Песни Шираза

Народное творчесто

МОРЕ БЕСКРАЙНЕЕ

Нет у моря ни начала, ни конца, Челн плывет, но нет надежды у гребца. Погляди-ка ты, гребец, на небеса, Мигом шквал твои надует паруса. И желанья — словно море. Где тут край? Я плыву, земли не видно, хоть рыдай. Погодите, я взгляну на небеса, Мигом ветер мне наполнит паруса. От любви бушует сердце — мне невмочь, Я страдаю, я рыдаю что ни ночь, И, однако, погляжу на небеса, И легко мне, словно ветер в паруса.

ОШИБКА

Я сама теперь не знаю, почему Неверна была обету моему. Знаю, что моя вина, но как мне стыдно. Почему была жестокой, не пойму. Я пришла: прости меня. Но ты ни слова. Я в смятении, а ты глядишь сурово. Почему ты как гроза И не смотришь мне в глаза? Пред тобою я упала, как слеза.

ПЛАЧЕТ ДЕВУШКА

Плачет девушка, твердит, стеная: мама! Где же сваты, где жених, родная мама? У соседей наших дочке меньше лет, Но в окне ее всю ночь мигает свет, С нею муж, ей вовсе горя нет. Мама, мне б невестой стать! Где бы мужа мне достать Лучше, чем соседский зять? Ты толкуешь о моем приданом, мама, Я в унынье постоянном, мама, Ты толкуешь про мои одежды, мама, Я ж состарюсь без надежды, мама! Словно квочка перед кочетом, кричу, Мне, красивой, выйти замуж по плечу, Мама, выйти замуж я хочу. Мама, мне б невестой стать! Где бы мужа мне достать Лучше, чем соседский зять? Но пока тебе деньга желанна, мама, Стану ростом с великана, мама. Снилось мне: лежал со мною кто-то, мама, Целовал меня без счета, мама, А проснулась — никого со мною, мама, И вздохнула я с тоскою, мама. Мама, мне б невестой стать! Где бы мужа мне достать Лучше, чем соседский зять? А пока ты мне сулишь посуду, мама, Я в печали

век пробуду, мама, А пока ты мне сулишь одежды, мама, Я состарюсь без надежды, мама! Снилось мне во сне глубоком, мама, Что супруг лежит под боком, мама, Что беременна я ненароком, мама! А проснулась — никого, родная мама, Как всегда, опять одна я, мама! Мама, мне б невестой стать! Где бы мужа мне достать Лучше, чем соседский зять? Ты толкуешь о моем приданом, мама, Я ж в унынье постоянном, мама, Что ты тянешь все, ну, что ты крутишь, мама, Только воду баламутишь, мама?

ЛЕЙЛИ

Лейли, Лейли, душа твоя — свинец, Лейли, Лейли, владычица сердец. Страдаю от любви, из-за любви Все дни черны, как волосы твои. Тоскую по тебе который год, Доколе же? Ведь так и жизнь пройдет. Я по тебе, сияющей луне, И наяву вздыхаю, и во сне. Лейли, Лейли, во мне мучений тьма, Лейли, Лейли, совсем схожу с ума. Мой разум спутан, как коса Лейли, Я как Меджнун, виной краса Лейли. Мой кипарис, обороти свой лик, Ну, вспомни обо мне хотя б на миг. Лейли, подруга милая, Лейли, Жить невозможно от тебя вдали.

