Песня цветов аконита
Шрифт:
— Подойди, — Юкиро выглядел суше, чем обычно. Йири робко сделал несколько шагов и склонил голову.
— Голову подними.
Он послушен — но глаза все же опущены. Он не чувствует за собой вины, но почему такой голос?
Руки мужчины касаются его шеи. А потом — холодный ветерок лижет полоску кожи, оставшуюся без ленты — украшения сии-ни. Он испуганно закрывает горло рукой и смотрит прямо перед собой отчаянными глазами. Потом опускается на колени, не убирая ладони от горла — и не на благодарность
— Не бойся. Ты остаешься здесь. Ничего не изменится, — быстрее, чем обычно, произносит Юкиро.
А тот, на полу, безмолвен, но видно — дрожит. И это не неприятно Благословенному. Он может потратить немного времени — и успокоить его.
Ему было холодно, несмотря на то, что был конец месяца Лани, на то, что солнечные лучи заливали комнату, холодно и — страшно.
Он привык уже носить лаа-ни — одежду Несущих тень. Она была лиловой — или здесь, на Островке, цвета меда и янтаря. Горло без привычной шелковой ленты казалось беззащитным, словно по нему вот-вот полоснут ножом.
Однако он улыбался — легко…
На него надели блузу — тэлета, белую, с едва заметным розовым отливом, с вышитым на рукавах темно-вишневым узором. Такая же вишневая безрукавка была расшита серебристыми нитями.
На узкой части рукава сомкнулись браслеты из белого золота — в них были камни — гранаты.
— Нет, — прошептал он едва слышно. — Я не хочу…
На слова не обратили внимания.
Ему хотелось кричать.
Блестящие черные волосы Йири разделили на несколько прядей, свободно перевязали серебристыми нитями и скрепили драгоценной заколкой.
Теперь Йири выглядел юным придворным. Только лицо было цвета блузы.
Улыбка оставалась ласковой и отстраненной.
— Хорошо, — Благословенный положил руку ему на плечо. — Идем.
Ласточки летят по небу. Невесомые, серебристые — если сбоку смотреть. Быстрые. Они и за море летают. А потом — обратно, домой. Быть может, ему подарят радость — увидеть море. Когда-то он мечтал об этом. А теперь разучился мечтать.
По ночам в саду горели разноцветные фонарики, похожие на замерших светляков, а днем летали огромные бабочки, и больше всего было странных, черно-зеленых.
Деревья с огромными шершавыми листьями и туи с темными узкими веточками — всему находилось достойное место.
Но особенно — цветы. Их сажали под каждый сезон — свои, каждым уголком сада можно было любоваться часами. Садовники трудились не покладая рук.
Казалось, куда ни глянь, картина предстанет одна краше другой, и не было ничего лишнего. Тхай любили воду — в саду были фонтанчики, похожие на ракушки, маленькие бассейны с водой и ручейки, бегущие по выложенному камешками руслу.
Соседи тхай, сууру-лэ,
И красная туя росла в саду — три маленьких дерева. Больше не надо. Ее ветки кладут в огонь, провожая того, кто уже не вернется, — и айри приходят за ним. А северяне в Тхэннин засыпают ветку землей. И айри приходят на зов. Если не сделать так или не сжечь веточку красной туи после, коли уж сразу не оказалось, — долго будет бродить душа…
В саду он виделся с Иримэ. Йири знал, что она просила повелителя разрешить им беседовать иногда — и это было позволено.
Незаметно для себя он почти привязался к этой всегда немного грустной женщине. Она часто посылала за ним — а как-то Йири решился сам окликнуть ее, увидев возле фонтана. На ней, как обычно, была серебристо-сиреневая накидка. Госпожа управляющая имела право на такие цвета. Йири знал уже: Иримэ — урожденная Первого круга, ее предки были родичами Золотого Дома. Выйдя замуж, она спустилась на ступень ниже, но все ее привилегии остались при ней, хоть и не могли быть переданы детям.
Иримэ, как всегда, приветливо кивнула ему. Ее руки, маленькие, аккуратно сложенные у груди, украшены были браслетами и кольцами с камнем-слезой, горным хрусталем.
— Иди сюда, мальчик.
Голос, грудной, переливчатый, как у горлицы, становился еще нежнее, когда она обращалась к Йири.
— Красиво тут, правда? Ты не покинешь нас зимой? На время холодов лесные духи засыпают или уходят в иную страну. А ты очень похож на них!
Иримэ сказала это, желая чуть-чуть поддразнить Йири. Она не ожидала, что юноша ответит всерьез.
— Меня так долго убеждали в том, что я не совсем человек, что я поверил. — Он положил ладони на резные перила. Солнце, оранжевое, просвечивало сквозь почти черное кружево листвы.
— Значит, я буду таким. Одним из тех, о ком рассказывают в сказках.
— Добрым? Или, быть может, страшным? — с мягкой улыбкой спросила дама.
— Неважно. Таким, каким нужно. Это место красиво, — продолжил он чуть погодя. — Пусть оно заберет мою тень.
— А как же твой господин? — Иримэ завернулась в накидку, словно озябла.
— Он хочет этого.
Йири оторвал взгляд от вечернего солнца, чуть нагнулся вперед, сжав крепче перила.
— Слушайте, госпожа!
Вечернее разноголосье цикад и сверчков заполняло сад. Йири продолжил:
— Нет. Я не чувствую себя человеком. Только таким, как они…
— Все никак не забудешь, что носил знак Исполнения?
— Разве это можно забыть? И — разве нужно? Даже если я посмею забыть, мне напомнят.
— Мальчик… тебе может напомнить что-либо только один человек. А он сам возвысил тебя.