Песни мертвых соловьев
Шрифт:
Перед тем как предать тело наставника земле, я отрезал ему с правой кисти большой палец. Где-то читал, что воины северного народа, называвшего себя викингами, отрезали большие пальцы поверженным врагам, чтобы те в загробном мире не могли встретить их с оружием в руках. У меня было не так уж много мертвых врагов, встречи с которыми я опасался, но Валет, без сомнений, относился к таковым. Он стал первым в моей коллекции.
Глава 8
– Тебе голову, мне пальчик, – я ухватил главный трофей за патлы и, вынув из мешка, положил в раковину.
– Еб твою! На пол не лей! – возмутился Хромой нескольким расползшимся по замызганному паласу темным каплям.
– Грязнее не будет.
– Но-но, за языком следи, – он хмыкнул и покосился на мешок. –
– Двадцать семь, – ответил я, рассыпав по столу выставленный Хромым столбик золотых монет.
– Ебануться. Коллекционер, бля. Ты их хоть обрабатываешь? Воняют небось?
– Не сильнее, чем в твоей конуре.
– Да что ж такое?! Хамит и хамит! Думаешь, я нарочно тебя два раза гонял? Вот больше делать-то не хрена. Какой тут, скажи на милость, мой интерес?
– Мне плевать, какие у тебя интересы. Я знаю только, что потратил на заказ почти два месяца, сделал пять трупов, понес крупные издержки. А что в итоге? Тринадцать золотых?
– Слушай, уговор был на десять. Три – компенсация за хлопоты. Скажи спасибо, хоть это выбить удалось. Заказчик, кстати, считает, что ты сам маху дал, наводка была верная. Ну, так он говорит.
– Знаешь, – я взял деньги и убрал в карман, – алчность – это грех. Смертный.
Вообще, конечно, не стоило так базарить с Хромым, злопамятная сволочь. Но у меня были веские причины. К тому же сорока на хвосте принесла благую весть – двое из четырех его подрядчиков безвременно почили, героически исполняя свой долг. По слухам, они даже не смогли перебраться за реку, пойдя на корм навашинским бригадам. Да, квалифицированные кадры – большая редкость. Кадры реже – оплата выше. Пусть Хромой теперь посидит и подумает над своим поведением. А меня ждали дела, обещающие действительно хороший навар.
Перед тем как явиться к Хромому, я заглянул по ставшему едва ли не родным за прошедшие десять лет адресочку. Богатый дом на тихой Садовой улице. Хозяин – Николай Евгеньевич. Что примечательно – чистейшей воды лац. К моменту нашего первого знакомства тянул на сороковник, да и сейчас мало изменился. Невысокий, сухонький, с правильными, я бы даже сказал, интеллигентными чертами лица. Тем не менее среди местных мой связной известен как Коля Бойня. Отлично рвет зубы страждущим, извлекает пули и даже имеет опыт успешного отсечения пораженных недугом конечностей. Интересный дядька, один из немногих собеседников, с которым можно потрындеть не только про лавэ, шлюх и волыны. Впрочем, заглянул я к нему не для этого.
– Доброе утро, – поприветствовал я сонные зенки, возникшие в смотровой щели после условного стука.
– А? Кол! – Зенки несколько раз моргнули и скрылись за заслонкой, послышался скрип вытаскиваемого засова, дверь открылась. – Дорогой ты мой! Проходи.
Вид у Николая Евгеньевича был плачевным: морда отекла, глаза красные, на башке нечто напоминающее воронье гнездо, и так прет перегаром, что закурить рядом страшно.
– Радость какая аль горе? – я вошел и осмотрелся.
В доме, обычно чисто прибранном, полный бардак: стулья перевернуты, посуда побита, на полу недоеденный ужин, на диване – доеденный.
– Было горе, стала радость! – ощерился Бойня и даже попытался воспроизвести танцевальное па с хлопаньем по ляжкам, но накатившая тошнота испортила весь номер. – Ох, елки, – он схватился за голову и, проковыляв к дивану, сел. – Где ж тебя черти носили?
– Работа, – приподнял я лямку висящего на плече мешка. – А что за переполох?
– О-о! Переполох – слабо сказано. Фома мне такие радиограммы шлет – хоть в петлю лезь.
– Чего хочет-то?
– Тебя. Говорит: «Из-под земли достань и ко мне немедля, а не то сам под землю спустишься». Мол, столько бабла на вас ухнуто, а толку с гулькин хер. Вот так. Я уж о переезде начал подумывать. За Урал куда-нибудь. Сроку осталось – сутки. Ох, Кол, – Бойня запустил пятерню в растрепанную шевелюру и сокрушенно помотал головой, – как же я устал от этого мудака. – После чего выудил из-под скомканного одеяла стакан, наполнил его из стоявшей на полу початой бутылки и протянул мне: – Давай, за Пантелеймона – отца родного. Пусть ему земля будет пухом.
