Песня цветов аконита
Шрифт:
— А еще… — она наклонилась к уху девушки, — Юини прислал пару строк. Заверяет вас в своей преданности…
— Надеюсь, он в добром здравии.
— Жаловаться не на что, кроме… вы же знаете эти западные провинции, госпожа.
— Давно ли старший Дом проявляет интерес к полузасохшей младшей ветви? — холодно спросила Хали.
— Мийа всегда стоят друг за друга, — в голосе Кору слышалась только искренность.
Дама прошлась по комнате, сжала пальцы. Нескольких девушек низкого ранга она словно бы не заметила.
— Ах, как подло поступили с нами Асано!
— Он не был моим человеком. Он просто служил мне.
Кору искоса глянула из-под длинных ресниц.
— Какая жалость, что он не смог оправдаться… Если даже вы оказались не в силах что-либо сделать…
— Я должна была вмешаться? — проговорила Хали еще холодней. Она заметила брошенный дамой взгляд. Да, Кору подозревает, в чем дело. Что ж… если сама Аину не вступилась за молодого человека, какой спрос с богатой и равнодушной родственницы, к тому же не кровной? Про Юини вспоминают, когда нужно бросить тень на злейших врагов, Асано Белых Лисов. А так — словно и не было человека.
Четыре месяца прошло…
…Как забыть сдержанно-самоуверенную улыбку Шену Асано, еще молодого, но уже опасного, словно яссин — змея? Полные лицемерного сожаления слова, что отпрыск младшей ветви Дома Мийа позабыл, что такое высший указ, и поехал на север навестить некое сосланное туда семейство. Если бы не люди Шену, никто бы не заподозрил…
Хали лишь глянула в темные, таящие усмешку глаза. Поняла — он знает, что все сказанное им — ложь. Вступись Аину за офицера, обвинение было бы снято. И доказательств бы не потребовалось — правда, их нет у Хали, но никто не усомнится ее в слове. Но она вынуждена молчать, чтобы не поползли слухи — дочь Благословенного поддерживает учение Той.
И она молчала. Но из покоев выходила ровно настолько, насколько необходимо. Улыбалась дамам. Когда Юини лишили звания и отослали служить куда-то в западную провинцию, попрощалась с ним скупо и холодно. Одно утешало — они без слов поняли друг друга.
Мийа отступились от своего — младшая ветвь, полузасохшая. И начинало казаться — нанесенный Лисом удар — не удар, а так, дуновение ветерка. И даже устроили так, что место вблизи Хали заняла молодая жена одного из Зимородков — Мийа.
Впрочем, Шену и не старался бить сильно. Двум Домам уже не нужно было подбрасывать дров в костер — они и без того были врагами. И Лисы ныне стояли выше.
Хали терпела все, как всегда. И дела свои почти добровольно отдала в руки Кору — какие там, впрочем, дела… А после привыкла.
Только по вечерам ей удавалось увидеть отца — если он позволял. Она не любила приходить в его покои, тяжело было там, стены давили. И цвет — серебристый, синий, холодный. Или малиновый — словно к земле пригибал.
Шла, будто по острому гравию босиком. Выслушает. Как всегда. И то же, что и всегда, скажет.
— Отец… Все было не так. Юини отправился на север по моей просьбе.
— Зачем?
Аину, как веточка невзрачная среди вышитых
— Я не могла бросить ту, что не сделала ничего дурного.
— Ты думаешь? Хорошо. Теперь ты хочешь сказать слово в защиту человека, которого ты сама подставила под удар?
— Я бы хотела сказать… Разве это возможно? — шепчет Хали. Ее глаза красны, но сухи. — Если бы я знала, что выбирать придется из этих двоих, я бы поступила иначе.
— Прекрасно. Впредь думай.
Он не отвернется, показывая, что разговор окончен. Никто не посмеет мешкать хоть миг, если его взгляд приказывает уйти.
Слово ее отца — больше, чем закон. Он — наследник Солнечной Птицы. Не найдется безумца пойти против воли Благословенного.
А она…
Забыв про свой ранг, Хали сбежала по лестнице, пронеслась, постукивая невысокими каблучками, по золотистым плитам дворика. Тут не было никого, кто бросил бы удивленный взгляд ей вслед, — только невидимая стража, слишком хорошо вышколенная, чтобы замечать то, что замечать не полагается.
Амарэ перехватила бежавшую, усадила на каменную скамейку. Безмолвно поправила госпоже прическу, ожерелье, сбившуюся набок пелеринку.
— Амарэ, если я должна поступать безупречно, почему я не родилась иной?! — вырвалось у девушки.
— Зачем вам быть иной? Вы стоите так высоко.
— Я должна была родиться красивой и не полукровкой. Зачем требовать от меня то, чего я не могу?!
— Вы жалеете, что помогли Мирэ? — прямо спросила Амарэ.
— Ты знаешь? Откуда??
— Я знаю вас, госпожа. Я бы сделала то же самое.
— Ты не поймешь… Я теряю всех, кто мне верен. Отец… кто посмеет сказать ему хоть слово поперек? Но лучше бы я была такой, какой меня хотела видеть мать.
— Это невозможно, — голос Амарэ был ровным, в самую меру сочувствующим. Амарэ — жемчуг, и сама, как имя, спокойная, мягко светящаяся. Хали еще раз поправила ожерелье. Вечерний свет разбился о грани хризолитов.
— У меня никогда не будет ни подруг, ни друзей. Потому что в любой момент я отступлюсь от них, если так будет надо.
Предгорье Эйсен
Йири открыл глаза. Над ним был невысокий светлый потолок. Поднять голову и осмотреться не получилось. Он чувствовал себя так, словно долго-долго кружился на одном месте, пока не упал без сил.
— Где я? — произнес он едва слышно.
— Не беспокойся ни о чем, — тут же откликнулся голос, и его обладатель появился в поле зрения Йири. Был он немолод, с почти уже белыми волосами и странным лицом — по-старчески сморщенным и в то же время по-детски лукавым. Редкая борода придавала ему еще более странный вид — мало кто из стариков в Тайё-Хээт носил бороду. У тхай и ри-ю она, почитай, не росла и украшением считалась сомнительным.
— Где я? — повторил Йири, словно эхо.
— Меня зовут Сэнхэ. Говорю тебе, не беспокойся. Сказать по совести, я сомневался, что ты выживешь.