Песня ветра. Ветер перемен
Шрифт:
Несколько секунд Тваугебир смотрел на нее без выражения, но Лиаре было хорошо видно, как дергается от сдерживаемого гнева его зрачок. Потом он кивнул, коротко бросив:
– Только быстрее, - и ушел куда-то, навьючив на себя почти что все узлы, что висели на крюках вдоль стены.
– Придурок, - проворчала Рада ему вслед и повернулась к Лиаре: - Ну что, подстрижешь меня, как и договаривались?
Сделать это было сложнее, чем сказать, и Лиаре пришлось изрядно повозиться под разъяренное шипение вернувшегося за оставшимися вещами эльфа, все поторапливающего их и то и дело выглядывающего в окно. Волосы у Рады были густыми, длинными и красивыми, совсем не как та кривая жесткая поросль, что у мальчишек в приюте, которых Лиара обычно
Оказалось, что уши у нее слегка торчат, а шея длинная и высокая. Отсутствие волос, которые раньше сглаживали линию челюсти, возымело свой эффект: скулы у Рады заострились, подбородок выдался вперед, а слегка припухшее от вчерашних порезов лицо вкупе с темными волосами и бровями теперь казалось совсем чужим. И симпатичным. Лиара с удивлением отметила, что короткие волосы идут Раде гораздо больше, чем длинная густая золотая коса, придавая чертам ее лица большей силы и четкости. Теперь и Ленар с первого взгляда не узнал бы в этой женщине свою жену. А раз так, то не узнают и стражники. Даже Тваугебир не стал ничего говорить, оглядев ее и поджав тонкие губы.
Завтракали они остатками холодного мяса и уже слегка очерствевшим хлебом. Сразу же после еды Рада разбудила сына, хоть и не решалась его тревожить как можно дольше. Мальчик больше не плакал, как вчера, и краснота спала с его лица, но глаза у него были такими мертвыми, что Лиара содрогнулась. Казалось, весь свет мира, весь свет жизни, что наполнял их какие-то несколько часов назад, померк в его глазах, и остались лишь сухой тлен и зола, как в опустевших открытых зевах очагов в этом стылом неуютном жилище. Далан не произнес ни слова, отказался от еды и стоически вынес стрижку и покраску своих волос, почти что не мигая и глядя прямо перед собой. Все это время Лиара тревожно поглядывала на него, а потом, не удержавшись, все-таки шепнула на ухо Раде:
– Это, конечно, не мое дело, но ты точно уверена, что можно доверить его Гардану? Мне кажется, ты сейчас нужна ему гораздо больше. Мы могли бы задержаться на пару дней…
– Не могли бы, - громко произнес Тваугебир, своим чутким эльфийским слухом расслышав все до последнего слова. – За Радой идет охота, ее уже обвинили в смерти Лорда-Протектора, и очень скоро добавят к этому короля и двух Лордов Страны. И, какими бы мелонцы ни были идиотами, но у них есть глаза, и кое-кто из них видел, как мы разговаривали во время приема во дворце. Скоро они придут сюда, проверить, не прячу ли я Раду у себя. А потом вздернут ее на глазах у этого мальчика. По-твоему, это будет лучше?
Далан конвульсивно дернулся и вцепился в руку матери мертвой хваткой, глядя на нее широко раскрытыми глазами, в которых не осталось ничего, кроме страха. Лиаре очень захотелось плеснуть Тваугебиру в лицо остатками краски для волос, миску с которыми она как раз держала в руках, однако, она не сделала этого. Как и Рада, наградившая его полным жгучей ярости взглядом, но с трудом процедившая сквозь зубы:
– Алеор прав. Я должна покинуть эту страну. Я и так уже слишком много горя принесла своей семье, чтобы навлекать на нее новые беды. Потому Далан отправится в Ронтис, к дяде. – Положив тяжелую ладонь на голову сына, она через силу улыбнулась ему. – Там ты будешь в безопасности. И я приеду навестить тебя так скоро, как
Мальчик ничего не ответил, только смотрел на нее во все глаза, словно пытался запомнить каждую черточку ее лица, каждую ресничку и морщинку смеха в уголках глаз.
