатель, – представился я. – Лошадь у тебя купить хочу. Продашь?

– С какой такой радости? У меня скотина не лишняя.

Я достал два золотых и сверкнул ими у рачительного хозяина перед рылом.

– Эк… – крякнул тот. – Проходи.

Блеск золота – страшная сила. В большинстве случаев он с легкостью заменяет любые слова, документы и ключи. Искрящийся отлив желтого кругляшка действует почти магически. Этот катализатор алчности увеличивает оную до таких размеров, что распираемая ею особь забывает обо всем на свете. Долг, честь, совесть, даже самосохранение – меркнут перед блеском презренного металла.

На дворе, подняв морды от кормушек, стояли три животины: два черных владимирских тяжеловоза и один обычный, в смысле – похожий на земную лошадь, а не на адского жеребца прямо из-под Сатаны.

– Славный мальчик, – угадал хозяин моего фаворита. – Двугодок, но объезжен как следует. Проблем не создаст.

– Как звать?

– Восток.

Хорош. Гнедой, с рыжеватым отливом. Отлично сложен – сухие, четко очерченные суставы; широкий лоб; крепкая длинная шея; мощная грудь; ровная прямая спина; здоровые зубы и копыта; широко расставленные, не обвислые уши, чутко реагирующие на любой звук; чистые глаза.

Я вообще-то не большой любитель лошадей, даже наоборот – как-никак полтонны живого и весьма своенравного веса с зубами

и копытами. А инстинкт самосохранения всегда мне подсказывал, что тварей крупнее себя, любимого, следует опасаться. Но Восток мне и впрямь приглянулся.

– Сколько просишь?

– Четыре золотых, – не стал скромничать хозяин.

– Куда тебе столько? – спросил я, продолжив осмотр будущего питомца. – Голодных ртов много, что ли?

– Еще бы. Хозяйство ухода требует, а задарма никто батрачить не вызывался.

– Домашним платишь? – попытался я изобразить недоумение.

– Э-э, – махнул хозяин рукой. – Где они, домашние-то? Жена уж три года как померла, дети в Муром подались. Дом большой, а что с него толку? Один кукую.

– Это хорошо.

– Чего ж тут хорошего?

– Сбрую в цену свою присовокупишь? – кивнул я на уздечку с поводьями, висящими у хозяина за спиной.

– Лады, – он повернулся, чтобы снять их с крюка, и тут же осел, получив клинок под левую лопатку.

По правде говоря, скакун благородных кровей мне был не особо-то и нужен, я вполне мог обойтись старой, едва переставляющей ноги клячей, заплатив монет тридцать серебром, а то и меньше. Но зачем платить, когда можно взять даром?

Смерть хозяина и вид крови Восток перенес без истерик, в отличие от своих тяжеловозных собратьев, – хорошо, есть надежда, что и выстрелов не сильно испугается. Покажет себя молодцом – оставлю. А взбрыкнет – во Владимире сбагрю за полцены, деньги лишними не бывают.

Кроме уздечки с поводьями на стене, в плетеном коробе возле стойл обнаружились отличное седло, подпруга, стремена, краги, путлища, два мешка для кормежки, бурдюк и седельная сумка. Пока навьючивал все это дело на жеребца, сказал в его адрес немало добрых слов. Скотина попалась удивительно спокойная. Наверное, только-только после случки. Мешки я тут же наполнил овсом и запихал в сумку. Незачем безвинное животное голодом морить. Краги пришлись впору, да и с плащом смотрелись на удивление гармонично, словно всю жизнь так ходил, вернее ездил. Повстречай я сам себя, ни за что бы не подумал, будто конь ворованный. Но то я – человек большой души и чистых помыслов, а вот местные, особенно те, что знались с хозяином, вполне могли заподозрить неладное, видя, как Восток идет по главной улице в поводу за незнакомым субъектом, пусть даже и весьма соответствующей наружности. Поэтому, избегая лишнего внимания, я вывел конягу в прогон и задами отбуксировал к выезду из села на Владимирский тракт, остановился в рощице неподалеку и стал ждать.

– Восток, значит? – не имею привычки разговаривать с животными, но когда нечего делать и никто не видит, почему бы и… – Коллекционер. Будем знакомы. Можно просто Кол.

Восток учтиво перевел на меня взгляд и мотнул головой.

– По бывшему хозяину не грустишь, как вижу? Оно и правильно. Я лучше. Ухода на прежнем уровне, конечно, не дождешься, да и горячих кобылок чаще раза в месяц обещать не могу, но одно гарантирую – скучать тебе больше не придется. Все, дружище, забудь про стойло, про загон, про выездки вдоль околицы. Теперь ты – боевой конь.

Восток внимательно глядел на меня своим карим глазом и время от времени фыркал, выражая то ли сомнение, то ли одобрение.

– Знаешь, что такое боевой конь? Да откуда ж тебе знать? Ты книжек не читал. Боевой конь – это продолжение всадника, дружище. Вот, представь только, перед тобою строй пехоты с пиками. Целый частокол трехметровых дрынов, острых, как шило. А промеж них аркебузиры – это мужики такие с нехилыми ружьищами. И надо на полном ходу в этот строй втемяшиться. Так велит всадник – твой хозяин. Он хочет, чтобы ты грудью вломился в пехоту, смел их к чертям, растоптал, забыв про пики, про грохот аркебуз и рвущие шкуру пули. Смог бы? Что глазами хлопаешь? Да не бойся, – я потрепал Востока по морде. – Это давно было, шесть веков назад. И коняги тогдашние – не чета тебе – под тонну весом, два метра в холке, навроде тяжеловозов владимирских, в броне снизу доверху, живые тараны. А еще конные стрельцы водились – эти уже попозже. Не знаю, правда или нет, но читал, будто кони у них были до того натасканы, что проведешь им стволом по ушам, и тут же замирают как вкопанные. Может, и тебя выдрессировать удастся? Как считаешь? Тихо!