Песня цветов аконита

Дильдина Светлана

— Значит, вот ты какой?

— Госпожа? — Йири недоуменно смотрел на нее, даже забыв о предписанном ритуалом приветствии — слишком уж неожиданно появилась здесь дама высокого ранга.

— Мое имя Иримэ — из Дома Совы. Я — младшая управляющая в Янтарном дворце.

Йири стремительно склонился перед ней.

— Что угодно вам, госпожа?

— Расскажи о себе. Я хочу знать, кто ты и откуда.

— Но зачем, госпожа? — вырвалось у него удивленно. Она улыбнулась.

— Я просто хочу знать.

— Но… — он замолчал, растерянный, не зная, что ей ответить. Не отвечать тоже было нельзя, и он просто смотрел

на нее полными недоумения глазами. Иримэ неожиданно тихонько рассмеялась, сразу став похожей на девочку.

— Кажется, я понимаю, почему это оказался именно ты. Можешь быть спокоен. Я пришла не со злом. Если угодно, я даже благодарна тебе.

— Мне? Но за что?

— За то, что ты есть, — она улыбнулась. — Загадочно звучит, верно? Однако я говорю правду, и вновь предлагаю тебе рассказать, кто ты. Я знаю, здесь никого не интересует твое прошлое — и даже настоящее. Наверное, тебе это кажется разумным и правильным, да? Тебя это устраивает?

— Госпожа…

— Ты можешь пойти со мной?

— Мне этого не позволено.

— Вспомни, был ли такой запрет. Не бойся — я не хочу тебе зла. Туда, куда на самом деле нельзя, не позову. Ну? — и, видя, что он молчит, добавила: — Думай. Я пришлю за тобой свою девушку.

Она повернулась, чтобы уйти.

— Надеюсь, у тебя хватит ума молчать? Ты только выиграешь, если послушаешь меня.

Йири видел искренность этой женщины. Но он опасался людей Дворца. Однако госпожа младшая управляющая понравилась ему. В ней была простота. Госпожа Иримэ то казалась грустной, словно вдова, то вдруг становилась совсем молоденькой девчонкой.

Он решился идти.

Госпожа Иримэ сидела на невысокой кушетке у стены, над головой ее кудрявились плети вьюнка, бросая тени на лицо, из-за этого было сложно разобрать выражение лица женщины. Кажется, она чуть улыбалась. На столике, инкрустированном перламутром, стояли чашки — не толще бумажного листа, белые с синим узором — «стрекозы над озером».

— Сядь. Я рада тебя видеть.

Он неуверенно присел на краешек небольшого сиденья напротив.

— Чего ты боишься — моего общества или последствий визита ко мне?

Он промолчал. Потом еле слышно произнес:

— Вы хотели мне что-то сказать, госпожа… или спросить.

— Ты все же надумал ответить?

— Не знаю.

— Не такие уж мы все страшные, — усмехнулась Иримэ и добавила: — Но ты прав. Будь осторожен. Я хочу, чтобы ты доверял мне, и поэтому рассказывать буду я. А там — как захочешь.

— Я была самой юной из внутренних дам при Благословенной Омиэ. Мне едва исполнилось шестнадцать. Я была тогда застенчивой девочкой, но очень гордилась высокой должностью. Солнечная любила, чтобы я укладывала ее волосы, у меня это получалось лучше, чем у всех. А волосы у нее были роскошные, хотя каштаново-рыжий цвет не ценят у нас. Омиэ… она была разной. Она так и не сумела полюбить наш народ и поэтому всегда казалась ледяной. Но в душе она была — синну, которая ничего не боялась, которая могла держать огонь на ладони, потому что сама была из огня. И Хали она любила…

Иримэ задумалась ненадолго, отпила настоя из чашки. Продолжила, и глаза ее были грустными.

— В его присутствии я чувствовала себя перышком — куда ветер подует, туда и лети… Он мало изменился за эти годы. Странно, я никогда не думала, красив

ли он. Его власть огромна, но и это было неважно. Сначала я и не надеялась, что он заметит меня. Потом стала мечтать об этом. Но когда она умерла… я испугалась, что в чем-то виновата, хотя никогда и помыслить не могла пожелать ей смерти. Хали знает. Раньше я всегда была возле нее. Теперь у нее свои доверенные лица. Он… относится ко мне уважительно, ценит много больше, чем раньше. Но это совсем не то, о чем я мечтала. И надеяться мне не на что.

Она замолчала. Йири слушал, чуть склонив голову, большие темные глаза были очень серьезны.

— Госпожа… я не знаю достойной платы за ваше доверие.

— Это моя плата тебе. Смерть Омиэ не была радостью для него, и Хали… но все в свое время. Он очень жесткий человек, но у него тоже есть сердце. Я бы с радостью отдала все ради его одного счастливого дня.

— Но я…

— Тооши Нихина был его другом. Из тех, о ком забывают, когда они рядом, которые всегда под рукой. Да… единственным другом. Наверное, сам он понял это только сейчас. Я не могу назвать его добрым человеком.

Йири сделал протестующий жест. Он был испуган ее словами. Так нельзя говорить о Благословенном. Иримэ снова чуть улыбнулась.

— Ах… ты чудное дитя. Я не откажусь от своих слов. А ты… сумел сделать так, что он стал почти прежним, и столь быстро… Как тебе это удалось? Впрочем, можешь не отвечать. Думаю, ты и сам не знаешь. Пожалуй, я не буду спрашивать тебя ни о чем. Ты всего лишь жемчужинка в горсти драгоценных камней. Я хочу посмотреть, чем ты станешь. У меня лишь одна просьба к тебе — если в твоих руках есть что-то, могущее дать ему хотя бы малую радость, воспользуйся этим.

Она поставила свою чашку и взяла другую, плеснула в нее чего-то темно-вишневого. Протянула ему — словно младшему брату.

Его рука дрогнула. Влага в чашке тоже качнулась.

— Обещаю. Но я… ничего не могу. Не больше, чем… бабочка, — он бросил короткий взгляд на пролетевшего светлого мотылька. — Но я… постараюсь.

Прошла половина лета.

Он знал, какие праздники проводились при дворе, и даже слышал, как они прошли на этот раз. Он узнавал новости из разговоров с учителями — совсем немного, потому что ни он, ни они не стремились уклоняться от темы урока. Благословенный желал видеть его усердным учеником.

В комнате всегда стояли высокие цветы в узких напольных вазах. Запах масел в спальне был совсем легким и не заглушал ароматов сада. Окна до холодов не закрывали, однако в спальне по ночам завешивали тканью или опускали легкие жалюзи.

Йири давно привык к теплому климату Эйя. Дожди тут шли чаще, холодов зимой почти не было. Летом подолгу стояла жара.

* * *

Вернувшись, Юкиро вдруг заметил, что Йири изменился. Не внешне — он продолжал оставаться мальчишкой со взглядом айри. Но глаза стали темнее — и старше. От былой неловкости не осталось следа. Перед ним был уже не забавный зверек, а нечто иное. Поначалу сие не понравилось Благословенному. Он несколько дней звал Йири к себе, а потом перестал. Понемногу начал возвращать былое расположение, постепенно осознав, что перед ним — его собственное творение, хотя изделие еще подлежит огранке — и разве не подобает ценителю прекрасного довести его до безупречности?