Тягостное молчание вновь повисло в помещении, пока они быстро переодевались в выданные Тваугебиром коричневые поношенные куртки и штаны из тех, что носили не слишком богатые наемники. Штаны, что достались Лиаре, болтались на ней мешком, и ей пришлось подвязать их куском веревки, чтобы не потерять на ходу. В куртке зияли прорехи, да и пахла она плесенью и сыростью, а стоячий воротник драл шею. Однако, в своей жизни она перетаскала уже столько обносков за старшими подкидышами, что спорить не стала. Главное – выбраться из города, потом можно будет думать обо всем остальном. Критически оглядев их с Радой и недовольно поджав губы, Тваугебир все-таки кивнул, проворчав:
– Сойдет.
И первым зашагал прочь из своего жилища, не оборачиваясь. За ним поспешил позевывающий спросонья хмурый Гардан, а следом пристроилась и Лиара, забросив на спину свой узелок с вещами. Рада с Даланом шли последними, мальчик намертво сжимал руку матери, не решаясь отпустить ее ни на миг.
После душного спертого воздуха в жилище эльфа даже вонь переулков Латра показалась Лиаре свежим ветром. Рассвет только-только занимался, и высокое небо над головой было розоватым, перечеркнутым лишь несколькими тонкими линиями высоких облаков. Во внутреннем дворе, пофыркивая, поджимали копыта пять лошадей. Из них Лиара знала только вороного Рады и чалого Гардана, а три другие были ей не знакомы. Впрочем, несложно было догадаться, кому принадлежал громадный мышастый жеребец с черной гривой, косящий злым глазом на остальных лошадей и привязанный чуть поодаль. Две оставшиеся кобылки, - рыжая и гнедая с белыми носочками, - предназначались, судя по всему, для них с Даланом, и Рада подтвердила это, перехватив уздечку рыжей и протянув ее в руки сыну.
– Вот твой подарок, как я и обещала тебе, сынок.
Только это произвело на мальчика совершенно обратный эффект, чем ожидалось. На миг он застыл, огромными глазами глядя на мать, весь задрожал, и на его щеки полились большие градины слез.
– Не нужен мне никакой подарок! Не уезжай, мама! – голос мальчика сорвался, и он громко шмыгнул носом, изо всех сил стараясь сдержать слезы. – Или возьми меня с собой на запад! Клянусь, я не буду мешать тебе! Я буду делать все, что ты мне скажешь, только не уезжай!
Лиара почувствовала, как сжимает горло, и отвернулась, не в силах смотреть на Раду. В груди что-то налилось горячо и тяжело, и на миг она покачнулась, почти что теряя сознание. Что-то очень похожее уже было с ней однажды, она уже видела это. Перед глазами потемнело, и откуда-то изнутри всплыл размытый образ: громадный серый в яблоках жеребец срывается с места галопом, развеваются на ветру каштановые пряди и длинный темный плащ, и вслед всаднице тянутся две руки, ее руки, тонкие и слабые. «Не уезжай, мама!..»
Почему-то стало жарко, так жарко, будто она пересидела в парильне, задрожали руки и ноги, и Лиара едва не упала, хватаясь за уздечку лошади и пытаясь удержаться на ногах. Животное захрапело, вскидывая голову, но Лиара намертво повисла на поводьях, не в силах стоять на трясущихся, превратившихся в желе ногах. Голову стискивали обручи боли, перед глазами плыли красные круги. Кану Защитница, что со мной? Что со мной происходит? И вновь образ женщины на коне, удаляющейся, безвозвратно удаляющейся от нее навсегда. Грудь резануло болью, на глаза навернулись слезы, и Лиара прикрыла рот рукой, давясь рыданием. Но даже через все это прорастало удивление: почему именно сейчас? Она не помнила этого, совсем не помнила матери, но именно сейчас пришло это туманное воспоминание, раскрывшись перед внутренним взором. И воспоминание ли это было на самом деле? Или просто страшное видение, навеянное отчаянным криком Далана, прощающегося с Радой?