Песня горна
Шрифт:
– Откуда сам?
– Из Марканда, – сказал Денис. Кеша поднял брови:
– Ого… Родители где?
– Погибли… три месяца назад.
В глазах молодого мужчины промелькнула настоящая боль. Денис уловил это безошибочно и мысленно выдохнул – похоже, человек неплохой. Но глаза Кеши поскучнели, он предложил:
– Ну-ка, покажи, что умеешь.
Денис пожал плечами, встал. Неспешно разделся до трусов (опять стало тихо, за ним наблюдали). Стал на мостик, перекатился на грудь, сделал колечко, вышел на руки в берёзку, прыжком вернулся на ноги, крутнул фуэте, упал на руки, отжался, перевернулся на спину, прыжком вскочил на ноги, упал на присядку, сделал
– Хорошо. Очень. В секцию ходил?
– Ходил… – Денис лицом показал, что не хочет об этом говорить. Не прогадал – вопросов на этот счёт не последовало совсем.
– Одевайся давай… Ещё что умеешь?
– Драться могу. – Денис, сидя, натягивал брюки. Ему неожиданно стало приятно от похвалы, хотя «выделываться» было немного стыдно. – Петь умею.
– Петь? – Кеша кивнул вдруг куда-то за спину Дениса, и оттуда раздался сложный аккорд гуслей. – Напой мотив.
– Пожалуйста. – Денис с улыбкой повторил аккорд голосом. «Ого!» тоже повторилось. Кеша опять кивнул:
– Хорошо… Тоже очень. Лет сколько?
– Четырнадцать.
– Что делать думаешь?
– Не знаю, – честно ответил мальчишка. – Меня Винт просто на улице подобрал. Сказал, что тут можно переночевать и всё такое, чтобы в распределитель не забрали.
– Распределитель не самое страшное… – задумчиво произнес мужчина. Окинул Дениса ещё одним взглядом – словно бы итог подводил. – Ну смотри. Я тебе скажу, а ты думай… В общем, это не гостиница и не ночлежка даже. Тут люди работают. Хочешь остаться – тоже будешь работать.
– Воровать не стану, – нахмурился Денис и решил на этом стоять, чем бы ни обернулось.
– С голоду своруешь, – снисходительно ответил кто-то сзади. Кеша спокойно цыкнул туда, кивнул Денису:
– А мы и не воруем. Тебе вообще-то повезло.
– Да? – Денис вспомнил картошку с рыбой. – Ну, может… А что делаете?
– Молодец, – кивнул Кеша. – Надо точно узнавать. Так вот. За воровство, за блядство, – кто-то хихикнул, – я выгоняю сразу. На улицу. Я не бью никого никогда. Вас бить – это себя не уважать, вы и так жизнью битые. Но выгоняю. Тут же. Без права возврата. Понял?
– Я не вор и не проститутка, – сказал Денис. Кеша кивнул.
– Хорошо, с этим ясно. Идём дальше. Каждый день надо приносить мне пятьдесят тысяч. Двадцать идут мне самому, тридцать – в общак. Всё, что сверх этого заколотишь – твоё. Как тебе?
– Чем зарабатывать? – настойчиво спросил Денис.
– Ребята у меня, кто помладше, попрошайничают, например. Поют. Старшие тоже кто чем занимается – там грузы таскают, там лоск-блеск во дворах наводят… Но ты конкретно будешь зарабатывать пением и гимнастикой. Для попрошайки ты уже староват. Согласен? – Денис кивнул. – Хорошо… Ночевать только здесь. Если какие проблемы возникнут на улице – первыми не драться, сразу говорить, что вы – Кешины. Фуриков – ну, полиции – и дружинников избегать, там я ничего для вас сделать не смогу. Пять дней рабочие, два – выходной.
– И выходных два? – Денис улыбнулся и в ответ получил тоже улыбку – настоящую.
