Песня цветов аконита
Шрифт:
Сердце колотилось — не от страха, от восторга. Скоро он будет свободен! Но сейчас не только о предстоящем побеге думал мальчишка. Не только о себе помнил. Отдавать долги? Что ж, он готов.
…Тот — сидит в кружевной невесомой беседке, смотрит, как ласточки носятся над прудом. Сумерки. Фиолетовый хаэн расшит белыми звездами снега. Лицо, как всегда, спокойно. Йири не удивлен, увидев рядом мальчишку.
— Это ты?
— Санэ, — насмешливо произносит Аоки. — Не ожидал, что я осмелюсь явиться без зова, мой господин? Позовешь
— Нет, — он чуть улыбается, и улыбка эта выводит Аоки из себя.
— Если наш повелитель умрет, сколько ты проживешь, Ласточка? Говорят, у вас, северян, тела умерших скрывают в ямах? Ты себе уже приготовил?
Тот смотрит на воду. И та же улыбка — легкая и тихая.
— А я… я нашел способ отсюда выбраться, — выпаливает мальчишка на выдохе. — Тебе и в голову не приходило, что с Островка можно уйти?
Аоки смеется.
— У меня есть друзья. Не то, что у тебя. Я скоро буду свободен — не помешаешь! А ты… оставайся, растение этого сада!
— Зачем ты пришел?
— Я… — мальчишка опешил, но тут же завел с прежним напором: — Чтобы ты знал, что не все подвластно тебе !
— Согласен. И что же?
— Может быть, хочешь, чтобы и для тебя дверь открылась? — с издевкой спрашивает мальчишка. — Не больно ты волен уйти, господин мой. За тобой ой как смотрят…
— Знаю.
— У меня есть друзья! — с вызовом повторяет мальчишка. — Хочешь, сегодня же покинешь Островок? Или предпочтешь умереть, застыв, как лягушка перед ужом?
В глазах его ясно читается: согласись. Я хотел бы убить тебя — но ты спас мою жизнь, хоть и был жесток потом. Я верну тебе долг, и наградой мне будет — страх на твоем лице, и слова, которые ты скажешь мне после.
— Мне не нужна твоя помощь.
И снова — этот намек на улыбку, лицо небесного посланника, стоящего выше смертных.
Аоки немеет.
— Тебе здесь не выжить! Разве что засунут тебя на какой-нибудь каменный остров — и никому ты ни слова не скажешь! Об этом уж позаботятся!
Тот протягивает ладонь и касается золотистых волос. Гневное золото. Зеленый пожар под густыми ресницами. В раскосых глазах — ненависть, такая пламенная, безудержная, что становится прекрасной. Она тоже в своем роде — совершенство.
— Трус! — шепчет Аоки и отбрасывает руку Йири, не в силах выносить этого спокойного взгляда, скользящего по нему, как по изысканному изделию.
— Это лишь слово.
— Ты знаешь, что с тобой будет? Хочешь сам отправиться в Нижний Дом? Это будет легче всего, — говорит он со злобой. Месть не удалась. — Или ты даже умереть от своей руки не способен? У тебя нет друзей. Ты… просто вещь, — бросает он, встряхивая золотой копной. — Будь у тебя воля и гордость…
— Иди, мальчик. Даже если бы ты явился как друг, я не пошел бы с тобой.
— Дурак… — шепчет Аоки. Почему-то ему хочется плакать. Его вновь заставили казаться ничтожеством. Глупым мальчишкой. Неудачником…
— Пусть же они отплатят тебе за все! — в гневе выпаливает он, глядя на синий тяжелый шелк — занавес беседки.
В
Йири ушел.
Деревянной резной галереей — драконы обвивают колонны, выползают из плюща и прячутся в нем. Йири не шел — почти скользил между колонн, быстро и мягко. Но это текучее движение грубо прервали.
— Благословенному недолго освещать наши дни. Теперь ты снизойдешь до простых смертных? Тебе не помешают друзья.
— Как и Белым Лисам.
Несколько секунд — глаза в глаза. Потом Ханари, вскрикнув, отдергивает руку. На ней — кровь.
— Тварь!
Йири поворачивается и исчезает. Весь Дворец-Раковина знает, что иногда он движется, словно призрак. К себе — бросает анару на циновку возле кровати. Опускается на колени, сцепив пальцы. Губы шепчут молитву, но лицо безмятежно, словно лик небожителя. Йири привык, что оно должно быть таким.
Звездная метель охватила небо. Тысячи светящихся капель срывались в бездну — шальное безумие звезд, повторяющееся из века в век.
— Ты тратишь жизнь на мечты и бесполезную страсть. Я ожидал от тебя большего.
— Не могу, — глухо. — Я помню, что надо семье, помню о чести Дома. Но из меня плохая подмога сейчас.
— Чем дальше, тем хуже.
— Да. — Голос — холодный металл.
А старший неторопливо роняет слова, порою переводя взгляд на небо — то, что творится там, нечасто увидишь.
— Лучше бы он умер тогда.
— Тогда и меня бы не было.
— Глупости всё.
— Не глупости, Шену. Я понимаю — уже не ребенок давно. Это либо моя жизнь, либо моя погибель.
Особо крупная звезда сорвалась, на янтарь цветом похожая.
— А если исполнится желание — окажется он в твоем доме, что сделаешь?
— Не знаю пока.
— Это опасная игрушка, Ханари.
— Не игрушка, брат. Он мое сердце держит.
— Ты — как дикарь, не умеешь держать свои влечения в узде. Надо ждать. Этот мальчик не должен жить, но пока умереть ему рано. Он все же кое-что значит… хоть и немного. Я заберу его с Островка и увезу в Приют облаков, мои владения. Там он будет пока, и ты его не тронешь. Этого — не допущу. Если Благословенный поправится… посмотрим; вероятно, Йири все же придется проститься с этим миром. Если же болезнь унесет Благословенного… делай, что хочешь. Только недолго. Никто не должен узнать — или тем паче перехватить твою Ласточку.
В эту минуту Ханари ненавидел брата. Потом обрадовался. Потом ему стало совсем тяжело. Даже если и отдадут — потом вырвут из рук, или придется своей рукой эту нить перерезать.
Спал Йири чутко, а в последние ночи просыпался даже от тени шороха. Но этим утром сон наконец одолел. Виделось — он куда-то летит по бесконечным черным коридорам и не может понять, кто ждет его в конце пути. Голоса и шаги за дверью разбудили его — не сразу сообразил, что сырая хмарь за окном — осеннее утро, а сам он лежит в постели, и погасший светильник стоит на полу.