Ну, в озвученном контексте и с утра накатить – не грех. С той поры как прежний настоятель отдал богу – а может, и кому другому – душу, прошло всего
В отличие от Пантелеймона, Фома всегда был не особо дипломатичен, а уж после голодных лет, с шестьдесят четвертого по шестьдесят шестой, когда костлявая выкосила едва ли не треть общины, характер у него совсем испортился. И со смертью прежнего настоятеля – по слухам, кстати, далеко не естественной – дела стали вестись иначе. Что там дела, даже вера сменилась. Не знаю, есть ли где в православных канонах запрет на людоедство, но отчего-то этот момент смущал Святых, особенно в бытность настоятелем Пантелеймона, который запрещал жрать человечину, даже когда последняя пара сапог была сварена и съедена. Вот тогда-то Фома и взял инициативу в свои руки. Голод, как известно, не тетка. А уж когда соседи – навашинские бригады – вовсю харчуются, пуская под нож окрестное население, держать себя в рамках приличий вдвойне тяжело. Перед Фомой стоял небогатый выбор: молись и сдохни либо убивай и живи. Решение было принято быстро. Не успел труп Пантелеймона остыть, как служители божьи вооружились новым учением, гласящим примерно следующее: «Господу не нужны слабые. Мор и голод ниспослал он, дабы очистить паству свою от шелухи и сплотить в вере истинной. Так пусть достойнейшие из рабов его укрепят плоть свою от плоти грешников, коих обделил Господь силою». Такой догмат пришелся по душе не только местным людоедам, но и соседям. А плохо ли? Обратился в новую веру, на старых дрожжах замешанную, и пожалуйста – набивай брюхо человечиной без малейших угрызений. Неудивительно, что три из четырех навашинских кланов, сформировавшихся во время междоусобной грызни, с готовностью целовали крест Фоме – свежеиспеченному патриарху людоедов.
Правда, справедливости ради нужно отметить, что человечину в те годы хавали не только навашинские. Любой кабак Арзамаса имел в меню мясные блюда без уточнений о происхождении сырья. А уж когда совсем прижало и к нам хлынули переселенцы из Триэна, человечина стала продаваться совершенно открыто. Зайдешь, бывало, на рынок, а там – мама дорогая – и грудинка, и окорока, и ливер. Гастрономический рай, одним словом. Спасибо нашим лишенным мутаций друзьям. Те лацы, что не успели вовремя сдристнуть, как раз и ложились на колоды под топор мясника. А их место под солнцем заняли ушлые ребята из Триэна, быстро сколотившие мощную группировку, ныне известную как Центровые. Зачуханное, бесхребетное батрачье и вякнуть ничего не успело. Была шахта под лацами, стала под Центровыми. Но если раньше за допущенный косяк работягу увольняли, то теперь его забивали железными прутами.
Потерянные засуетились слишком поздно. Из Чистого района им не досталось ни шиша. Единственное, что удалось выторговать в обмен на признание границ, – деляну, ранее контролируемую Частниками. Тех просто, без шума и пыли, попросили освободить территорию. Многократно уступая «просителям» в численности, Частники согласились. Так Арзамас был поделен на две кормушки, сравнимые по площади, но неравнозначные по качеству. Шаткий мир между Центровыми и Потерянными продержался чуть больше года. Если терпеть лацев за Межой было делом уже привычным и как-то само собой разумеющимся, то отхватившие лакомый кусок братья-мутанты раздражали Потерянных до усрачки. С тех пор вялотекущая война, однажды начавшись, не прекращалась. Граница, разделяющая кормушку, ходила туда-сюда, превратив некогда престижную для проживания Межу в линию фронта.
В свое время, раскурив косячок, мы с парнями сидели вокруг костра и чесали языки на тему «как заебато будет, когда выгоним нах чертовых зажравшихся лацев». Ну вот, лацев выгнали, а заебато не стало. Почему? Ответ, на мой взгляд, очевиден – ущербная рабская психология. Жить под боком у хозяина рабу проще, чем сосуществовать с кем-то на равных правах. Есть такая поговорка: «У нищих слуг нет». Кто ею пользуется? Нищий в общении с нищим. Результат – конфликтная ситуация. Так и тут – старых хозяев сменили пришлые нищеброды, урвали жирный кусок. А по какому праву?! Чем ты, сраный отброс, лучше меня, сраного отброса? Да ничем. Вы оба говна не стоите.