В МИРЕ ВСЕ НЕПОСТОЯННО

К небесам взову сперва: Подскажи, Аллах, слова, Дух мой слаб, рука слаба, В мире все непостоянно. Каждый знает что-нибудь, Сеет благо, ищет суть, До конца проходит путь, В мире все непостоянно. Было время — был я мал, На руках у няньки спал, Грудь кормилицы сосал. В мире все непостоянно. Ради праздничного дня Обрядили в шелк меня, Пир затеяла родня. В мире все непостоянно. Принималась меня мать В колыбели пеленать, То кормить, а то качать, В мире все непостоянно. Стал сидеть я ровно в год, Сладкий финиковый плод Взял я в руку, сунул в рот. В мире все непостоянно. Год второй мой пролетел, К молоку я охладел, Стал пешком ходить пострел. В мире все непостоянно. А четвертый год настал — К тетке в гости я попал, Ел и пил там из пиал. В мире все непостоянно. Был проказлив я в шесть лет, От меня немало бед, Скажут: да, — отвечу: нет. В мире все непостоянно. Лет восьми я стал чтецом, Скороходом и гонцом, Быстроногим сорванцом. В мире все непостоянно. В десять лет ращу я сад, Поливать тюльпаны рад, Чтоб надеть мужской наряд. В мире все непостоянно. В двадцать я сильнее всех, Все на свете — для потех, Все во мне рождает смех. В мире все непостоянно. В тридцать лет на мне весь дом, Тяжкий груз тащу с трудом, В доме женщины, содом. В мире все непостоянно. В сорок лет — любовь, почет, Хвори все пока не в счет, Я — родителям оплот. В мире все непостоянно. В пятьдесят я постарел, Не горюй, таков удел, Жизни тоже есть предел. В мире все непостоянно. В шестьдесят мне свет не мил, Все дела я завершил, Как мертвец, лишен я сил. В мире все непостоянно. Стал я в семьдесят крючком, Сердца стук страшит, как гром, Облик смерти мне знаком. В мире все непостоянно. Ровно в восемьдесят вдруг Плоть мою сломал недуг, К небесам вознесся дух. В мире все непостоянно. Жизнь покинула меня, Вмиг сбежалась вся родня, Плач и крик стоял три дня. В мире все непостоянно. Как обычай наш велит, Саван сшили, труп омыт, Чтоб имел пристойный вид. В мире все непостоянно. Покропив меня водой, Забросав меня землей, Удалились все домой. В мире все непостоянно. Ты в могиле, Самури, Ты свой норов усмири, Прах твой сгложут муравьи. В мире все непостоянно.

ОДИНОЧЕСТВО

Есть у дерева тень, нет ее в летний зной у меня, У других есть подруги, увы, ни одной у меня. Помолюсь-ка Аллаху, спрошу: «Чем других-то я хуже? Почему нет подруги совсем никакой у меня?» Все имеют возлюбленных. Кто одинок — это я. Кто в потертой дерюге? Ну кто так убог? — Это я. Все, как сельские старосты, ходят в богатой одеже, Кто, как нищий бродяга, в тряпье, без сапог? — Это я. Лоб трещит, не глядеть бы на свет. Кто услышит меня? Пожелтел я от всяческих бед. Кто услышит меня? Лишь любимая может меня исцелить от болезни, Но любимой, как видите, нет. Кто услышит меня? Ночь пришла, луч луны в должный срок не пришел, Думы — рядом, а сон на порог не пришел. Я до самой рассветной поры лил горючие слезы, Ждал подругу, увы, мой пунцовый цветок не пришел. Вижу я: отдохнуть на току села радость моя, Что так смотрит недобро, как будто обиду тая? Расспросите-ка старосту, может быть, вам он ответит, Не нашла ли другого она. Что, он лучше, чем я? Нацарапаю надпись железным гвоздем на стене, Чтоб осталась хоть память какая-нибудь обо мне, Неужели цветочек мой должен достаться другому? Неужели я так и умру в этой подлой тюрьме. Ай, как сердце болит, когда милая передо мной, Ай, как сердце болит, когда слышу я голос родной, Ай, как сердце болит поздней ночью при лунном сиянье, Ведь любимая спит безмятежно под этой луной.

