Песня Волчьей луны

Петровичева Лариса

– И все равно я хочу, чтобы ты передумала, – вздохнул Ирвин. – Потому что мне страшно думать, что что-то может пойти не так. Впрочем, – он осмотрел свою булку с овощами и убрал ее в пакет, – если ледарин убьет чужестранку, мою истинную, то я тоже долго не протяну. И мы встретимся где-то там, в степи.

– В степи? – переспросила Арьяна. Ирвин кивнул.

– Если верить языческим мифам, то всех волков после смерти ждет небесная степь. Она богата добычей, там всегда раннее лето, и воздух пахнет травой и ручьями. И Песня никогда не звучит, потому что она выполнила

свою задачу – привела волка в его вечный дом, – он усмехнулся, нахмурился и добавил: – Ладно, не будем об этом. Не хочу об этом думать.

Песня не звучала сейчас, потому что они были рядом. Но Арьяна понимала, что жить в постоянном страхе, не сметь отойти от истинной и все время ожидать обращения – невыносимо.

Можно было спрятаться где-нибудь. Не выходить из дома. Но жизнь дана не для того, чтобы проводить ее взаперти – Ирвин это знал лучше остальных.

– Завтра утром все изменится, – сказала Арьяна так уверенно, словно могла это обещать.

Ирвин посмотрел на нее и улыбнулся так, словно поверил.

***

“Если моя истинная умрет, то я тоже умру, – думал Ирвин утром, входя вместе с Арьяной в один из залов министерства недр. – Лотар и Сандарин это точно выяснили”.

Он не мог не думать о смерти. Какой бы сильной ни была магия Арьяны, она все равно чужестранка. Возможно, ледарин не охватит ее огнем, просто обожжет, но…

Ирвина окутывало знобящим ощущением прощания. Вот за ними закрывают двери, вот Мегирен выносит стеклянный ларец с необработанным ледарином, вот Шу расставляет артефакты, которые должны верно направить магические поля – голову окутывало морозным туманом, тело становилось вялым, и каждый шаг давался с трудом.

Он знал, что можно сделать. Взять Арьяну за руку, вывести отсюда и уехать домой. Спокойно жить вместе, заниматься общими делами, воспитывать детей – вот только Ирвин успел понять, что Арьяна никогда не будет жить взаперти, особенно зная, что рядом с ней недуг, который она однажды могла бы вылечить, но у нее отняли такую возможность.

Это противоречило ее природе. И постепенно в ней зародилась бы ненависть – сначала крошечная и слабая, постепенно она бы разрослась и окрепла.

И это не привело бы ни к чему хорошему.

“Если моя истинная умрет, я тоже умру”, – повторил Ирвин, и почему-то эта мысль помогла ему успокоиться.

– Ваше высочество, вы не передумали? – спросил Шу. Арьяна одарила его ослепительной улыбкой, и Ирвин подумал, что она готова на все, чтобы исцелить его от болезни. Просто потому, что любая болезнь оскверняет ее мир.

– Ни в коем случае, – ответила Арьяна. – Раз уж во мне столько магии, грешно ее не использовать ради хорошего дела.

Шу понимающе качнул головой. Обернувшись к Ирвину, Арьяна ободряюще улыбнулась ему, и он вновь подумал, что видит ее в последний раз. Эти яркие глаза с энергичным блеском, эту улыбку, эти светлые волосы, заплетенные в совершенно простонародную косу – весь ее облик казался бабочкой, которая опустилась на ладонь.

Еще мгновение – и она улетит туда, откуда еще никто не вернулся.

Этого не изменить и не остановить.

–

Тогда вот что мы будем делать, – продолжал Шу. – Сейчас я запускаю все артефакты, которые выровняют и направят потоки вашей магии так, чтобы они соединились с общим полем ледарина. Потом заработает вот эта часть, – он кивнул на серебряные шары, украшенные угрожающего вида шипами, – и начнет трансформацию. По моей команде вам надо будет подойти к ларцу и взять ледарин в руки. Но только по моей команде, не раньше!

– Понятно, – сдержанно кивнула Арьяна и, посмотрев на Ирвина, непринужденно сказала: – Ну вот, видишь, все просто. Скоро поедем домой.

– Я готов всю жизнь быть волком, лишь бы с тобой ничего не случилось, – ответил Ирвин. Арьяна нахмурилась.

– Я не готова. Это неправильно.

Шу провел ладонью над серебром, активируя артефакты, и зал наполнил низкий гул. Мегирен поморщился, как от зубной боли, и Ирвин увидел, как кусок ледарина в ларце откликнулся – по нему пробежали мелкие синеватые искры.

Арьяна шагнула к ларцу и замерла, закрыв глаза. Ирвин чувствовал, что в этот миг все в ней пришло в движение: сила, которая наполняла ее, потекла огненными реками, двинулась к кончикам пальцев, приказывая протянуть руку и прикоснуться к металлу за стеклом.

У Ирвина заныли все зубы. За окном было солнечное утро, но он готов был поклясться, что в зале стала сгущаться тьма. Прямо над головой сверкнула молния и послышалось ленивое ворчание грома.

– Отлично! – довольно воскликнул Шу, и Ирвин мысленно назвал его гребаным экспериментатором: тот выглядел так, словно получил самый лучший подарок на именины. Конечно, людям науки лишь бы организовать очередной опыт, последствия их не волнуют. – Вы сейчас синхронизированы с ледарином. Запускаю установку: три. Два. Один.

Гул в зале сделался громче, словно все они попали в самую сердцевину громадного работающего механизма. Шу провел ладонью по лбу, стирая пот, и громко приказал:

– Берите ледарин, ваше высочество!

Ирвин готов был поклясться, что над головой Арьяны закружились сиреневые туманные вихри. Мегирен поднял крышку, и Арьяна, словно завороженная, протянула руку и дотронулась до ледарина – осторожно, самыми кончиками пальцев.

Ничего не произошло. Она не закричала от нахлынувшей боли, ее рука не вспыхнула, за доли секунды обращаясь в пепел – а ведь и такое бывало. Туманные потоки над Арьяной дрогнули и потекли к металлу – тот вышвырнул синие искры навстречу, и Ирвин внезапно ощутил, что ледарин сейчас испытывает радость.

Наверно, что-то подобное было тогда, когда волки-оборотни подняли из шахт на поверхность первые серебристые глыбы незнакомого металла и поняли, что изменяются. Что мучительная волчья суть уходит навсегда. Ледарин был создан для того, чтобы творить. Менять мир к лучшему.

И он менял.

Арьяна вдруг рассмеялась и взяла ледарин в руки – с бережным трепетом, словно это был не кусок металла, а новорожденное дитя. Мегирен, кажется, даже дышать перестал. Постепенно сияние утихало – ледарин в ладонях Арьяны впитывал в себя и свет, и тьму.