Песни о Родине

Зив Михаил

«Как шершаво утро пьется…»

 Как шершаво утро пьется — Жидким голубем во рту. Солнце клятвенно плюется, Набирает высоту. Узко щурится дремотца И дымится на свету. Говорю деревьям: «Встаньте! Головой пойдем шуметь, В нашем беглом варианте Нужно птиц переодеть, Вот я пыль принес на ранте, Что же, мне сегодня петь?» Отвечают: «Нет калиток. Нам не выйти ни на шаг. В рукавах полно улиток, И в кусты отполз кушак, Рады были бы и мы так К морю вытоптать большак». Не кобенясь, не коробясь (А надежд и не питал), Мимо лавок (прыгал в прорезь — Тут поел и попил там), Мимо

рынка (не слабо лез — Подыграл спиной лаптам), Проходил такой гидролиз, Не особенно роптал. Плавал зной, и плавал я там, Послужил иным пенатам, Пописал чужой диктант, И на рынке конопатом Неизвестного анатом (А считайте – я десант) Поопробовал дискант. Вниз по Алленби накатом Плыл (хотя и не река там). Я водил купаться рант. Был однажды вариант.

«Убеги в Египет, братьев забудь…»

Убеги в Египет, братьев забудь.Остужая грудь, из себя изыди.Чтобы суть настичь, устаканить муть,Прислонись к чужим, поклонись Изиде.Выдавай себя за раба, рабомПрошибая лбом не беду, так стену.Проживи измену, хоронясь в любом,Удуши апломб, выходя на сцену.И тогда, когда будет родство мертво,И в чужом изводе ты станешь моден,Возврати домой себя самого,Отболев обидой вчерашних родин.

Вполсло…

1

И море, и Гомер – все движется впотьмах.И частный «ах» внедрен блуждать в земное слово.Но человек тут – спринтер черепах.Что, олово ушное не готово?Не слышать, не любить, не бегать на чаи.А если бегать – зорко бегать мимо,Ведь все равно всегда чаи ничьи,И нам нужна не цель, а пантомима.Я нежен и раним. Мне имя – саранча.Бахча моя болит. Я с детства полосатен.Я думаю, что сплю. Воркую сгоряча.И дедовское жру дерьмо родных мерзлятин.И море, и Гомер – все движется на месте.И вести страшные читает нам Эдип,Застуканный в инцесте, – эка влип!Вот эвкалипт… Но прелести поместийРодных и приданных – праща пропащей мести,Мелькнувший, но недвигавшийся клип.

2

И море, и Гомер – все движется вполсло…На, подержи ничейное весло,Обманчиво заглатыванье слова.Я Родину любил – вот здесь оно росло.Но рослым стал в отплевыванье плова. Не досчитай меня до двух или до трех. Тут всякий стал особый пустобрех, И я храбрец посильного унынья. Всем в уши языка пророс чертополох, Так что же, я не ян или, скажи, не инь я? Но сплю, пока могу, и бреюсь натощак, Пока гощу в себе – всех ближних угощак. Про что и говорить, раз время гостевое, В пыли Отечества всем гостевать ништяк! Все – милые, за то что кости воя. За то, что все воркуют в пелене, За то, что руку выпростать вовне Во сне родных беспамятных пеленок. Вот так и умирают на войне, А что, не прав зареванный ребенок?

3

 Блокада и во мне, хоть я приду потом. Мы говорим вовне опомнившимся ртом. В тридцатых – я был выкормыш Бейтара, Но викинги меня изъяли за бортом И вытряхнули в мир. Колышется здесь тара? Мне все равно. У всех свой моцион. Вовне я говорю еще вперед лицом, С евстахиевой сплю пока недальнозорко, Нарочно окольцованный кольцом, А-а, тарахти, Гомерова моторка… Все движется не так, пересекая синь. От скиний дымчатых простор морской раскинь И гул любимых вынь пока из уха. Явь мерят лишь фасетками разинь, Я так и знал, что местность – показуха. Я так и знал, что, вперясь, патриот О горизонт плачевно глаз натрет, От жалости к прощанию он сер весь, Но Родина – лишь трат его приплод И языка медлительный спецсервис. Что остается? Моря синий лоск? Все наши знанья – к нашим «крибле-краблям»? Лишь заклинаньем пользуется мозг? Как солнечно! В беспамятство пора, блин? И на горе безлюдия оставлен Прозрачный

только мнения киоск.