ПЕСНЯ ПРО ХУСЕЙНА

Свежий ветер на зорьке вдруг степью запах, Мой Хусейн в отдаленных кочует степях, Мой Хусейн удаляется в степи со стадом, Да поможет ему в дальних далях Аллах. Камышовая дудка в просторах слышна, Но когда же воротится мой Хусейна? [77] Сердце сжалось от горя. Ну кто мне поможет? Я не знаю, где мой дорогой Хусейна. Хусейна, дорогой мой, твой голос как мед, Так поешь, как весной соловей лишь поет, Нет в тебе, дорогой, никакого изъяна, Жаль, не видишь страданий моих и невзгод. Хусейна, овцы тихо бредут, посиди, Молоко есть и сыр — ты уж тут посиди, В стаде два вожака, белых два, круторогих, Может, к ужину гости придут, посиди. Дорогой мой Хусейн оседлал ишака, На пути его встали чужие войска, На меня и не глянул, проехал, бесстрашный, Почему же душа его так далека? Хусейна мой в седле свету солнца сродни, У Создателя он пребывает в тени, Над Керманом и Фарсом ущелья опасны, О Аллах, моего дорогого храни. Невдомек мне, зачем я страдаю теперь, Хусейна мой ушел, я рыдаю теперь, Хусейна мой ушел к белоснежным вершинам, С ним в разлуке я разум теряю теперь! Хусейна мне приснился с мешком за спиной, Вскинул он свой натянутый лук со стрелой, Болен друг мой, и губы его в лихорадке, Весь он высох, как рыба на дюне морской. Снилось мне: на работы Хусейн уходил, Мне сказали, что там он свалился без сил, А потом я узнала: он в схватке был ранен, К бессердечным кочевникам в плен угодил. Хусейна, ну когда ты вернешься, когда? Сердце рвется мое, мне в разлуке беда. Птицей стать бы, к тебе б я, мой друг, полетела, Но не знаю, где ты и лететь мне куда. Стан твой всех кипарисов стройней, Хусейна, Очи вроде больших миндалей, Хусейна, Нет подобных тебе в целой нашей округе, Ты поешь как в саду соловей, Хусейна. О прекрасная птица, чья песня звонка, Не Хусейн ли прислал тебя издалека? Ты скажи ему, если в степи повстречаешь, Что от слез моих горьких струится река. Почему же я плачу тоскливо теперь, Вся дрожу, как плакучая ива, теперь? О Аллах, Хусейна мой уехал далеко, Я потеряна и сиротлива теперь. Я твой друг, Хусейна дорогой, я пришла. Видишь яблони плод наливной? Я пришла. Из Кермана цветок полевой — я пришла, Плодоносный бутон пред тобой — я пришла.

77

Хусейна — ласкательная форма имени Хусейн, употребляется при обращении.

ПЕСНЬ О ЧУЖБИНЕ

Чужбина! Как тянет вернуться домой! Гляжу я туда, где очаг мой родной. Похож я на птицу с крылом перебитым, Бездомную птицу, объятую тьмой. Чужбина! Печален мой вздох и глубок, Все чуждо, на чей ни ступлю я порог, Здесь жить тяжелее, чем дома скончаться, Повсюду мне слышатся брань да упрек. Чужбина! Коль здесь захвораешь, беда, Для всех ты — никто, твоя хворь — ерунда. Ты станешь усердно прислуживать людям, Никто твоего не оценит труда. Чужбина! Я плачу, мой жребий тяжел, Бродил я, искал себе угол и стол, Бродил по домам я, бродил по базарам, Бродил, но приюта нигде не нашел. Чужбина! На свете мне жить не с руки, Сто горестей сердце мне рвут на куски, Все ночи я плачу, все ночи стенаю, Никто здесь моей не разделит тоски. Чужбина! Лишь ругань я слышу вокруг, Никто здесь меня не встречает как друг. Зачем же на свет горемыке родиться, Где нет ничего, кроме бед и разлук? Чужбина! Где радость? Увы, далека, Ну разве на миг здесь покинет тоска? К чужим попадешь — полетят пух и перья, Так птицы всей стаей клюют чужака. Чужбина! Совсем онемел мой язык, Я полон печали, я стал как старик, В скитаньях меня мои беды свалили, Толкнешь меня — кости рассыплются вмиг. Чужбина! Устал я, замучен бедой, Ну кто мое горе разделит со мной? От боли душевной меня излечите, Здоров я, но с виду совсем как больной. Чужбина! Ни ближних со мной, ни родни, За мной никого, никого впереди. Собрат хоть один бы со мною был рядом, Аллах, поскорее на зов мой приди! Чужбина, на раны в груди посмотри, На сердце мое