– А ты как думал? У меня не шахта и не латифундия… Адрес этот никому не называть, никого сюда не водить, самому возвращаться с оглядкой. Если захочешь уйти – предупреди честно, держать не стану. Иначе, найду – плохо будет… Завтрак и ужин тоже тут, за общак, обед за свои в городе. С первой недели работы нужно проставить угощение. Курить,
– Только недолго, – пискнул кто-то из младших.
Денис помолчал. Он понял – на безошибочных ощущениях подростка – что ему и в самом деле повезло. С одной стороны. Видимо, он попал на так называемого «белого пана». Так – Денис это запомнил – именовали тех, кто по каким-то причинам (чаще всего просто, чтобы не конфликтовать с законом открыто, но иметь навар без хлопот – однако иногда и от искренней жалости к малолетним бродяжкам) содержал вот такие «стайки», чурающиеся откровенной уголовщины. Но, если исходить из задания, лучше было бы связаться с «серым паном» – предводителем карманников или форточников… Или даже с «чёрным», чтобы напрямую выйти на самое дно… Но Денис со стыдом (и облегчением) понял, что не сможет на это пойти. И в конце концов, связи тут переплетены в плотный клубок. Всё, что надо, он узнает и здесь. Может, потратит больше времени… но у него этого времени так и так – до весны.
Кеша не торопил. Конечно, он понимал молчание мальчишки по-своему и молчал в ответ, глядя внимательно и сочувственно. Денис спросил:
– А можно я спрошу… вот что… Ну а потом, что? Когда подрасту?
– Ну… – Кеша пожал плечами. – Я такой же был, как вы. Мне даже хуже приходилось. Денег подкопишь, повзрослеешь – сам решишь. Может, и в стране что поменяется… Вроде к тому идёт… – В голосе Кеши прозвучало сомнение, и Денис понял: этот человек болен общей тут болезнью – неверием в хорошее. Болезнью, от которой в обновлённом Седьмом Горном Третьяков-младший уже успел отвыкнуть. Которую вроде бы даже сам научился лечить.
– Я останусь, – решительно кивнул Денис. – Мне всё равно некуда идти.
И от того, что эти слова были правдой, у него на миг остановилось сердце.
Жизнь «стайки», занимавшей подземное здание древней бойлерной в сердце парка (сверху остатки начисто заросли кустами, вход не найдёшь, даже если знаешь, что он тут должен быть), с изнанки оказалась приличней, чем жизнь многих виденных Денисом в Семиречье ребят в семьях. Тут не голодали, в общаке всегда были деньги на врача, на новую одежду и «парадно-выходную обувь», как говорил Кеша, даже на разные групповые развлечения, пусть нехитрые, но всё-таки. Наказанием было изгнание (ну, про такое всего лишь рассказывали, что три года назад, когда «стайка» только-только образовалась вокруг Кеши и обосновалась в подвале, один пацан стал приучать младших курить какую-то травку, и Кеша вышиб его на улицу, поговаривали даже – что убил…) или работы по дому – для тех, кто не выполнил норму по деньгам. Работы всегда хватало, за помещением тщательно следили, нужно было к тому же ежедневно готовить завтрак и ужин на толпу всегда готовых лопать мальчишек, а помогать «штрафникам» настрого запрещалось.
Но дикой пустотой в каждом из двенадцати мальчишек «стайки» кровоточили две раны: желание иметь семью и желание видеть впереди свет. Про семьи рассказывали самые фантастические вещи. И каждый был уверен, что рано или поздно его найдут, если не родители, то какие-то родственники. Договаривались до истерик, до свирепой, звериной, вообще-то совсем нехарактерной между «своими» в этой «стайке» драки, при малейшем сомнении слушающих. Кеша в таких случаях растаскивал драчунов за шкирки, отшвыривал в углы и орал: «Спать, щенки, быстро!» А на следующий вечер снова начинались рассказы…