«Нет, я не разнашивал строем российские жаркие боты…»

Нет, я не разнашивал строем российские жаркие боты,Тот чоботный дробот в разлете шинельных опричнин,Но малый мой щебет врастал в трудовые заботы,Как раз вот туда, где блевота из общей становится личной.И я в пирожковой на Невском склонялся, двугривясь,Ах, в лирики вылез – шалом, дорогая Эрато!Так что же теперь, будто я вдруг не русский внутри весь,Ты плачешь в обиде: «От Нила…» – и я подтвержу: «До Евфрата…»И я подтвержу, что не знаем доподлинно родин.Не место рожденья, где нянчил и сверстывал опыт,Который от жалости к собственной жизни городим,Тогда как бесспорным окажется сказочный пропад.Близенько от Нила, рукою подать до Евфрата.Рябит от пустыни – так версты вовек полосаты!Рябит от обиды, от грубой какой-то растраты,Где координаты свои нахлобучивал на полюса ты.

В ноябре над морем

Пока все тучи – платяные,Нет грозовых и на испуг, —А птицы – руку протяни им —Спешат… На юг? Да вот он, юг!В недоуменье так и виснутНад морем, далям предстоя,Но влит во все тяжелый висмут.(Когда бы висмут щупал я!)Когда б я глазом наповал билВ ту даль… О нет! Ворчи врачу…Что, тяжким все размалевал бы?Погодь, лишь вапницу схвачу.А вместе с птицей в небе крен дей,Покинув пляж с одной из стай,Сей брег, обветренный, как крендель,Где стой и морю пустолай —Всем сердцем, губы опростая,Как бы незнаньем свят-посвят…И вроде улетела стая,А птицы всё еще висят.

«В плане наших происшествий…»

В плане наших происшествий,Путешествий куд-кудаКвохчет зной, как сумасшедший,Моря вязкая вода.В жизни бражничают дважды:Первый раз – летя на свет,Во второй – в разгаре жажды,Вот когда надежды нет.Ноги курицами скачут,Губы по небу плывут.В первый – путь когда лишь начат,Во второй – исчез маршрут.Нету карт и расписаний,И свобода хорошаТем, что мука причитанийНам не стоит ни гроша.

Грачи на подлете

Уже сугробов стоптаны излишки,И бездорожье солнцем залито,И без пальто на снег сошли домишки,Лишь кошки ходят в сношенных пальто.Все пахнет безнадзорностью и вздором.Не начинай давнишний пересказ,Дыши сельскохозяйственным «диором»,Уж вряд ли приготовленным для нас.А что для нас? Да речки завитуха,Где в цыпках лед, но правд не оголяй,Простор свистит на оба жестких уха —Негромкий заскорузлый разгуляй.И преют огороды, ноздреваты,Еще снегам не выплатив долги,Но у сарая вылезли лопаты,И на крыльце вприсядку – сапоги.Всем правит вздор – да кто кому редакторПод райскою бескормицей небес,Где тащится, пофыркивая, трактор,Соскучившись, к сельмагу под навес?Где всё ликбез и все в чернильных двойках —Корова, телевизор и жена,И в самый раз подумать о попойках —Вот печь к сельмагу и снаряжена.

«Осень. Пасмурно. Уныло…»

 Осень. Пасмурно. Уныло. От надуманных обид Солнце выглядит сквозь мыло, Хлипко дерево сопит. Жить бы въедливей да гневней, Грызть бы смысла коновязь, Над зареванной деревней На закат стремится грязь. Небольшими кулаками Волк средь кур свое крадет, Там и лось под облаками Невнимательно идет. Всюду лень и невниманье, Всюду навык – как уж есть, Даже в доме сырь туманья, И без кашля скучно есть. В мире – всё противотоки, Хнычет дачами «Стейнвейн», А у станции Потеки, Может быть, и Териоки, В тишине привычной склоки, Злобно фыркая сквозь щеки, Мужики грызут портвейн.