ты приди посмотри. Не спрашивай, что с моим сердцем творится, На печень в крови ты приди посмотри. Чужбина! Совсем здесь я спятил с ума, Она никому не нужна задарма, Ну сколько здесь жить мне с истерзанным сердцем? Ведь стран вседержителем создана тьма. Чужбина! Сто мест миновал я в пути, Нигде я покоя не мог обрести, Свела меня с горем и мукой судьбина, И здесь меня держит беда взаперти. Чужбина! Отправил я с нарочным весть, В посланье родным написал все как есть. Надеялся: кто-то за мною приедет, Не знал я, что люди утратили честь. Чужбина! На скатерть я ставлю еду, Но прошлое в памяти — как на виду, Привычная снедь показалась отравой, Во всем на чужбине я вижу беду. Чужбина! Румянец мой стал желтизной, Был чист я лицом, стал от пыли седой, Дорожною пылью я весь запорошен, Ну что ж, я насытился жизнью такой. Чужбина! Здесь плачу я ночи и дни, Я так одинок, никого из родни, Ни матери нет, ни отца, ни подруги, Ни добрых друзей, лишь печали одни. Чужбина! Ночами влачу я тоску, От горя уж стал я под стать старику. А прежде? Я прежде был гостем желанным, Не раз я веселье вкушал на веку. Чужбина! Здесь бани порядочной нет, Здесь что посулят — дожидайся сто лет, Так жизнь и пройдет... Вот и смерть у порога, Не вспомнят меня, как уйду на тот свет.

КАШКАЙСКАЯ ПЕСНЯ [78]

Будь я влагою в кувшине на плече твоем, Меж грудей твоих стекал бы тоненьким ручьем. Бровь твоя как лук Бахрама, славного стрелка, Словно юный полумесяц, так она тонка. Я один на белом свете, худо одному, До моих печалей нету дела никому. Переулки Фейзабада [79] узки и темны, Тонок стан и узок пояс у моей луны. Если ты меня забудешь, место мне в гробу, Вмиг сменю на белый саван яркую кабу. Пусть напишут на могиле: «Умер от любви», Чтоб никто не потревожил косточки мои. Как мне вынести страданья? Места не найду, Отдыхаю на руинах, по пескам бреду. Хоть бы эта ночь продлилась, день страшит меня, Слабости мои увидит враг при свете дня. За тебя отдам я в жертву всю мою родню, Аромат твой на ладонях до сих пор храню. Я ведь был тебе желанным, верным был тебе, А теперь я всем неверным равен по судьбе. Я ведь был тебе желанный, ты добра была, А теперь ты равнодушна, словно умерла. Эти груди — два граната, спелых два плода, Не носи ты их на рынок — слышишь? — никогда. И покуда не сошьют мне саван мертвеца, Знай, тебя любить и помнить буду до конца. До конца не позабуду, буду век с тобой, До конца с твоею буду связан я судьбой. Ни к чему мне все богатства, клады ни к чему, Изо всех сокровищ мира лишь тебя приму. Разве ты мне не сказала: «Вечером приду»? Ждал тебя я до восхода, на свою беду. Вот уже и осень красит зелень в желтый цвет, Сам желтею, оттого что милой рядом нет. На горе, всех прочих выше, мы построим дом, Там без горя и печали вместе заживем. Хорошо, когда в дороге от луны светлей, Хорошо припасть губами к родинке твоей. Дом твой рядом, лишь циновка разделяет нас, Но всегда с тобою кто-то в полуночный час. Пусть же мне пробьют гвоздями эту пятерню, Пусть грозят меня повесить и предать огню, Лишь бы мне тебя увидеть, стойкость сохраню. Помнишь день, когда тебя я встретил у ручья? Я вздыхал, ты улыбалась, милая моя. Мне сказать тебе хотелось: «Здравствуй. Как живешь?» Но твоя смущала бойкость, вызывая дрожь. Я хотел бы от подруги ласки и тепла, Чтоб она меня у речки загодя ждала. Я хотел бы, чтоб подруге не знаком был страх, Чтобы спрашивала смело о моих делах. Встречу тысячу подружек и, однако, вновь По тебе я затоскую, первая любовь. Ты доить корову села как-то вечерком, Я вошел, а ты прикрыла личико платком. Для тебя рубашкой тонкой стать бы я не прочь, Днем служить тебе чадрою и подушкой в ночь. У ручья близ узкой тропки посажу цветы, Щедро их полью водою, пусть растут густы, Может быть, придешь на берег, здесь присядешь ты. Неужели ни в овчарне, ни в твоем дому Я тебя, мою подружку, да не обниму! Голос твой отсюда слышу, ты — рукой подать, За меня б ты замуж вышла, да перечит мать. Словно стих заупокойный, твой напев «бай-бай», На твоей руке уснуть бы и увидеть рай. Я тебе своею кровью написать хочу, Может, северному ветру письмецо вручу. Но ведь ветер ненадежен, ходит не спеша, Сам к тебе с письмом отправлюсь, так горит душа. Сколько муки мне досталось от твоих очей, Можешь ты утихомирить этих палачей? Дай мне губы, дорогая, их лобзать позволь, Ты в моем несчастном сердце успокоишь боль. Боль моя, как боль Фархада, [80] я и сам такой, Как Фархад, тружусь напрасно, камень бью киркой. Для тебя срывал я розы, лез из кожи вон, Ждал ночами, и, однако, мне один урон. Поклянусь на каждой суре, [81] развернув Коран, Я не пащенок безродный, не введу в обман. Снег в горах уже чернеет, пятнами пошел, Не простил меня мой ангел, на меня он зол. Платье черное не вешай посреди двора, От меня ты прячешь сердце, а к другим добра. Дай обнять мне стан твой тонкий, ну, не будь строга, Я ведь знатный, отпрыск бека, а тебе слуга. Прежде ты меня любила, помыкала мной, А теперь, когда не любишь, где найду покой. Ты, чей рот коралл и жемчуг, жить иди в мой дом, Всем врагам твоим всевышний пусть отплатит злом. Буду я молить Аллаха, чтобы ты цвела, Чтоб четырнадцатилетней ты всю жизнь была. Я и сыч — мы оба в горе, рок у нас один, Оба мы живем в пустыне и среди руин. Жизнь отдам за эти очи, жилки на руках, Пусть твои проступки свалит на меня Аллах. Мы с тобой в одной скорлупке, как двойной орех, По любви тебя я выбрал, так скажу при всех.

78

Кашкайская песня — песня одного из самых крупных племен на юге Ирана.

79

Фейзабад — город к югу от Шираза, центр кашкайских племен.

80

Боль Фархада. — Речь идет о скорби легендарного каменотеса Фархада, услышавшего ложную весть о смерти возлюбленной Ширин. См. примеч. к с. 43.

81

Сура — глава из Корана.

ДРУГ И ПОДРУГА

(Бахтиарская песня) [82]

— Мой друг, я видела сама, ты палкой был побит, Подобно иве над рекой, душа моя скорбит. — Подруга, душу за тебя отдам я, не грусти, Из-за моей любви к тебе готов я все снести. — Ни днем, ни ночью не найду покоя, сущий ад, Любая сладость для меня, — увы, — змеиный яд. — Зову: любимая моя! — любимой нет моей. Акула, что ли, увлекла подругу в глубь морей? Я глубь морскую рассеку, любимую найду, В Мальмир [83] родимый привезу, дворец ей возведу. Я днем в оковах нищеты, печалью ночь гнетет, В тоске по родинке твоей я стал как нищеброд. Мы друг от друга далеки, меж нами кручи скал, В тоске по родинке твоей я разум потерял. — Из черных туч закапал дождь, окутал долы мрак, Да будет проклят главный хан — разлучник наш и враг. Правитель Мухаммед Хусейн ведет набор в войска, Возьму серебряный калам и вычеркну дружка. Возьму серебряный калам в пенале золотом, Но тех, над кем владыкой шах, не вычеркнуть пером. — Из черных туч струится дождь, струится без конца, Приказ влюбленных разлучил у ханского дворца. Меня забрали под ружье, увы, мой путь далек, Скажи-ка мне, кто в эту ночь с тобой на ложе лег? Служить мне долгие года в далекой стороне, Скажите милой, чтоб она забыла обо мне. Спокойно вдаль беги, река, пришла из дома весть, В письме молитва за меня и слово ласки есть. Я не желаю в Кербелу вершить последний путь, Хочу у милой на груди последним сном уснуть. Кочевники, вы там, в моей родимой стороне, Для милой спойте за меня, сыграйте на зурне. Цветок мой нежный, приготовь мне на три дня еду, Сегодня с песней и с ружьем в теснину я уйду. О, если на твоем дворе я птицей стать бы мог, Чтоб рис рассыпанный клевать из-под любимых ног! Стань я пакетиком с сурьмой, меня б ты берегла В кармашке на твоей груди, у твоего тепла. Пускай убьет меня Аллах, не даст прийти домой, Ты подросла, моя любовь, тебя возьмет другой. Склонялся я к тебе на грудь, но разлучил нас враг, Злодей бессовестный, мулла, что заключил твой брак. Тот, кто нам свидеться не даст, умножит дни разлук, Пусть сам изведает тоску и корчится от мук. Но если запахом меня прельстит другой цветок, Мне ковылять на костылях калекою без ног. Как далеко ты от меня, хребет нас разделил, О, если б нас с тобой Аллах терпеньем наделил! Не мажь сурьмой глаза, а дверь пусть будет на замке, Беда, коль двое об одном заботятся цветке. И если я уста другой однажды захочу, Пускай огонь меня спалит, расплавит, как свечу. — Светает, но в горах темно, ущелье впереди, С ружьем и с песенкой своей среди теснин иди. — Твой тесный ворот я порвал и груди сжал в руках, Но жаль, так мало целовал, прости меня Аллах. Ты завлекла меня, затем чтобы забыть скорей, Свою ты ублажила мать — остричь бы косы ей! Не подводи сурьмой глаза, и так мила ты мне, Ты чистопробней всех монет и на торгах в цене. Все золото и всех овец в родном моем краю Без колебания отдам за красоту твою. — Лучами славится луна, а звездочки — луной, Для парня гордость — брат отца, для девы — брат родной. — Ты как Зохра и Муштари, [84] как звезды и луна, Зову тебя, но ты уже совсем отдалена. Цветок — ты и зовешься Голь, [85] как локон твой хорош, Меня не хочешь целовать, грех на душу берешь.

82

Бахтиары — многочисленное племя на юго-западе Ирана.

83

Мальмир — бахтиарское селение.

84

Зохра и Муштари — соответственно планеты Венера и Юпитер.

85

Голь, или Гюль (цветок) — женское имя.